Зимой 1920 года, инсценируя запросы в Сейме о мире и подготовку к переговорам с Советским правительством, польские реакционеры продолжали местные наступательные действия. Они ставили себе целью подготовить удобные плацдармы для предстоящей «большой войны» с нашей страной. В частности, белополяки стремились разъединить советские Западный и Юго-Западный фронты, лишить их рокадной железной дороги Витебск — Жлобин — Коростень — Жмеринка.

На станции Остров комендант сообщил нам, что бои идут возле Жогово и поэтому эшелону придется разгружаться в шести километрах не доезжая станции. Машинист подал состав на разъезд. Мы быстро выгрузились и броском, менее чем за час, пришли к месту назначения.

Жизнь на станции Жогово замерла. Мы застали там только дежурного и сторожа. До ближайшей деревни, расположенной юго-западнее, откуда можно ждать противника, две версты. В тылу на расстоянии около полуверсты чернеет одинокий фольварк. Местность вокруг открытая.

Ерофеева, который уже более месяца командует взводом, мы отправили в деревню с задачей занять оборону на юго-западной ее окраине. При появлении белополяков Ерофеев должен зажечь костер и этим предупредить нас.

Два взвода с пулеметами были поставлены на оборону станции. Четвертый взвод Воронина расположился левее на пригорке с одиноким сарайчиком. Кавалерийский взвод, оставивший лошадей в Торопце, мы держали в резерве на фольварке. Там же мой командный пункт.

…Шла к концу неделя нашего пребывания в Жогово, а противник все еще не показывался. Лишь с юга изредка доносилась орудийная канонада. Но 10 января утром, когда мы завтракали, Ильенков, случайно посмотревший в окно, вдруг вскрикнул:

— Смотрите-ка, у Ерофеева огонь!

Мы с Ланисом и Ермаковым побежали на станцию. Петрунькин уже принял сигнал Ерофеева, и оба взвода заняли окопы.

Вскоре от Ерофеева прибыл посыльный с донесением. Оказывается, в версте от деревни замечена разведка противника силой до взвода. Наблюдатель, высланный Петрунькиным к мостику, что за семафором, тоже доложил о появлении белополяков.

Во второй половине дня со стороны деревни послышалась стрельба. Сначала работали только пулеметы, позже к ним присоединились винтовки, затем донеслись артиллерийские выстрелы. А вот уже затарахтел и пулемет, приданный взводу Воронина. Наблюдатель с крыши станции сообщил, что вдоль полотна железной дороги движется рота противника. Взвод Ерофеева, как и предусматривалось, отошел к станции и занял позицию правее других.

На окраине деревни показалась группа белополяков, и вот уже на дорогу вытянулась одна ротная колонна, за ней другая. Идут нахально, в открытую. Как жаль, что у нас нет артиллерии, а то бы можно здорово проучить!

Приказал Ильенкову открыть огонь из двух пулеметов, что стояли на чердаке пристанционного домика. Хоть и далековато, но пули долетели. Мы видим, как колонны остановились, потом стали поспешно расчленяться по обе стороны дороги.

Поблизости от станции разорвался первый снаряд — противник нащупывал наших пулеметчиков. Но те успели убраться с чердака. Пришлось и нам с адъютантом расположиться за водокачкой, где был заранее подготовлен наблюдательный пункт.

Глубокий снег затруднял продвижение противника. Чтобы преодолеть версту пути, ему потребовалось больше часа. А когда до наших окопов оставалось примерно тысячу шагов, снова заговорили пулеметы, к ним присоединились стрелки. Цепи белополяков так и не смогли продолжать наступление. Их батарея пробовала подавить наши пулеметы, но расчеты часто меняли позиции, и из этого ничего не вышло.

На следующий день противник снова пробовал наступать при поддержке батареи, но опять был отогнан нашим огнем. Тогда одновременно с фронтальной атакой две вражеские роты пошли в обход, туда, где оборонялся взвод Воронина. Мы перебросили на левый фланг резерв — Кавалерийский взвод с двумя пулеметами. Белополяков и здесь заставили отойти назад.

Вечером дежурный по станции доложил, что меня требует к телефону комендант Острова. Тот сообщил, что к нам едет Лобода со своим хозяйством.

— Где ему разгружаться? — спрашивал комендант. — У вас, на Жогово, или не доезжая, на станции Борчаниново?

— Направляйте его к нам.

— Но у вас бои, — возразил комендант.

— Ночью здесь безопасно. Мы успеем разгрузить эшелон и до рассвета отправить обратно.

— Хорошо. Сейчас доложу начальству, а пока передаю трубку Лободе.

— Добрый вечер, товарищ командир, — услышал я бодрый голос своего помощника. — Везу валенки, полушубки и продовольствие.

Пока мы говорили, вернулся комендант Острова. Он объявил, что ему разрешено отправить эшелон на Жогово под мою, командира отряда, личную ответственность…

Мы подготовились к разгрузке: выделили по отделению от каждого взвода, заготовили сходни для лошадей и повозок.

Нельзя сказать, чтобы я был спокоен, хотя всячески старался скрыть это от подчиненных. Мозг сверлила мысль: «А вдруг противник ночью бросит на станцию все силы и если не захватит, то разобьет эшелон».

Поезд подошел тихо. Красноармейцы начали выводить лошадей, спускать сани, выносить имущество.

— У вас совсем спокойно, а мы тревожились, — заметил Лобода.

И только он это сказал, как возле станции разорвался снаряд. Неужели противник что-то заметил? Второй снаряд подтвердил эти предположения. К счастью, разгрузка шла к концу.

Но вот заговорил пулемет Петрунькина. Посланный к нему адъютант вернулся и доложил, что белополяки предприняли наступление. Я отправился в окопы.

Ночная атака противника была сорвана, а скоро разгрузившийся эшелон благополучно отбыл обратно.

14 января стоял очень сильный мороз и противник активности не проявлял. Пользуясь затишьем, мы роздали полушубки и валенки.

Лобода доставил несколько пачек газет, и они пошли по рукам. Все интересовались, что делается в России и «что сказал товарищ Ленин». Вера в Ленина, в каждое сказанное им слово была безгранична.

Доставленные Лободой газеты публиковали телеграмму Наркоминдела Советской России польскому правительству. В ней говорилось, что наша страна еще в апреле 1918 года заявила о своем неизменном желании прекратить военные действия. Однако польское правительство оставляет советские мирные предложения без ответа, а польские войска продолжают продвигаться в глубь советской территории.

Телеграмма предлагала Польше начать переговоры о заключении прочного и длительного мира.

В тот же день мы провели общее собрание отряда.

Ланис прочел телеграмму Советского правительства. Затем сказал:

— Наша задача состоит в том, чтобы любой ценой отбить врага, который упорно лезет на станцию. Поклянемся же товарищу Ленину, что будем стоять в окопах насмерть, не отступим ни на шаг.

— Клянемся! — раздалось в ответ.

С утра 15 января после продолжительного артиллерийского обстрела противник стал продвигаться в трех направлениях: рота шла вдоль железной дороги, две роты — справа от деревни, а еще одна направилась левее железной дороги. Что ж, если это все силы белополяков, то мы отобьем их. Но если у противника есть резервы?..

Артиллерия непрерывно била по окопам, станции, фольварку. Вражеская пехота двигалась перебежками. Много белополяков, сраженных нашими очередями, падало в снег. Все шесть пулеметов отряда работали на полную мощь.

Когда цепи врага подходили слишком близко, открывали убийственный огонь все красноармейцы и отгоняли их.

Под вечер белополяки стали выдыхаться.

Но вот вдали показался дымок. Нетрудно было догадаться, что это идет бронепоезд.

Хорошо, что Ерофеев разобрал рельсы на мостике. Выемка и холмик закрыли остановившийся состав. Оттуда станция не видна, стрелять ему неудобно. А путь починить мы не позволили — мостик находился под обстрелом. Бронепоезд вел огонь наугад.

Ободренные поддержкой, роты противника попробовали подняться. Но мы снова заставили их залечь.

— Лезут, дурни, словно не знают, что станцию обороняет отряд особого назначения, — пошутил Ильенков.