Это была последовательно включена первая серий отражения, обычная. Огоньки постояли секунду или две, потом исчезли.

И тогда разом вспыхнул весь колоссальный купол Красноставской. Высочайшие столбы холодного синего пламени встали сразу на всех пяти тысячах двухстах двенадцати антеннах, бывших на вооружении Станции. Дрогнув, пламя вытянулось и слилось в сплошное сияние. И вдруг… море синего света точно взорвалось, ринулось вверх и исчезло так стремительно, что глаз не мог уловить этого мгновения.

Эти явления сопутствовали началу работы «щита». Подчиняясь первому толчку грандиозного поля энергии, атмосферное электричество собиралось на антеннах Красноставской, чтобы исчезнуть почти мгновенно. Сам «щит» работал невидимо.

Так были включены все серии Красноставской: сейчас был поднят «щит» полной мощности. Он стоял в пространстве и был везде, куда его направляла Красноставская.

Тишины не стало. Сделалось совсем темно. Сверху собрались вызванные из небытия клубящиеся рвущиеся тучи. Вдали сверкали молнии, освещая рваную границу чёрных туч. Дрожь бежала по степным травам, громко зашелестели листья на кустах и деревьях.

Красноставская бросала в степи ветер и дышала холодом во все стороны.

Всё усиливаясь и усиливаясь, нёсся в лицо Фёдора Александровича морозный ураган.

Так и должно быть. «Щит» Станции отбрасывает все виды энергии. Замедляется беспорядочное движение атомов воздуха над Красноставской, проявляющее себя теплом. Воздух над Станцией бурно охлаждается, уплотняется и падает вниз, нарушая спокойствие атмосферы. А сверху стремятся воздушные вихри, тщетно пытаясь восстановить равновесие.

Сейчас над Красноставской образовалась жадная воронка, льющая вниз охлаждённый воздух. Пройдёт ещё немного времени, десять – пятнадцать минут, и забушует в степях, понесётся от Красноставской ледяными смерчами снежная буря. Но этого не нужно. Достаточно короткого удара «щитом». Так было намечено…

Уже утихает холодный ветер. Опыт окончен. Проверка произведена и вновь вспоминает старый академик слова Председателя: «учёные выполнят свою задачу!»

Следовательно, не было вопроса в этих словах? Конечно, нет! И сейчас совсем легко на душе у академика. От тревоги, томившей его все последние дни, не осталось следа.

Восторженно кричит, бросаясь навстречу Фёдору Александровичу, начальник демонстрационного зала:

– Нет, но какие снимки! Какие у меня будут потрясающие плёнки! Фёдор Александрович! У меня завтра к утру всё будет готово!

Но старый учёный не слышит голосов, не видит своих учеников. Хмурятся густые седые брови. Делаются глубокими две вертикальные морщины на лбу. А плечи расправляются, и совсем не кажется сейчас старым Фёдор Александрович, – силой веет от него. Отвечая на свои мысли, он, ни к кому не обращаясь, говорит очень громко:

– Что же, вот и отлично! И пусть! Наш «щит» не только отражает, он ведь и бьёт! Бьёт! Он ударит того, кто посмеет нанести удар! Да, – и его же оружием!..

Фёдор Александрович отыскивает глазами Степанова и произносит:

– Мы готовы!.

Как всем известно, сэр Артур Д. Форрингтон погиб по собственной неосторожности, чрезмерно увлекаясь осмотром памятников средневековой архитектуры в долине Рейна. Немного дней прошло с тех пор. Произошли ли какие-нибудь перемены в старом рыцарском замке после смерти старого учёного?..

Всё так же стоят крепкие каменные стены. Всё так же с плоской платформы, не ограждённой перилами, с высоты цитадельной башни видны частые огни, теряющиеся в вечерних сумерках на далёком горизонте. По-прежнему по ярко освещённому виадуку с грохотом проносятся поезда, а в лощине, на аэродроме, тяжёлые самолёты жужжат ядовитыми насекомыми.

