— Четверть часа еще продержимся, а потом начнем отход. Первыми снимаются взводы с хутора, последним — тот, что в поле. Вам, товарищ Бедик, с началом отхода придется встать у ворот хутора и пропускать людей, показывая направление.
Когда отходил взвод Петрунькина, командир, вытирая грязным платком пот с лица, задержался возле меня:
— Хорошо воевали?
— Отлично!
Пересекая железную дорогу, встретили обходчика. Я спросил:
— Бронепоезд далеко?
— Здесь его не будет, — ответил этот замечательный советский человек. — Я разобрал путь впереди.
Мне оставалось только поблагодарить его.
Вечером подошли к Двинску. На окраине хутора Легнишки, что в полуверсте от реки Западная Двина, нас встретили несколько военных. Один из них, среднего роста, сухощавый и опрятно одетый, отделился от других, подошел ко мне:
— Котов, из штаба армии.
Я представил ему помощника, адъютанта и других командиров, а потом доложил о действиях у хутора Покронишки.
— Задачу свою отряд выполнил блестяще. Теперь вам предстоит занять оборону впереди хутора Легнишки и прикрывать подступы к деревянному мосту. Части дивизии располагаются правее вас, впереди железнодорожного моста и вправо от него. Ясно?
— Есть вопросы. Будет ли у нас сосед слева, с кем держать связь и дадут ли нам провод?
— О соседе слева сказать ничего не могу. Связь держать с дивизией через меня. Я буду в Двинске в штадиве. Провода для вас нет, — закончил Котов, попрощался и пошел к городу.
Светлого времени оставалось мало, а надо было изучить рубеж и организовать оборону. Местность впереди ровная, открытая и с хутора Легнишки хорошо просматривается. Вдоль реки, начиная от железнодорожного моста до деревянного и еще на полторы — две версты левее, тянутся поля, местами заболоченные, затем гряда лесистых холмов и большой бор.
Слева, на горе, раскинулась деревня Лезинишки да ближе к реке — деревня Грива.
Три взвода с четырьмя пулеметами решил расположить впереди Легнишск, вправо и влево от дороги, а два взвода при двух пулеметах оставить в резерве, в самом хуторе.
Ночь прошла спокойно. Начинается новый день. В деревнях над крышами домов струйками поднимается дым. Низко по земле стелется редеющий туман. За рекой, на востоке, загорается небосклон, и из-за леса выплывает ослепительный диск солнца. Щедрое светило одаряет благодатными лучами землю, ласкает наши лица, придает бодрости.
Тишину разрывает артиллерийская канонада. Видно, как поблизости от железнодорожного моста снаряды поднимают фонтаны черной земли. Вскоре оттуда доносится треск пулеметов. У правого соседа начался бой.
Прибыл Котов, сообщил, что перед железнодорожным мостом и правее его положение серьезное. Противник сильно нажимает и рвется.
— Дивизия, конечно, устоит? — спросил я.
— Приказано устоять, но части, обороняющие мост, сильно потрепаны. А как чувствует себя отряд?
— Хорошо. Окопы отрыты, ночью бойцы отдохнули и утром сытно покушали.
— За оборону хутора Покронишки начдив Солодухин объявил командирам и красноармейцам отряда благодарность. В армию я тоже обо всем донес. Надеемся, что и теперь вы проявите стойкость.
— Если надо, будем держаться до последнего человека, — ответил я.
— Удержать мост надо. Желаю вам боевых успехов, — и, распрощавшись, Котов ушел. Больше мы с ним не встречались. Передавали, что он убыл из дивизии.
Противник и на нашем участке долго ждать себя не заставил. Вот впереди дома, в котором мы находились, разорвался снаряд, за ним второй. С опушки леса забормотал пулемет, потом еще один. Одновременно две цепи противника, по роте в каждой, стали спускаться с холмов.
Тут заработали наши пулеметы с запасных позиций. В цепях противника началось замешательство, и они залегли. Вражеская артиллерия ударила по нашим пулеметам, но те успели уже перейти на основные позиции.
Цепи опять было поднялись, а мы снова заставили их приземлиться,
А справа от нас, впереди железнодорожного моста, бой становился все напряженнее. «Устоят или не устоят там?» — не раз задавал я себе тревожный вопрос. Было хорошо видно, как белополяки медленно продвигались к реке в стыке между отрядом и нашим соседом. Ильенков выдвинул туда два пулемета. Его огонь сделал свое дело — наступление замедлилось, а потом и совсем приостановилось.
Во второй половине дня противник возобновил атаки по всему фронту, особенно усилив нажим в направлении соседа. Было очевидно, что он стремится овладеть в первую очередь железнодорожным мостом.
На наш отряд наступал батальон при поддержке батареи. Красноармейцы и пулеметчики вели сильный огонь, причиняя врагу немалый урон. В бинокль, да и невооруженным глазом, видно было, как то там, то здесь в цепи противника падали люди.
У нас потери также росли. Мелкие окопы не могли предохранить от осколков.
И тут мое внимание привлек тревожный голос адъютанта:
— У Лезинишек движение!
Посмотрел влево и увидел, как с возвышенности в сторону деревни Гривы двинулось до роты противника. Хорошо, что туда еще днем был выслан взвод Воронина. Комвзвода — рослый сибиряк, вступивший в Красную Армию в феврале 1918 года, — опытен и смел. Его взвод относительно легко справился с вражеской ротой.
А вот на правом фланге положение все ухудшалось. Пока два наших пулемета помогали соседу сдерживать рвущуюся к реке пехоту, еще было терпимо. Но как только вражеский снаряд уничтожил один из них, а расчет другого стал менять огневую позицию, белополяки бросились к реке. Бойцы соседней части дрогнули, стали отходить.
Скоро на воде у железнодорожного моста появилось много черных точек. Это десятки, а то и сотни людей бросились вплавь к противоположному берегу. Река в этом месте широкая. Мы видели, как то одна, то другая точка исчезала с ее поверхности и больше не появлялась.
— Тонут, товарищ командир! — взволнованно сказал Ермаков, машинально снял шапку и перекрестился.
— Что будем делать? — тревожно спросил у меня Бедик.
— Стоять на месте и выполнять приказ! Сожмем свое кольцо и будем держать круговую оборону. Прикажите взводам отойти на второй рубеж. А вы, товарищ Бодман, — обратился я к адъютанту, — возьмите с собой несколько бойцов, встаньте на стык дорог и не допускайте никого ни к мосту, ни к берегу!
Подошел Ильенков, быстро выпалил:
— Чего мы тут торчим? Дивизия отходит, и нам надо спешить. Не то будет поздно: либо в плен попадем, либо тоже утонем.
— Не паникуйте, Ильенков, — раздраженно ответил я, — ничего с вами не случится, если будете честно выполнять поставленную вам задачу. — Повернувшись к командиру отделения, прикрывавшего командный пункт, попросил: — Товарищ Ерофеев, объясните комвзвода Ильенкову обстановку, а то он не понимает.
Возможно, этот мой шаг был непедагогичен. Но у меня не было времени долго раздумывать. К тому же хотелось подействовать на Ильенкова каким-то необычным образом, чтобы сразу привести его в чувство.
Ерофеев, пожилой сибиряк — один из самых развитых коммунистов, правая рука Лациса. Я знал, что он найдет убедительные слова. И он действительно нашел.
— Я так понимаю, — заговорил Ерофеев, — что если командир получил приказ обороняться, то стоять должен, пока жив.
Ильенков стоял потупившись. Я верил в него и знал, что в данном случае он поддался минутной слабости.
— Слышали, Ильенков? Это вам, бывшему прапорщику, говорит бывший унтер-офицер. А сейчас выше голову, все будет хорошо. Свой страх спрячьте поглубже и не показывайте бойцам…
Взводы заняли новые позиции. Мы тоже перешли на другое место. И тут вдруг появился помпохоз Лобода.
— Вы как здесь очутились? — спрашиваю у него.
— Лодку за вами пригнал.
— Где она?
— Там, у берега.
— Ермаков! — позвал я ординарца. — Идите, прорубите дно лодки и утопите ее.
— Товарищ командир, как же это так — утопить лодку? — всплеснул руками Лобода.
— А так. Утопить, и немедля. Ермаков, быстро выполняйте приказ! — Затем уже мягче сказал Лободе: — Понимаете ли вы, какую медвежью услугу оказали? Ведь если люди узнают, что командир готовится уплыть, сразу все побегут к реке.