— Это же хорошо.

— Хорошо, хорошо... Но не продуктивно. Все равно, что самому велосипед изобретать!

В тот день у них был другой разговор. Но он мало чем отличался от приведенного выше. Разговор о жизни, когда высказываются обыкновенные, в общем-то, неновые вещи,

Каиров поднял трубку. Татьяна Дорофеева, волнуясь, сказала:

— Вы заказывали «Былое и думы»?

— Неделю назад.

— Книга поступила.

— Вы не могли бы принести ее?

— А где я вас найду?

— Там, где и в прошлый раз. Вас будет ждать мой друг.

— Хорошо.

Узкие дощечки паркета, уложенные елочкой, поскрипывали под сапогами Чиркова, медленно ходившего по кабинету. Заложив руки за спину и опустив голову, он смотрел на сухой неначищенный паркет очень сложной цветовой гаммы, где было перемешано множество оттенков от желтого до темно-бурого. Да, везде и всюду есть оттенки. Людей одинаковых тоже нет, и дел, и поступков...

Как всегда неторопливо, Каиров положил телефонную трубку. Откинулся на спинку стула.

— С Дорофеевой кто-то вышел на контакт. Отправляйтесь в городской парк. Там будет ждать Татьяна. Выясните обстановку, в случае необходимости принимайте решение самостоятельно.

— Слушаюсь! — четко ответил капитан.

Внезапно полил дождь. Небо осело. Оно не было темным, а, наоборот, удручало однообразным светло-серым цветом — первым признаком затяжного дождя. Вода оседлала улицы. И лужи расползлись по тротуарам, и ручьи затемнели, как трещины.

Чирков, который вышел из штаба в кителе, без шинели, без плащ-палатки, заторопился, перебегая от дерева к дереву, где под зелеными молодыми листьями дождь стегал не так хлестко.

Перед входом в городской парк была открытая площадка. И когда он бежал через нее, то вымок основательно.

Входные чугунные ворота, сорванные взрывной волной, лежали на мокрой щебенке, но тесная кирпичная будка — в безмятежные довоенные времена здесь хозяйничала кассирша, дама солидная, высокомерная, — сохранилась, только покосившаяся дверь больше не закрывалась.

В будке Чирков увидел Татьяну. Она тоже была без плаща. И серый двубортный жакет ее хранил следы дождевых капель.

Она удивленно, но вместе с тем жалостливо и капризно произнесла только одно слово:

— Ты?

А он, готовый к встрече, негромко, без всяких эмоций спросил:

— Что стряслось?

Она торопливо достала из сумочки паспорт и квитанцию в камеру хранения.

— Вот.

И потом быстро-быстро, очень волнуясь, стала рассказывать, как ей позвонили на работу, назвали пароль, затем велели приподнять абонементный ящик, взять паспорт и квитанцию и получить на железнодорожном вокзале чемодан.

Чирков раскрыл паспорт. Он был выписан на имя Деветьяровой Ефросиньи Петровны. Но фотография на паспорте была приклеена Татьянина.

— Что мне делать? — спросила она.

— Я сейчас запишу номер квитанции. Придешь получать чемодан через полтора часа. За это время я успею ознакомиться с его содержимым.

— Хорошо, — сказала Татьяна. — Только мне страшно.

— Крепись, — посоветовал он. — Сама влипла в историю. Никто не виноват.

— Знаю, что сама, — ответила она, — потому и страшно.

— Возьми пистолет, — сказал он, достав из кармана ТТ.

— Я не умею стрелять.

— Очень просто. Отведешь предохранитель и нажмешь курок.

— Не надо. — Она покачала головой.

— Зря... — Он спрятал пистолет.

— Мне оставаться здесь? — покорно спросила она.

— Иди к людям. Тут слишком пустынно.

Татьяна кивнула:

— До свидания.

— Из камеры хранения чемодан отнесешь домой. И сразу же возвратишься в библиотеку.

Площадь перед вокзалом лежала круглая. В центре — сквер, тоже круглый, как обруч, обсаженный рослыми кустами самшита. Скамейки были пусты из-за дождливой погоды. А люди прятались на вокзале, но все не могли втиснуться в здание, потому много солдат и женщин стояло под фронтоном у входа. И Чиркову пришлось смотреть требовательно и строго говорить:

— Пропустите.

