- За его спасителя, вы хотите сказать?

- Одно с другим прекрасно сочетается, душа моя...

Он не позволит меня отравить... Господин представительская должность. Впрочем, фактические изменения, произошедшие на том заседании, могут ведь и получить силу закона. Остается решить, выгодно ли нам это.

В любом случае, согласие они из меня выковыряли - впрочем, оно весьма обоюдоострое. Мы нужны друг другу. А я смогу получить все, что хочу, втрое больше, чем могла год назад, запросто, с легкостью. На нас смотрит весь мир. Нам сейчас можно все, только нельзя зарываться.

Обсудим все это вечером. Непременно. И там уже решим. А к концу отпуска я ведь и правда умру со скуки, и никакие маки с салонами не помогут. Сволочи, все-таки, что дедушка наш всепланетный, что дядюшка мой персональный двоюродный. Поймали.

Ну что ж. Человеку, изловившему кита на донную лесочную снасть, грех жаловаться на размер добычи и накал пламенников, выходящих из пасти.

- Ну вы же воспринимаете состояние другого человека? Вот когда вы причиняете ему боль, вы же это чувствуете! Вам же повезло, вы ощущаете там, где остальным приходится представлять, - говорит очень хороший человек. - Ну и?

- Рауль, если вы беретесь рукой за горячий предмет, вы чувствуете, что он горячий. Чувствуете боль. Но вы перестанете нагревать сковородки? И вообще готовить на огне?

- Люди не сковородки.

- Я знаю, но иногда их требуется нагревать.

У господина директора появляется запланированное мной выражение лица: тщательно скрываемая брезгливость, профессиональное терпение, тихое осатанение. Наконец-то. Рауль де Сандовал, извиняющийся передо мной за несправедливую оценку и недостойное поведение - это конец света. Поскольку во мне ничего не изменилось, значит что-то испортилось в Рауле, и нужно его починить, пока еще не поздно и у меня есть такая возможность. Тем более, что вот сейчас оценки его вполне справедливы, а поведение естественно: он хороший человек, но не наделен избытком кротости.

- Рауль, перестань сводить с ума моего подчиненного. - Господин Сфорца. Наконец-то. Сейчас он избавит от страданий де Сандовала, а потом и меня.

- Твой подчиненный, между прочим, явился к тебе увольняться.

- Что? Спятили, да? Пойдемте-ка, поговорим.

В кабинете начальник кивает не на вращающийся стул, а на нелюбимое глубокое кресло, в котором вязнешь как в болоте.

- Что еще за фантазии?

- Господин Сфорца, в сложившихся обстоятельствах я должен быть уволен. История с Личфилдом получила слишком большую огласку и я не могу впредь занимать должность в вашей корпорации.

- Чушь. Мне виднее. Историю добавят к моей легенде, так что с этой точки зрения все отлично. С других... - начальник вздыхает, садится на край стола, болтает ногами. - Это уже отдельный вопрос.

- Я должен быть хотя бы наказан.

- Вы уже наказаны. Проверяйте почту чаще. Выговор, штраф на половину годового оклада и двухнедельное отстранение от работы. С завтрашнего дня. Дела передайте заместителю.

- Господин Сфорца... - Вцепиться бы в милость начальства, отблагодарить и уйти, но нельзя. - Вы знаете мнение господина де Сандовала обо мне, и он совершенно прав. Я не должен работать, где работаю. Видите, что получается? У меня действительно нет ограничений.

- Медь вы звенящая, Максим, и кимвал звучащий. А в остальном все хорошо. Но и это проходит, я это знаю на собственном опыте.

- Кимвал?.. - Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею...

- Он самый. Понимаете, вы... хорошо относитесь к некоторым считанным людям. Это правильно, но этого мало. А с остальным у вас все в порядке. Вот вы мне скажете, что вас так перекосило только из-за скандала? Только из-за того, что вы якобы мне повредили?

- Нет. Нехорошо вышло... пожилой человек...

- Как-как? Нехорошо, говорите?

- Дисбаланс целей и средств, господин Сфорца. Не более того.

