Тамара долго молчала.
— А может быть, вы ошиблись, — проговорила она неуверенно. — Может, она вас по правде любила.
— Кто теперь любит по правде! — печально произнес Игорь Тимофеевич. — Люди в большинстве своем поганые и пустые. И я в том числе.
— Что вы на себя наговариваете? — испугалась Тамара. — Что вы!
— А разве я виноват? Такова наша природа… Был такой ученый, поэт, — Игорь Тимофеевич скучно вздохнул, — Лукреций. Физик и лирик.
— Знаю.
— Где тебе знать, Тамарка. Ваше поколение…
— Нет, знаю. Мы Лукреция проходили по истории.
— Так вот, у него сказано где-то, что мнится нам, что лучше всего то, что мы ищем. Но лишь найдем его — тотчас бросаем и ищем другое. Сказано две тысячи, лет назад, а ничего не изменилось.
— Вы все время говорите что-то грустное-грустное. А у меня сейчас такое настроение, будто сегодня большой, большой праздник… Такой, какой бывает только один раз, один раз в жизни… У меня даже голова от счастья кружится… Разве бы я поехала сюда когда-нибудь, не спросившись у папы? А теперь — все равно… Папа сейчас сидит у ворот, ждет, сердится… А мне все равно.
— Достанется?
— Ну и пусть. Может, мне приятно, что достанется.
— Можно я тебя поцелую?
Некоторое время ничего не было слышно. Потом Игорь Тимофеевич сказал:
— Ты еще и целоваться не умеешь.
— Сами вы не умеете… А где сумочка?
— Я снес ее к себе. Пойдем возьмем.
— Поздно. Ваш сосед, может быть, лег.
— Соседа нет. Он ушел на «пульку». До утра. Пойдем.
— Давайте не будем об этом. Хорошо?
Пастухов громко всхрапнул, проснулся и стал озираться.
— Ты боишься меня? — спросил Игорь Тимофеевич.
Тамара промолчала.
— Какая ты все-таки чудная, Тамарка! — проговорил Игорь Тимофеевич до того грустно и нежно, что даже мне его жалко стало. — Может, ты и есть душа, определенная для меня свыше? Может, ты и есть мое чудо, мой случайный счастливый выигрыш в сто тысяч рублей?.. Хотя это и из области чертовщины, но мне иногда кажется, что в мире, во всей галактике существует только одна-единственная душа, которая целиком и полностью предопределена другой душе человеческой. Иначе чего бы людям мучиться и метаться в поисках пары, сходиться, тосковать, разочаровываться, расходиться… Ну, как бы объяснить тебе понаглядней… — Он стал шарить в карманах и вытащил скомканный рубль. — Вот… — Он расправил рубль на ладони и разорвал его на две косые половинки.
— Ой! — вскрикнула Тамара. — Что вы делаете?
— Если приложить половинку чужого рубля, — медленно объяснил Игорь Тимофеевич, — контуры не сойдутся, хотя все рубли одинаковы. Только одна половинка, твоя, точно подходит к моей. Понятно?
Тамара кивала радостно и часто.
— Спрячь свою половинку. А я буду хранить свою. Пока они с нами, мы будем всегда вместе.
Пастухов, хлопая глазами, глядел из окна кабины.
— Пойдем, — сказал Игорь Тимофеевич и потянул Тамару за руку.
— Ну, пожалуйста… Ну, не нужно… Ну, пожалуйста.
Он все тянул.
У Тамары расстегнулась кофточка.
— Что вы делаете! — крикнула она. — Пустите! А то я больше никогда, никогда не приду!
Пастухов вышел из кабинки и встал на виду, запустив наполовину кулаки в карманы узких, как перчатки, штанов. Игорь Тимофеевич не замечал его.
Он протащил Тамару мимо кучи угля, и они остановились на голой площадке.
— А ты, оказывается, глупая, — сказал Игорь Тимофеевич.
— Да, да, глупая! Ничего не знаю… Что можно, что нельзя, ничего, ничего не знаю. И себя не знаю. Как будто это не я сейчас, а кто-то чужой-пречужой…
Девчонка совсем растерялась. Она попробовала застегнуть блузку, но ее дрожащие пальцы не умели совладать с частыми пуговками. Она махнула рукой и стояла так, нараспашку, ломая пальчики.
