— Хотите сказать, Смотритель — одна из сильнейших сторон в Подворьях?

— Сильнейшая, юноша, сильнейшая! Но вмешивается в жизнь «пастухов» лишь в случае крайней надобности. Или в случае вопиющего нарушения традиций.

Её бы устами, да медовый эль пить... Поверим? Хорошо, пусть так. Троица больше не представляет для меня и моих близких угрозы. Всё вернулось на свои места... Почти всё. А что не пожелает возвращаться само, будет взято мной под руки и препровождено домой. Сразу, как только.

Однако сказанное вьером, не более чем полезные, но скучные сведения, а я хочу удовлетворить своё любопытство, совмещая пользу с приятностью:

— Вы ведь пришли сюда не затем, чтобы беречь жизни и души, верно?

Светлые глаза прячутся под полуопущенными веками.

— И хотелось бы слукавить, да не стану. Не только за этим. Я надеялась...

— Увидеть «белошвейку» в действии?

Сталь взгляда снова упирается в моё лицо:

— Почему вы выбрали именно эту причину, юноша?

— Потому что я слышал в вашем голосе эхо восхищения, того, с которым вы когда-то читали старые хроники и легенды.

Вьер внимательно смотрит на меня, словно старается разглядеть в уже изученном до мельчайших подробностей облике новые черты.

Зря стараетесь, hevary: за день я ничуть не изменился. Да и не скажу, что жаждал изменений. Постоянство — не самое дурное качество мирка, в котором мне доводится жить. Оно помогает чувствовать под ногами твердь надёжного берега, сопротивляющегося атакам ненасытных волн. Но яркое чужое чувство, даже старое и почти забытое, кулаком штормового ветра ударяет в моё сознание, заставляя в краткие мгновения пережить любовь, ненависть, восторг, ярость, злобу, нежность... Потому что зёрна Хаоса вечно ищут подходящую почву для прорастания, моя же душа прискорбно пуста, а значит, свободна и заманчива. Но я не боюсь незваных гостей и не гоню их прочь. Зачем? Они будут возвращаться снова и снова. Проще и приятнее пустить их в дом, налить по кружечке тёплого эля, предложить сытную закуску и неторопливую беседу, а потом проводить и на прощание сказать: «Приходите ещё!»

— Да, многое отдала бы... Особенно сейчас, зная истинную цену сокровищам мира.

— Обещаю, hevary: если выдастся случай, непременно покажу вам то, что вы хотите увидеть.

— Ловлю вас на слове, юноша, и хочу верить, что не станете обманывать старуху. А знаете... Здесь неподалёку сколочена сцена, на которой с минуту на минуту будет давать представление труппа самого Арана Великолепного. Кажется, что-то из ночных похождений Небесных сестричек... Такой старухе, как я, конечно, уже поздновато смотреть на их шалости, а вот вам в самый раз. Но если пожелаете, составлю компанию.

— С удовольствием! И я даже предложу вам руку, только попрошу не слишком сильно на неё опираться...

Никогда не крадитесь на цыпочках мимо приоткрытой двери, если желаете оставаться незамеченным. И не привлечённым к труду на благо другого.

— Любезнейший heve Кайрен, загляните ко мне в комнату, уважьте немощного хозяина дома!

Звуки шагов в коридоре испуганно-резко стихают, даже дыхание не колышет волны прохладного воздуха, медленно вплывающие в комнату. Проходит полминуты или около того, и блондин с наигранно-беспечным видом заглядывает в дверной проём.

— Я тебя разбудил? Извини, не хотел. Ты вчера так поздно вернулся, почти под утро...

Потираю пальцами переносицу, искоса поглядывая на дознавателя:

— Удивительная осведомлённость для человека, который сам не ночевал в границах мэнора.

— Кто это не ночевал? — пытается возмутиться Кайрен.

— Хочешь, открою страшную тайну?

— Какую по счёту?

— Неважно. Но тебе будет полезно её знать.

Блондин прислоняется к косяку, оставаясь в дверном проёме, и соглашается:

— Открывай.

— Я всегда чувствую, если кто-то из жильцов мэнора пересекает его границы. Поэтому можешь утверждать, что угодно, но вчера, к примеру, ты вошёл в Келлос позже меня.

Карие глаза хитро щурятся:

— И что с того?

— А ушёл раньше, притом твой поспешный уход странным образом совпал с фактом появления одной заботливой старой женщины поздней ночью в пустынном месте... Ничего не хочешь сказать в своё оправдание?

— Я должен оправдываться?

Улыбаюсь:

— Полагаю, тебе нужно хотя бы объяснить свой поступок.

— Нужно ли?

— Если не хочешь потерять крышу над головой.

Кайрен напрягся, ожидая продолжения:

— Указываешь на дверь?

— Пока нет. Но если будешь продолжать в том же духе, укажу.

По скулам блондина прогулялись жёсткие желваки:

— Тогда не буду отнимать ваше время, heve, и уйду прямо сейчас.

— Как хочешь. Извини, участвовать в сборе вещей не буду: лекарь запретил утруждать тело.

После моих слов повисает молчание, и я с болезненным удовольствием наблюдаю, как на лицо дознавателя наползают мрачные тучи разочарования, кое-где разорванные тусклым светом отчаяния. Зачем так грубо и глупо поступаю? Не имею понятия. Наверное, потому, что не хочу чувствовать себя обязанным. А может, наоборот: хочу укрепить зависимость. Вот только чью и от кого? Да и нужно ли протягивать верёвки через бурную реку там, где уже возведён мост?

Подпираю поясницу спинкой кресла. Моё движение словно выводит Кайрена из забытья: блондин вздрагивает, хмурит брови, не сердито, а печально, отрывает плечо от косяка, собираясь уходить, но всё же тихо произносит на прощание:

— Я только хотел помочь.

Вот-вот. С этого всё и начинается. Я тоже, «только хотел» развлечь принцессу, а во что вляпался? И года не хватит отмыть с сапог следы грязи, по которой пришлось пройтись. Душу в расчёт вообще не беру: там надо проводить такую всеобъемлющую уборку, что жизнь закончится раньше, чем накопленный мусор будет хотя бы сгребен в кучу.

Дознаватель показывает мне спину, обозначая окончание разговора, но у меня другие представления о вещах:

— Ты помог. На самом деле.

Резкий поворот. Дробь быстрых шагов. Нависшая над столом, за которым я сижу, плотная фигура. И гневное:

— Так какого аглиса ты...

— Знаешь, меня так часто в последнее время называют мерзавцем, что я решил: надо соответствовать. А чтобы набраться опыта, требуются постоянные и тщательные тренировки.

— На мне?!

Новый глоток тишины, на сей раз выпитый мной до дна.

— Извини. У меня дурное настроение с утра. Так часто бывает: вроде трудности преодолены, дела успешно завершились, но ни радости, ни удовольствия не испытываешь. Вот тогда и срываешь зло на том, кто подвернётся под руку. Ты сегодня оказался первым встречным, так что не обессудь. И не сердись долго.

Кайрен делает глубокий вдох и задерживает воздух в груди, после чего сообщает:

— За такие штуки люди попроще нравом и шею свернуть могут.

— Знаю. Но ты всё-таки виноват. Хоть столечко, — показываю на сложенных вместе большом и указательном пальцах, — а виноват.

Он выпрямляется и грозно скрещивает руки на груди.

— Да неужели?

— Мои ночные прогулки — моё личное дело. Дурно я поступаю, глупо, опасно — не имеет значения, если мне НЕОБХОДИМО так поступить. Пусть и теша собственные недостатки... Я благодарен тебе, правда. В особенности за знакомство с замечательной женщиной. Но пойми: не следует спасать человека, если не уверен, что имеется основательная нужда в спасении.

Вьер тоже хотела помочь. На свой лад. Не спорю, уберегла меня от греха душегубства, но ввергла в другую пучину. Умри вчера старшины Подворий, у меня появлялся шанс, по меньшей мере, на передышку, а то и на спокойный остаток жизни, потому что следов моего участия не осталось бы, и вновь избранному Кругу пришлось бы попотеть, выясняя, какого аглиса трое облечённых властью и обязательствами персон отправились поздно ночью в безлюдное место на встречу со смертью. А теперь я должен опасаться ударов исподтишка, неизвестно, с какой стороны и какой силы... Разумеется, так жить веселее. Но кто сказал, что мне это нравится?