— Матерь божья, пронеси и помилуй... — зашептала Марфа Ильинична. Кивнула сыну: дескать, ступай к двери, спроси.

— Кто там? — Голос у Жана был неуверенный, дрожащий.

— Откройте! Милиция!

Каиров обнял Нелли. По-отечески поцеловал ее в обе щеки. И она поцеловала его.

Золотухин прошел вперед. А они замешкались у крыльца. И Каиров сказал:

— Пойдем. Я хочу рассмотреть тебя при свете. Перила — они были видны в темноте — подпирали крыльцо, но длинные ступеньки оставались невидимыми. И Нелли посветила фонариком, а Каиров держал ее под локоть.

Дверь, которую успел открыть Золотухин, оголила светлый проем, прикрытый колышущимися портьерами. Каиров поднялся на крыльцо. И его крупная фигура едва протиснулась сквозь дверь, а занавески он раздвинул руками.

Нелли поставила графин с вином на стол. Подошла к Каирову.

— Постарела я? Сильно? — спросила она с надеждой, чистой и чуть-чуть забавной.

— Что значит постарела? Я не постарел, а в твои годы... Тридцати нет.

— Скоро двадцать девять.

— Двадцать девять? Я этот возраст за детский считаю. Вот когда тебе будет шестьдесят, а мне девяносто, ты придешь, спросишь: «Постарела, Мирзо Иванович?» А я отвечу: «Шутишь, Нелли, ты стала зрелой женщиной».

— Вы такой же веселый человек, как и прежде...

Каиров вздохнул и улыбнулся:

— На том стоим, Нелли... Грусть — она хуже старости.

— Раздевайтесь, Мирзо Иванович. Нелли заговорит кого угодно.

— Ладно, Золотухин, — Нелли сказала с улыбкой, но решительно, — не проявляй остроумия.

Каиров посмотрел на стол. Покачал головой, вздохнул:

— Сдаюсь... Тут уж ничего не поделаешь...

— Сейчас мы организуем патефон. И довоенные пластинки, — сказал Золотухин и ушел.

— Как живете? — спросил Каиров, передавая Нелли шинель.

— По-семейному...

— Не ругаетесь?

— Он так выматывается на службе, что не способен даже ругаться.

— Мне не нравится твой ответ, дочка... Аршалуз Аршаковна просила передать тебе привет. И велела разузнать все о твоем житье-бытье.

— За привет спасибо. Житье-бытье у меня обыкновенное. А для военных лет — прямо хорошее. У других мужья на фронте, а мой рядом. У других дома разбомбили, а наш целый...

— Не нравится мне твой голос, Нелли.

— Ой, милый Мирзо Иванович, мне много чего не нравится!

— Выкладывай.

— Пойдемте на кухню. Умывальник на веранде, но там нельзя зажигать свет.

— Тогда я сниму китель.

— Конечно. Повесьте его на спинку стула.

Каиров склонился над белым эмалированным тазом, а Нелли сливала воду, держа обеими руками коричневый глиняный кувшин.

— Говори, — попросил Каиров.

— Что?

— Он тебя любит?

— Да.

— А ты?

— Вы же знаете.

— Он хороший человек.

— Хороший.

— Чем же еще недовольна?

— Засосала меня семья!

— Вай! Вай! Некрасиво говоришь.

— Домохозяйка я. Повариха, прачка, садовник, огородница...

— Полезные специальности.

— Я литературу люблю. На педагога хотела учиться.

— Еще не поздно.

— Легко говорить. А мне газету почитать некогда, не то что книгу.

— Э... Умение выкраивать время — это тоже талант.

— Сколькими же талантами должен обладать человек, чтобы прожить так, как он хочет?

— Видимо, многими. Однако к талантам нужна еще одна штука — сила воли. Иногда ее подменяет везение...

— Тогда все верно. — Нелли подала Каирову полотенце. — Значит, я на своем месте. И Золотухин здесь ни при чем... Понимаете, когда-то вы давали мне маленькие задания, пустяковые... А я, дура, думала, что вот так, от одного дела к другому, смогу стать оперативным работником. Человеком полезным... Увы, наивные мечты кончились детьми и корытом...