— Ну хорошо. Успокойся, — Игорь Тимофеевич оглянулся. — Поцелуй меня.
— Пустите, пожалуйста! — попросила она жалобно.
— Что за упрямство, — мягко говорил Игорь Тимофеевич. — Ведь мы уже…
Тут он увидел Пастухова и стал говорить громко, как в телефон:
— На этой машине вы и поедете. Гораздо быстрей, чем на электричке…
— Отойдите от нее, — сказал Пастухов издали.
Тамара оглянулась. Некоторое время все трое стояли, вылупив друг на друга глаза.
Пастухов, видно, считал, что девушка обрадуется его заступничеству, но получилось наоборот. Тамара заслонила Игоря Тимофеевича и сердито промолвила:
— А тебе что за дело? — Она прижалась к своему ухажеру и, угрожающе выпятив полные губки, добавила: — Ишь ты какой!
— Кто это? — спросил Игорь Тимофеевич.
Она пожала плечами.
Бригадир медленно, немного бочком, приближался к ним.
— Спокойно! — сказал Игорь Тимофеевич непонятно кому — себе или Тамаре.
В это время послышался слитный говор девчат, и веселый Митька набросился на Игоря Тимофеевича с приветствиями и поцелуями.
— Игорюха! — кричал он в полном восторге. — Откуда свалился?! Это кто у тебя — жена? Нет? Ну ничего, ладно… Наш кореш, деревенский. За одной партой сидели, казанками менялись! — порадовал он Тамару. — К нам едешь? Нет? Ну ничего, ладно!
Хотя Игорь Тимофеевич и выставлял локоть, и утирал белым платочком целованные места, Митька кидался на него как полоумный. За минуту он выложил деревенские новости, в основном, конечно, про себя и про свой выдающийся тенор.
— Погоди, погоди, Митя, — Игорь Тимофеевич пытался отлепиться от него. — Тут девушку надо устроить. До шоссе подкинуть.
— Уважим! Витьке скажу — уважит! Ты не гляди на него, что он за баранкой. Он у нас вроде тебя — ученый, только с заскоками.
И Митька поведал, как Пастухов задурил всем головы скоростной механизацией, чуть не спалил избу и угодил под суд. И все из-за своих скоростей, чудило.
— Не такой чудило, как тебе кажется, — сказал Игорь Тимофеевич казенным голосом. — Скорость — философия нашего времени.
— Правильно! — круто поворотил Митька. — Мы с ним на пару боролись! Я чуть язык не прикусил! Все бы хорошо — с пахотой ничего не выходит. Чем быстрей гонишь, тем борозда хужей. То глубокая, то мелкая.
— Ничего страшного, — сказал Игорь Тимофеевич. — Надо делать поправку на выкатывание. И только.
— Что, что? — подскочил Пастухов,
— Поправку на выкатывание, — любезно повторил он. — Хотите, изображу формулу? Есть карандаш?
Пастухов стал копаться в карманах. Игорь Тимофеевич, не теряя времени, лениво разъяснял, что динамическое выкатывание — явление, свойственное всем механизмам с вращающимися частями, а Тамара с гордостью смотрела на него.
Как на грех, ни бумажки, ни карандаша не нашлось. Народ подобрался не канцелярский. Девчата шумели в машине, торопили ехать.
— Давайте встретимся как-нибудь днем, — устало улыбнулся Игорь Тимофеевич. — Ну, хотя бы в субботу. Я вам охотно помогу.
— А мы уговорились в субботу на концерт, — напомнила Тамара.
Пастухов взглянул на нее зверем.
Его удалось усадить за баранку только после того, как москвич твердо пообещал завтра к девяти часам утра прибыть на комсомольское поле.
— Все? — закричал Пастухов, включая стартер.
— Все, — лениво ответила Лариса из кузова.
Машина тронулась.
— Погодите, — сказал слепой дядя Леня, — Дарьи нету.
Стали сигналить. Минут через пять она выбегла из темноты, забралась в кузов и притихла в уголке. Лариса брезгливо подвинулась, сказала: «Опахнись хоть», — и мы поехали.
