Элизабет Доллон начала подозревать ужасную правду.

— Он умер! — крикнула она и рухнула в кресло, содрогаясь от рыданий.

Фюзелье поспешил успокоить ее.

— Мадемуазель, — жалобным тоном начал он, — мадемуазель…

В смятении он неловко пытался найти слова утешения, но у него ничего не выходило.

— Я клянусь вам, — говорил он, — что ваш брат… Без всяких сомнений, ваш брат не был виновен…

Но девушка была уже не в состоянии слушать судебного следователя.

Посидев несколько минут неподвижно, с опущенной головой, она поднялась и, пошатываясь, словно в тумане, заявила:

— Отведите меня к нему! Я хочу его видеть! Его убили. Мне нужно его видеть.

Она требовала позволения припасть к брату с такой настойчивостью, что Фюзелье отбросил осторожность, не решаясь отказать девушке в этом последнем утешении.

— Успокойтесь, пожалуйста, мадемуазель, я отведу вас к нему… Но, ради бога, будьте благоразумны. Успокойтесь.

И Фюзелье поискал глазами Жерома Фандора, о котором он вдруг вспомнил, ища у того моральной поддержки… Но Жером Фандор, воспользовавшись возникшим замешательством, потихоньку покинул кабинет следователя.

История с самоубийством Жака Доллона действительно была неприятной для служащих тюрьмы предварительного заключения и нарушила их спокойную жизнь. Охранники расхаживали туда-сюда, беседовали друг с другом, прислонившись к дверям тюремных камер, в которых содержались заключенные…

Начальник охраны подозвал одного из своих людей.

— Нибе, я больше не потерплю беспорядка! Когда придут на свидание с заключенными, сразу несите мне разрешения на свидание, чтобы я их завизировал.

— Слушаюсь, капрал…

— Вы понимаете, после всего этого у меня могут быть неприятности с господином начальником тюрьмы, а я бы этого очень не хотел!

— Понятно, капрал, понятно.

— Сейчас совсем неподходящий момент допускать оплошности по службе…

Начальник охраны, пребывая в прескверном настроении, собирался было продолжить чтение нотации своему подчиненному, когда к нему подошел один из надзирателей.

— Что там у вас?

— Капрал, вот какое дело: г-н Жуэ, вы знаете, атташе прокуратуры? Он сопровождает одного господина, и у него есть разрешение на свидание, нужно ли его пропустить?

— Кого? Господина Жуэ?

— Нет, господина, которого он сопровождает?

У входа в коридор, в сопровождении надзирателя появился Жером Фандор, который, благодаря поддержке своего приятеля Жуэ, только что сумел заполучить разрешение на свидание с заключенным.

Он размышлял о сногсшибательном репортаже, который он сегодня подготовит, и поздравлял себя с тем, что оказался первым журналистом, который не только раньше всех узнал о самоубийстве Жака Доллона, но и сумел осмотреть труп несчастного юноши, находящийся в тюремной камере.

«Только бы, — думал он, — Фюзелье не проявил недовольства, заметив, что я проник в тюрьму! Жуэ — славный парень, он, должно быть, здорово рисковал в этом деле… К тому же, администрация тюрьмы не очень-то жаждет, чтобы в газетах появились подробности об этом самоубийстве… Ладно, увидим; в конце концов, Фюзелье не тот человек, чтобы вышвырнуть меня за дверь…»

Жером Фандор расхаживал взад-вперед по комнате ожидания для посетителей тюрьмы. Он предупредил надзирателей, что подождет судью, который должен скоро прийти.

«Какая странная штука — жизнь, — размышлял он, немного взволнованный, — подумать только, я окажусь так близко от Элизабет Доллон, но она ни за что меня не узнает… Ведь мы расстались совсем детьми… особенно она, она была тогда совсем малышкой! Помнит ли она вообще о том мальчугане, каким я был, когда случилось убийство бедной г-жи де Лангрюн?..»