— Видишь ли, Нелли, — они еще минуту стояли на кухне, — возможно, у вас с Золотухиным где-то и не все ладно получилось. Но нельзя игнорировать и то сложное время, в которое мы живем. Не погибни от пули бандита Гена Мироненко — и твоя жизнь могла сложиться сейчас иначе. И ты бы не стояла, как говоришь, у корыта, а может быть, работала разведчицей в тылу врага... Или исполнилась бы первая мечта — и ты читала бы литературу в школе... Понимаешь?

— Понимаю... А поныть иногда все равно хочется.

Каиров засмеялся, хлопнул Нелли легонько по плечу:

— Ребенок ты еще маленький... А говоришь, постарела.

— А что мне еще говорить...

— Правильно. Тема исчерпана. Молчание.,. Нет, дочка, ты мне открылась, теперь моя очередь. Слушай, жизнь сложна, но и несовершенна. И мы в этой жизни не случайные гости, а бойцы. Так уж повелось, что у бойцов не спрашивают, кем бы они хотели быть, чем бы желали заниматься. Наше дело бороться за то, чтобы жизнь стала лучше. Я, сама знаешь, только и занимаюсь тем, что разных подонков и сволочей вылавливаю. А душа у меня, между прочим, к другому лежит. Если бы жизнь была идеальной, если бы не было на земле врагов рабочего класса, я знаешь чем бы занимался? Не поверишь, засмеешь... Я бы растения домашние выращивал...

— Цветочки?!

— Это для человека непосвященного они цветочки, травки, кустики. А у них имена есть, да еще какие!.. Мирзина африканская, санхезия благородная, бегония королевская, рафиолепис индийский, арегелия представительная... Вот так-то, милая. Я недавно роман одного американца прочитал про сыщика Ниро Вульфа. Толковый такой сыщик, ленивый правда. Так он, дочка, не только всякие убийства раскрывает, но и выращивает орхидеи самых редких, самых знаменитых сортов.

Нелли ласково положила руку на плечо Каирова. Тихо и очень искренне сказала:

— Мирзо Иванович, вы хороший...

— Хороший, хороший... Лучше некуда. А бедные цветочки возрастают сиротинками.

Они вернулись в комнату.

Золотухин поставил на пластинку круглую, как луковица, мембрану, спросил:

— Подходит?

Песенка была глупенькая, но очень модная в довоенное время. И мелодия была простенькая, приятная. Вадим Козин пел слащаво, по-женски. Однако настроения песня рождала мирные, беззаботные. И слушать ее было приятно.

— И напьюсь же я сегодня! — сказала Нелли.

— Дома можно, — согласился Каиров.

— А кто будет стол убирать? — спросил Золотухин.

— Вот так всегда, — сказала Нелли. — Сплошная проза...

Им не пришлось долго сидеть за столом, предаваться воспоминаниям. Позвонил дежурный по отделению милиции. Сказал, что вернулся старшина Туманов.

— Пришлите машину! — приказал Золотухин.

Каиров решил ехать с ним, чтобы еще сегодня побеседовать со старшиной.

Нелли сказала:

— Мы увидимся, Мирзо Иванович. Вы же не уедете не попрощавшись?

— Конечно нет. Мы еще отведаем твоего вина, Нелли. Это я говорю, Каиров. А Каиров всегда держит слово.

Старенькая эмка, похожая на черепаху, неуклюже развернулась и подкатила к калитке. Она пыхтела. И газ возле стоп-сигнала клубился красный.

Золотухин и Каиров сели на заднее сиденье.

Каиров сказал:

— Черствый ты человек, Золотухин. Может, слова мои покажутся тебе давно известными. Но женщины — это цветы. Розы, гранат, персик. Они требуют внимания, заботы, восхищения.

— Мужчины — камни. Цемент, бетон. Восьмой год живем... Она меня ни разу но имени не назвала. Все Золотухин да Золотухин... Наверно, и не знает, что Дмитрием зовут.