- Да назовите как угодно, вы его видите и понимаете! Сами, без подсказки. Какой дурак вам сказал, что совесть должна ощущаться как мигрень? Я за всю жизнь только одного такого болящего встретил... и то, он, по-моему, как обычно, переборщил с надежностью. Зачем вы морочите голову себе и людям? Нравится красивая поза? Максим, право слово, вы умный взрослый человек, ну работать же ваша дурь мешает, и вам, и всем вокруг... нашли проблему, да? А остальному научитесь. Я на вас три года смотрю. Максим, любезный мой, я вас, бессовестного такого, поставил ограничителем над собой в кризисной ситуации. И вы отлично справились. Да я же просто так ляпнул тогда про эту проклятую совесть... знал бы, что из этого выйдет - не шутил бы.

- Господин Сфорца... - надо что-то сказать, но не получается. Вязнешь в кресле, словах, путанице мыслей. - Я просто ориентировался на ваши...

- Максим, я вам сейчас гадостей наговорю, а вы попробуйте не обидеться, - предупреждает начальник.

Соскальзывает со стола, коленом опирается на ноги так, что чувствуешь себя жертвой изнасилования, прижимает руки к подлокотникам. Крепко. Можно вырваться, но это уже потасовка. В таком контакте есть что-то непереносимо интимное, невозможное. Что это может значить?

- Вы себя считаете тщеславным. Думаете, что хотите быть признанным, мастером, профессионалом. На самом деле вы хотите быть незаменимым. Единственным. Нужным. Чтобы без вас нельзя было обойтись, чтобы вас нельзя было выгнать. Вот до этого вы в себе не добрались, смелости не хватило. И ничего в этом страшного нет, только у вас это желание вместо позвоночника... - слова лупят прямо по лицу. Понятно, зачем фиксировать: чтобы не вылетел вон, не дослушав. - Определяет все. Как вы думаете, почему я с вами разговариваю преимущественно о работе? Из-за вашего ужасного морального облика? Нет, конечно - но что я вам, Пигмалион, что ли? Вы и не бактерия, и не томат, чтобы вас конструировать по живому. Вы же готовы принять любые правила, любые установки, лишь бы за кого-то зацепиться. Вы не врете, когда говорите, что служили бы и мне, и Черным. Врете только о причинах. Вы будете там, где в вас будут нуждаться как в воздухе. Так?

- Так... - И лучше бы он меня застрелил.

- А сейчас вы думаете, что лучше бы вам при жизни такого не слышать - и не понимать, что это правда. Так вот, сообщаю вам, Максим - вы дурак. Примерно того же - любви, понимания, места, из которого не погонят - хочет 99% населения планеты. Это, конечно, прискорбным образом разрушает вашу легенду, что все люди как люди, а вы отдельно...

Господин Сфорца очень хорошо знает, что я не подниму на него руки за пределами спортзала. Даже в шутку, даже чтобы освободиться. Чтобы встать, мне нужно столкнуть его с края кресла - руки уже не втиснуты в деревяшку, но препятствие осталось. Балансирует на краю, словно искушает. И показывает, что выйти из ситуации можно только сквозь него.

А очень хочется же. Но если нельзя сбежать вовне, то можно сбежать внутри. Не слышать, не воспринимать решительно ничего. Быть... медью звенящей. Колоколом. Треснутым.

Да, как же. Господин Сфорца отпускает руку, левую. Берет за подбородок, поднимает мне голову.

- Я вам не разрешал уйти, Максим. Извольте присутствовать, когда я с вами разговариваю.

Подать бы на него жалобу за домогательства с использованием служебного положения... интересно, это к кому обращаться - к Аболсу в полицию или к Джастине как наблюдателю? Если она все еще наблюдатель.

- Простите, господин Сфорца. - Еще бы объяснил, зачем это все нужно. Пожалуй, он ошибается. Не любые правила. Вот такое обращение я все-таки принимать не хочу - и руку можно смахнуть. Не потому что этого господин работодатель и добивается, потому что я не хочу.

- О. Вот так-то лучше. Так вот, Максим. Вы поверили этим идиотам у себя в университете, потому что хотели им поверить. Вам так было проще объяснять, что с вами происходит. Да и сейчас вам легче себя угробить, чем смириться с мыслью, что вы такой же как все. А теперь скажите мне, ну как бы вы назвали такое бедствие, столкнувшись с этим в другом человеке.