От мокрых одежд шел пар. И сильно пахло хлоркой, которую медслужба, боясь эпидемий, совсем не экономила; пахло человеческим потом, махоркой, бензином, дешевым мылом и еще черт знает чем.

Начальник вокзала провел Чиркова в камеру хранения.

— Приемщик — человек надежный? — спросил Чирков.

— Да. Женщина. Наш старый работник.

Они разыскали нужный чемодан. Немного тяжеловатый для своих размеров.

Чирков откинул крышку и увидел два поношенных платья. Синее, в белую горошинку, и салатовое. Капитан осторожно поднял платья. Под ними лежали бруски размером с хозяйственное мыло — толовые шашки.

Она со страхом осмотрела библиотеку, уверенная, что за каждым стеллажом стоит человек, готовый лишить ее жизни. Свет, попадавший через низкие решетчатые окна, едва освещал полуподвал. И Татьяна, подойдя к своему столику, быстро включила настольную лампу. Желтый круг лег на старую газету, измазанную фиолетовыми чернилами, коснулся стенки ящика, где лежали читательские карточки, обласкал черный неуклюжий телефон.

Однако темнота в углах загустела. И помещение казалось Дорофеевой еще мрачнее, еще зловещее...

Выслушав доклад Чиркова, Каиров сказал:

— Хорошо, что вы подменили содержимое чемодана. Плохо, что квартира Дорофеевой оставлена без присмотра.

— Наблюдение есть. Наш человек стоит вот здесь. — Чирков коснулся места на плане города. — Он видит, кто выходит из-под арки и входит во двор.

— В дом Дорофеевой можно попасть через крышу...

— Но если кто-то придет за чемоданом... — начал Чирков.

Каиров прервал:

— Он, скорее всего, откроет его в квартире. Увидит вместо взрывчатки кирпичи и постарается быстро и незаметно скрыться.

...Татьяна вздрогнула. Телефон звонил требовательно, тревожно. Она выдохнула в трубку;

— Да.

— Татьяна Ивановна! — Голос мужчины, назвавшего пароль.

— Я вас слушаю.

— Вы получили чемодан?

— Да.

— Где он?

— У меня на квартире.

— Хорошо. Пусть полежит до завтра.

— Мне все равно, — раздраженно ответила Татьяна.

— Вы чем-то взволнованы?

— Вам показалось.

— Надеюсь, что это так...

...К вечеру распогодилось. Ветер утих. Пришедшие на смену туча пушистые белые облака висели неподвижно. Небо между ними было не ярко-голубое, а дымчатое. И солнце, скатившееся за горы, подсвечивало розово и нежно.

Каиров оставил машину за квартал от дома Татьяны. Сказал шоферу, чтобы не уезжал, дожидался его возвращения.

— Если я не вернусь через час, позвони Чиркову. Пусть он прибудет на квартиру Дорофеевой.

...Женщина катила ребенка в коляске. Коляска была очень хорошей, довоенной, заботливо сбереженной. Бледно-зеленая, с белыми колесами и блестящей никелированной ручкой. Каиров отступил в сторону, пропуская женщину и ее ребенка. Ребенок лежал молча. И глаза на его лице казались пребольшими.

Мужчина вставлял стекла. Почерневшая, с дырочками от гвоздей, фанера валялась прямо на тротуаре. Но стекла были не целые, а колотые.

У подъезда на маленькой лавочке сидели две старушки и девочка-школьница. Старушки смахивали слезы, скорее радостные, чем печальные, а девочка читала вслух письмо.

— ...А фашистов мы ненавидим люто. И бьем их от всей души. У нас есть знаменитый снайпер...

Навстречу шла группа женщин. У всех — через плечо — противогазы.

Знакомая арка. Каиров пересек двор. У бомбоубежища, как и в прошлый раз, играли дети. Репродуктор на столбе оглашал двор русской народной музыкой.

Каиров поднялся на второй этаж. Ключами (Татьяна разрешила сделать вторые ключи для нужд сотрудников Каирова) открыл квартиру.

Полумрак. Тишина. И конечно же, душно. Каиров направился к окну. Успел повернуть шпингалет, как вдруг услышал за спиной голос: