— И?

Блеклые глаза оценили мой настырный интерес, как недостойный, и гаккар сделал паузу длиннее, чем намеревался, перед тем, как продолжить рассказ.

— И ничего. Не сказал ни слова. Даже не пошевелился.

Потому что увидел тебя, разумеется. И предпочёл не злить убийцу, тем более, не имея достаточного запаса Силы.

— А потом?

— Потом мы ушли.

— Вы были у мага вдвоём?

Ришиан снисходительно улыбнулась:

— Я не оставляю сестру одну надолго.

Пояснений мне уже не требовалось. Конечно, не оставляет. Потому что, вернувшись, может не застать ту живой.

— Он последовал за вами?

— Не знаю. Его воля. Последовал, не последовал... это больше не важно.

— Очень даже важно! Он мог выследить вас и решить уничтожить. Ты наверняка не боишься смерти, а твоя сестра? Её жизнь тебя не заботит?

Красавица поднялась с пола, подошла к гаккару, обняла за широкие прямые плечи и замерла, трогательно зарыв нос в невесомые пряди прозрачных волос. Ришиан на протяжении вдоха нежилась в объятиях сестры, смежив веки, потом бесцветные, но пронзительные глаза снова взглянули на меня:

— Всё больше не важно.

Или мне померещилось, или в этом доме тоже повеяло скорбью, схожей с дыханием «Перевала»?

— Можешь сказать прямо, в чём дело?

— Тебе нужно знать, да? Зачем? Хочешь помочь или...

Хочу убедиться, что не виноват в чужих бедах. Да, именно так. Хватит парня, погибшего из-за моего желания подленько отомстить игровым заведениям. Хватит стражников, убитых, чтобы я мог спастись. Хватит Майса, моими стараниями потерявшего вместе с рукой смысл жизни. Если сейчас выяснится, что и близняшек чем-то обидел именно я, впору начинать замаливать грехи перед алтарями всех богов. По очереди.

— Скажешь?

Ришиан повернула голову к сестре:

— Если он придёт убивать нас, лучше пусть делает это поскорее. Потому что нам некуда идти и нет возможности жить.

— Так не бывает.

Возражаю, и сам понимаю тщетность и нелепость собственных слов. Гаккар придерживается того же мнения, но всё же пускается в объяснения:

— Мы служили в «Перевале». Мы получали жалованье. Мы были защищены от напастей. Моя сестра была защищена. Она красивая, да? Красивая, ты тоже когда увидел её, захотел прикоснуться или...

Да, захотел. Чтобы убедиться: передо мной не видение, а человек из плоти и крови. Но желать Шиан, как женщину... Для меня это равносильно покушению на прекрасную древнюю статую или иной шедевр, вышедший из-под руки знаменитого мастера. Любоваться? Не откажусь. Но взять и разбить... Не так воспитан.

— Многие мужчины хотели её. С юности. Мы всё время бежали прочь, пока... Не встретили здешнего хозяина. Он предложил нам кров и защиту. Целых три года мы жили спокойно, пока... Но появился ты.

Знакомая песенка начинается. Опять я — причина всех несчастий.

— Вчера heve Майс позвал нас и сказал, что больше не может держать у себя на службе. Заплатил жалованье за месяц вперёд и попрощался. Когда закончится плата за дом, нам придётся уйти. Я могу подолгу обходиться без тепла и еды, но Шиан не может. Потому лучше, если нас придут убивать сейчас, пока мы сильны и счастливы вместе.

Действительно, умирать в одиночку от истощения гораздо омерзительнее, чем быть убитым в яростной схватке рядом с дорогим тебе человеком. Но не рано ли начались разговоры о смерти?

— Разве вы не сможете найти новую службу? Шиан возьмут в любое место, где мужчины восхищаются женской красотой, а ты...

Гаккар приписал моим словам один-единственный смысл:

— Дом свиданий? Да, сестрёнку примут там с радостью. Но я не смогу жить, зная, что она каждый день будет отдавать своё тело кому-то для забавы!

— Наймись куда-нибудь сама. Уверен, от гаккара не откажутся ни в покойной управе, ни...

Глаза Ришиан яростно сверкнули:

— Тогда придётся убивать. Ты желаешь мне такой судьбы? Желаешь, чтобы я была убийцей?

— Ты рождена убийцей. Признаешь или нет, но ты создана для того, чтобы нести смерть.

— А меня спросили, хочу ли я этого?

Она выдохнула горечь вопроса мне в лицо, подавшись вперёд, и Шиан мягко потянула её за плечи обратно, прижимая к своей груди:

— Успокойся, Риш... Никто не прикажет тебе убивать. Никогда. Обещаю, я буду делать всё, что потребуется, всё, чтобы ты не вспоминала о тех детях.

— Детях?

Гаккар выгнул спину мучительной дугой, стараясь не разрушать объятий сестры.

— Да, детях... Их было много. Десяток или два, я не считала. Мне некогда было считать. Мне было запрещено думать о чём-либо, кроме того, что они — мои враги. Маги. А маг должен быть только мёртвым.

— Тебя заставляли убивать детей?

Ришиан усмехнулась:

— А где прикажешь брать взрослых? Они сильны и прячутся за стенами заклинаний и охранниками, а гаккара нужно учить. Не слишком долго, но всё же нужно.

Верно. Можно сколько угодно рассказывать и показывать, как действовать, но пока не предоставишь ученику возможность применить знания на практике, урок не будет усвоен. Значит, дети? Вряд ли для обучения гаккара воровали наследников из родов одарённых, скорее, разыскивали незаконных отпрысков, которых маги щедро оставляют после себя, полагая, что смешанная кровь не имеет первородной силы. Чаще всего так и происходит: дитя одарённого и неодаренного неспособно владеть магией. Но что, если встретятся одарённый и полуодарённый? Половинка того, половинка сего — почему они не могут сложиться в единое целое? Конечно, таких «диких» магов на свете немного. Потому, что мало кто из них выживает в младенчестве, и потому, что в обучение их берут неохотно, а простой люд не слишком дружелюбно встречает носителей дара. Забивает камнями, к примеру. А уж если представится случай продать неугодного ребёнка с выгодой для себя... Откуда неизвестный наставник брал для своих уроков материал, понятно. Но с какой целью всё это вообще было затеяно?

Гаккар с рождения испытывает ненависть к магам — так говорит труд heve Лотиса. Но то ли в расчёты Заклинателя, творящего смертоносное чудовище, вкралась ошибка, то ли изначально дурные чувства не присущи ни одному существу на свете. Во второе хочется верить всей душой, но вернее первое: если в материнской утробе росли вместе два ребёнка, они не могли испытывать ненависть, каждое мгновение чувствуя тепло не только матери, но и друг друга. Потому и потребовалось натаскивание на дичь... Мерзко. Не могу не признать: действенно. Но мерзко. Хотя я и сам вряд ли нашёл бы другой способ пробудить чувство, по небрежности Заклинателя уснувшее мёртвым сном. Или же... Нет. Я бы попросту не допустил подобной небрежности. Теперь не допустил. Но тот «я»... О, тот мог сотворить много страшных ошибок, потому что не понимал истинной цены принятых и осуществлённых решений. Не хотел и не умел задумываться над последствиями неверных шагов, пока сам не стал такой же случайной «ошибкой». Пока не...

Появление нового действующего лица в нашем грустном представлении мы почувствовали одновременно: гаккар взвился с подоконника, закрывая собой Шиан, а я загнал обратно стон, вызванный болью от шевельнувшейся в груди печати — вот уж кто по тревоге просыпается совершенно самостоятельно и норовит сделать это в самый неподходящий момент!

Закрытая дверь вздрогнула, но не так, как если бы, вися на петлях, просто была кем-то потревожена, а словно приобрела несвойственную ранее мягкость, почти текучесть. По древесным узорам прошла вполне различимая глазом волна. От нижнего края двери до верхнего. Замерла. Вздохнула, откатываясь назад. И дверные доски осыпались на порог буро-жёлтой трухой, в которую немедленно ступили слегка изношенные, но вполне крепкие сапоги пришлеца, которого, признаюсь, я желал увидеть, но совсем в другом месте и совсем по другому поводу.