Одно изменилось: труба – толстое жало подземного завода – спрятана под каменным черепом замка и разу не поднималась к небу с той лунной ночи, когда покойный сэр Артур, увидев нечто, послужившее причиной его смерти, последний раз в своей жизни дал пищу западным газетам, жадно ищущим очередной сенсации… Но жизнь в замке не остановилась. Электровозы затаскивают крытые вагоны в ущелье, ведущее к основанию увенчанной замком горы. Крепкие парни майора Тоунсенда осматривают доставленные грузы. Опечатанные вагоны осторожно вкатываются в нижний этаж подземного завода через открываемые только для них броневые ворота. На самолётах из-за океана прибывают окованные ящики из красноватых досок западного кедра. Ценные грузы! Молчаливая вооружённая охрана сопровождает их. Инженеры тщательно проверяют сохранность упаковки и сами участвуют в извлечении содержимого ящиков.

Толсты стены замка. Они сложены в XV веке из больших, грубо обтёсанных камней, и глубокие амбразуры окон не могут дать достаточного света в многочисленные комнаты. Нужно встать на низкий подоконник и сделать четыре длинных шага, чтобы выглянуть наружу через крепкие прутья недавно обновлённой решётки.

Поэтому, несмотря на солнечный день, в глубине одной из комнат замка горят электрические лампы. При их свете беседуют двое сотрудников Макнилла и Хаггера.

– Вам необходимо знать, что в нашей старой Германии ещё задолго до начала злосчастной войны девятьсот четырнадцатого года, – с неё начались все наши бедствия, – великий фельдмаршал Мольтке говорил так: тот офицер, который не изучил наполеоновские войны, не может быть генералом прусской армии.

Говорящий произносит слова чётко и старательно, с некоторым усилием. Ему отвечает густой, самоуверенный голос:

– Всё это было чуть ли не тогда, когда вы ходили на четвереньках и питались сырым мясом. Разные ваши мольтке могли безнаказанно поучать старых немцев на примерах наполеонов, ганнибалов, цезарей и всяких там древних дохлых полководцев!.. Интересно, что этот ваш Мольтке сказал бы теперь? И ведь вы-то не офицер прусской армии, я полагаю.

– О, да, да!.. Но где, скажите мне, прошу вас, где есть разница между офицером и инженером?

Задавая этот вопрос, господин Краус собрал в глубокие морщины кожу на лбу и высоко поднял жиденькие белёсые брови. От этого его круглые глаза, разделённые узкой переносицей длинного птичьего носа, стали ещё круглее. Его собеседник, господин Тайлсон, со скрипом раскачивался во вращающемся кресле и играл счётной линейкой.

– Философствуете, милейший Краус, философствуете!

– Слушайте меня, мистер Тайлсон! Наполеон учился вести тотальную войну. Тогда ещё не было такого слова, но это всё равно. А Мольтке? Мольтке уже учил вести тотальную войну, хотя и при нём ещё не было та кого слова. Адольф Гитлер хотел вести тотальную войну на Востоке, но не мог довести её до конца. У него не хватило силы. Для тотальной войны нужна большая сила!

– Ваш Адольф собирался вести тотальную войну не только на Востоке! – перебил Крауса Тайлсон.

– Вы прерываете мою мысль, мистер Тайлсон. Вы хотите шутить над вещами, над которыми нельзя шутить. Вы знаете, о, вы очень хорошо знаете!.. Если бы Гитлер имел удачу на Востоке, мы с вами обо всём хорошо бы договорились. Да, мы обо всём хорошо бы договорились, и на Востоке был бы сейчас отличный порядок. Зачем говорить о том, что всем ясно? Но ответьте же вы мне! Вы не хотите согласиться, что в наше время не должно быть разницы между инженером и офицером?

– Время идёт, мой милый друг Краус. Рассуждаете вы отлично, а вот нам до последних дней здесь нехватало некоторых материалов. Что вы на это скажете?