И, закрыв глаза, Жером Фандор попытался воскресить черты лица Жака Доллона… Нет, он ничего не помнил, вряд ли его взволнует труп Жака Доллона, который он увидит через несколько минут, так как это будет труп незнакомого человека, о котором он ничего не знает, кроме имени, вызывающего в памяти смутные воспоминания детства… Фандор в ожидании прогуливался вдоль и поперек комнаты… Вдруг у входа в тюрьму появился Фюзелье, придерживая несчастную Элизабет Доллон, которая нетвердой походкой шла рядом с ним.

Жером Фандор отступил подальше в темный угол.

Фюзелье, думал он, хотя и хороший друг, но он может найти чрезмерным профессиональное любопытство журналиста… Лучше не привлекать его внимание сразу, а дождаться момента, когда откроют дверь камеры, где лежит тело Жака Доллона…

Если даже судья не захочет разрешить журналисту оставаться в камере, он успеет бросить взгляд на мрачную келью, где произошла трагедия…

Итак, Жером Фандор издали наблюдал за тем, как, спотыкаясь и пошатываясь, приближалась бедная Элизабет Доллон, по-прежнему заботливо поддерживаемая г-ном Фюзелье.

«Вообще, она ничего, эта девушка… — подумал Фандор. — Я, хотя и не любитель блондинок, должен признать, что эта может заставить меня изменить взгляды на слабый пол. Однако до чего она красива и величественна в своем горе! Высокие женщины всегда выглядят изящно!»

Но раздумывать уже было некогда, Фюзелье проходил мимо тюремщиков, поспешивших открыть двери, и Жером Фандор проскользнул вслед за ним.

Дойдя до камеры, на которую указал пальцем начальник охраны, Фюзелье повернулся к Элизабет Доллон.

— Вы чувствуете себя достаточно сильной, мадемуазель, чтобы выдержать это испытание? — спросил он. — Вы, несмотря ни на что, хотите обнять вашего брата?

Мадемуазель Доллон кивнула головой; судья повернулся к начальнику охраны.

— Откройте! — сказал он.

Тюремщик исполнил приказ.

— По распоряжению господина начальника тюрьмы, — объявил он, — мы переложили тело на кровать, господин судья. Он не страшно выглядит, будто спит, впрочем, взгляните сами…

И в тот момент, когда он открыл дверь и протянул руку в направлении кровати, на которой должен был находиться труп Жака Доллона, с его губ слетело ругательство:

— Проклятье! Мертвец исчез!

Комната с голыми стенами, мебель которой составляли лишь наглухо привинченные к полу железная койка и табуретка, эта тесная келья, которую можно было окинуть оком за одну секунду, была пуста: тело Жака Доллона исчезло!

— Будьте внимательнее, — проворчал Фюзелье, — вы ошиблись камерой!

— Нет, нет! — испуганно выдавил из себя тюремный чиновник.

— Вы же видите, что Жака Доллона здесь нет?

— Но он здесь был пять минут назад.

— Может, тело перенесли в другое место?

— Нет, ключи были всегда со мной.

— Что вы мне голову морочите!

— Нет, господин судья, это правда, он был здесь… А сейчас его нет… Эй, там! — заорал тюремщик. — Кто знает, что стало с трупом из двенадцатой камеры? С тем, что мы недавно перекладывали?

Наступила минута замешательства.

Один за другим сбегались надзиратели тюрьмы: все они подтверждали слова своего начальника. Мертвеца оставили здесь, на этой кровати, никто с тех пор не входил в камеру и никто не прикасался к его телу.

Жером Фандор, спрятавшись за угол, следил за сценой с ироничной улыбкой.

Его чрезвычайно забавляло смятение тюремщиков и растущая растерянность Фюзелье.

«Возможно, — размышлял он, — начальник охраны не расставался с ключами от этой камеры, но пленник нашел другой ключ — ключ к свободе!»

Тем временем Фюзелье изо всех сил пытался понять, что же здесь произошло.

— Если этого человека больше здесь нет, значит, он не умирал и сбежал… но в таком случае, если он захотел сбежать, значит, он был виновен! Ах, я больше ничего не понимаю!

Схватив трясущегося начальника охраны за плечи, Фюзелье выпытывал у него:

— Послушайте, этот человек умер или нет?

В то время как Элизабет Доллон, не умолкая, безумно повторяла, словно у нее начиналась истерика: «Он жив, он жив», тюремщик отвечал, подняв руку, будто произносил клятву: