Батальонный обернулся, выхватил из ножен шашку, громко крикнул: «Ура!» — и побежал. Тысячи голосов наполнили поле победным криком, придавая храбрости слабым и наводя страх на врагов. Потом то здесь, то там, словно подкашиваемые невидимой рукой, падали в нашей цепи сраженные пулями солдаты.

Батальонный первым подбежал к немецкому окопу, вскочил на бруствер, но тут же упал, бездыханный.

Увидев, что в меня целится немец, я успел выстрелить, затем всадил в податливое тело штык. Издав короткий стон, враг упал. Левей что-то тараторил второй. Вместе с Климовым закололи его и бросились на третьего. Но тут я услышал голос Потапова:

— Василий, на помощь!

Оглянулся, вижу — на него и Бардушкина напали три немца. Поворачиваюсь и всаживаю штык в бок одному из них. Второго заколол Климов, а с третьим расправились Потапов и Бардушкин.

Снова и снова вспыхивают короткие схватки. Слышится звон металла, стоны раненых, тяжелое дыхание дерущихся. Сквозь непонятное бормотание немцев доносятся выкрики разгорячившихся солдат:

— Вот тебе, собачья душа!

— Получай, сволочь!

Противник не выдержал нашего напора, побежал. Мы погнались за отступающими, в дальних стреляли, ближних нагоняли и кололи в спину. Так, преследуя бегущих, ворвались во вторую линию окопов. Снова разгорелся штыковой бой. Но немцев здесь было меньше, и мы быстро с ними справились.

Когда уже все кончалось, меня опять окликнул Потапов:

— Спасай Бардушкина!

Оказалось, Иван оторвался от группы. Здоровенный немец выбил у него винтовку и замахнулся своей. Мы опоздали на какое-то мгновение. Бардушкин, охнув, упал на землю. И тут же два штыка — мой и Климова — пронзили врага.

Было обидно, что мы не смогли спасти товарища. А он лежал, удивленно раскрыв глаза, словно желая спросить:

— Ребята, что со мной?

— Вперед! — крикнул взводный. — Убитым займутся санитары!

На окраине города Бяла (его название мы узнали позже) — еще окопы. В них ворвались с большей яростью. Климов и Потапов хрипло орали:

— Коли за Бардушкина!

— Бей за Ивана!

С десяток немцев заплатили жизнями за смерть нашего друга. Позже солдаты говорили, что наша группа носилась по окопам, колола направо и налево, не разбирая, живых и мертвых.

Батальон быстро проскочил по улицам безлюдного города и вышел в поле. Тут послышалась команда:

— Окопаться! Командирам взводов доложить о потерях!

Солнышко начало пригревать. Мы сняли шинели, прилегли отдохнуть. Потом стали рыть окопы. Нервное напряжение схлынуло, уступив место покою и радости от сознания, что мы дрались как следует и остались живы. Все разговоры только о прошедшем бое. Вспоминали отдельные детали, жалели погибших товарищей, батальонного.

В нашей пятерке мы больше всего толкуем о Бардушкине. Какой это был остроумный, интересный, большой силы воли человек, хотя и слабый здоровьем!..

Новости на фронте распространялись быстро, от офицера к офицеру, от денщика к денщику, от писаря к писарю и от солдата к солдату. Этот способ связи получил название «солдатского вестника». Благодаря ему мы часто узнавали о событиях, происшедших далеко от нас, в другой армии, раньше, чем о них сообщали официально или печатали газеты. Кстати сказать, газет солдаты не получали, разве изредка «контрабандой» доставали через денщиков.

Так, с помощью «солдатского вестника» до нас дошло, что наша 67-я пехотная дивизия 12 ноября положила начало знаменитой Лодзинской операции.

Еще когда к концу октября многодневные кровопролитные бои под Варшавой закончились поражением 3-й германской и 1-й австрийской армий, русские войска стали готовиться к глубокому вторжению в пределы Германии. Этого, как и в августе, опять требовали союзники, чтобы ослабить нажим немцев на Францию.

Германский генеральный штаб был осведомлен из перехваченных радиограмм о замыслах русского командования. Располагая густой сетью железных дорог, он решил провести маневр. 9-я немецкая армия сосредоточилась для удара во фланг и тыл русским войскам на лодзинском направлении. Знало об этом русское командование или нет, только оно с ходу бросило 67-ю дивизию против превосходящих сил врага.

Наше наступление и захват города Бяла были неожиданными для противника. Но на следующий день он уточнил обстановку, прощупал нас и после полудня нажал так, что вынудил дивизию к отходу.

Наступление крупных германских сил на 5-й Сибирский корпус у Влоцлавска и последующий удар по 2-му русскому корпусу у Кутно дали противнику возможность вывести в тыл 2-й русской армии сорокавосьмитысячную группу генерала Шеффера. Обойдя Лодзь с востока, немцы пытались окружить русские войска, оборонявшие город.

Под вечер 13 ноября начался артиллерийский обстрел. Затем на наши окопы полезла вражеская пехота. Первую атаку мы отбили. Но в нашу сторону снова полетели снаряды и стали рваться над головами, осыпая окопы осколками. Заработали немецкие пулеметы. И опять атака. Мы ответили залпами, однако атакующие не залегали. Когда они подошли ближе, их артиллерия перенесла огонь в наш тыл. Мы облегченно вздохнули. Многие поднялись и вели огонь стоя, воинственно покрикивая:

— Иди, иди ближе! Я те угощу! Взводный Комаров выскочил из окопа:

— В штыки, ребята! Ура-а!

Все подхватили боевой клич и устремились на противника. Немцы в нерешительности остановились. Потом показали спину. Нам не разрешили погнаться за ними, раздались крики взводного и отделенных:

— Отбой! Давай обратно в окопы!

Оказалось, со стороны фольварка появилась вторая, более густая немецкая цепь.

Началась перестрелка. Только сгустившиеся сумерки заставили прекратить ее. Полк выслал вперед караульных и солдаты уже стали укладываться на ночлег, когда поступил приказ отойти на окраину города Бялы.

На следующий день немцы продолжали наступать, однако продвигались медленно и осторожно. Мы встретили их дружным огнем.

Отход нашего полка продолжался три дня. Солдаты недоумевали. В самом деле, мы отбиваем все атаки, а приказ требует отходить. Только 18 ноября узнали, в чем дело. Оказывается, фланги противника вклинились далеко вперед, и нам грозило окружение.

20 ноября в сумерки, как обычно, приехали ротная кухня и патронная двуколка. Каждый солдат получил полный котелок супа, порцию хлеба, набрал до положенной нормы патронов.

Но, собираясь уезжать, кашевар вдруг объявил:

— Завтра меня не ждите.

— Почему? — удивились мы.

— Немец дорогу перекрыл. Я сейчас едва проскочил. Позже, когда по окопу проходил ротный, Климов спросил его:

— Ваше благородие, правду говорят, что «нас немец окружил и всем грозит плен?

Ротный сердито взглянул на него:

— Наше дело, вольноопределяющийся, воевать, а не ловить всякие слухи.

После такого ответа солдаты поняли, что дело наше незавидное.

На следующий день немцы опять пробовали наступать, но отошли с большими потерями. Мы стреляли реже, а целились лучше. Вечером кухня, конечно, не приехала и боеприпасов не привезли.

Когда стемнело, к нам пришел старший унтер-офицер Никита Цветков. Присел, скручивая „козью ножку“, обвел нас внимательным взглядом, спросил:

— Как, друзья вольноперы, поживаете и что думаете о нашем положении?

— Дело табак, — за всех ответил Василий Потапов, — но мы считаем, воевать еще можно. В плен сдаваться не собираемся, в случае чего пробьемся штыками.

— Правильно решили, — согласился Цветков. — К своим мы обязательно пробьемся…

Поздно ночью рота получила приказ быстро, без шума выйти из окопов и собраться у фольварка. От фольварка двинулись на восток. Шли долго.

Справа и слева не смолкала стрельба, но мы в бой не ввязывались. А утром круто повернули на северо-запад и с ходу пошли в атаку. Так полк не только вырвался из мешка, но даже принял участие в окружении противника.

И в целом действия русских войск в Лодзинской операции были успешными. Умелое руководство командования, мужество и стойкость солдат обеспечили победу. Проникшая в наш тыл группа генерала Шеффера была окружена, разбита и пленена. Из сорока восьми тысяч уцелело только семь-восемь тысяч человек.