Она пожала плечами и сказала себе:
«Я ещё не видела, чтобы у Верочки так блестели глаза, а он… очень оживлён!»
4
В Москве и поздней ночью в открытое окно входит слитный гул недремлющего города. Правда, ночью он звучит приглушённо, под сурдину. Вот раздельно и ясно доносится с дальнего вокзала крик паровоза. Днём этот голос не слышен…
Ощущая слухом, привыкшим к неугомонному шуму большого города, ясную тишину прохладной августовской ночи и вспоминая проведённый день, Алексей Фёдорович заснул не сразу. Вполне успокоенный в отношении здоровья брата, оторванный от напряжённой жизни Института, учёный думал:
«Какая способная женщина! И такая… милая! Станишевский верно определяет людей. Умница и… милая. А я-то спутал терапевта с хирургом!.. Потом страшно увлёкся и безумолку болтал. Бессвязно… Но она понимала. А под конец я, кажется, устроил нечто вроде экзамена. Да ещё по её специальности! Да… Это было не совсем удачно…»
Потом Алексей Фёдорович думал о Тате, о её сходстве с Верой Георгиевной, и о том, что Николай бывал не всегда внимателен к жене… Затем вспомнился вопрос отца: «А почему ты не женишься?»
Уже совсем засыпая, Алексей Фёдорович думал, что завтра утром он увидит Веру Георгиевну и скажет ей… что он скажет?.. Сон прервал мысли.
Вера Георгиевна, рассказав матери, как обычно, о событиях дня, тоже не скоро заснула в своей маленькой спальне. Плыли и смешивались образы и воспоминания: школа, медицинский институт в Н-ске и начало стажа под руководством Станишевского. Приезд в Чистоозёрское, дружба с Лидией Николаевной. Начало работы над диссертацией… И вдруг ярко вспомнилось: поездка в Москву на съезд, вместе с Павлом Владиславовичем. Доклады и посещение Института Энергии. После оформления пропусков маленькую группу гостей провели в лабораторию. Странные машины. Потом, в темноте, освещённый профиль Алексея Фёдоровича, его руки на рычагах и странное жужжанье и вспышки синего света за его спиной… Он помнит её? Как странно получается в жизни… Там он был сухой, далёкий, неприступный…
Как по струнам, ударили слова Алексея Фёдоровича: «…Нейтральности нет! Люди – энергетические батареи. Измерить силу токов, уметь усилить их, лучше управлять ими, помочь жизни…»
Молодая женщина поднялась, села в постели, отбросила за спину косу и задумалась. Сон не приходил…
5
В восемь часов утра к дому для приезжих подъехала небольшая открытая машина. В дверь комнаты уже вставшего Алексея Фёдоровича постучали.
– Да!
Дверь отворилась, и гость, переступив порог, отрекомендовался:
– Я Александр Шуйских, секретарь райкома партии. – Он подал левую руку, так как правая в локте не гнулась и кончалась чёрной перчаткой на кисти.
Обменялись рукопожатиями. Алексей Фёдорович пригласил гостя сесть.
– Я к вам, профессор, по важному делу. Хотел ещё вчера, но мы подзадержались – уборочная во-всю разворачивается. Так вот… (гость в этом слове упирал на «о» и получалось у него воот) … так вот, у нашей организации к вам просьба. Мы хотим поставить ваш доклад на активе. Тема – научная, по вашему выбору. Хотя народ сейчас и крепко занят, но для такого случая мы время найдём!
Товарищ Шумских никак не мог упустить блестящей возможности дополнить план массовой работы докладом профессора! Услышав ещё вчера днём о приезде к Лидии Николаевне неожиданного гостя, товарищ Шумских сразу увидел себя самого, произносящего с трибуны районного клуба:
– Товарищи! Сейчас перед нами выступит профессор, товарищ…
Совершенная уверенность секретаря райкома не оставила бы никаких путей к отступлению у Алексея Фёдоровича, даже если бы он их искал.
С той же спокойной уверенностью, с какой он начал разговор, товарищ Шумских, прощаясь, добавил:
– Машина заправлена, шофёр будет вас ждать, когда захотите ехать в Лебяжье. О дне доклада предупредите нас через Павла Кизерова! – И вышел.
Алексей предупредил инженера Заклинкина и пошёл к больнице. Там работа шла своим чередом. Утренние обходы больных, амбулаторный приём, подготовка к операциям. Лидия Николаевна вышла и сказала, что прощается не надолго.
С Верой Георгиевной Алексею удалось раскланяться только издали. Он увидел её в открытом окне нижнего этажа больницы.
Машина мягко пошла по длинной главной улице районного центра, мимо невысоких домов с берёзками в палисадниках, мимо двухэтажных зданий школы и клуба, и повернула направо около пожарного депо.
Прибавляя ход, автомобиль катился вдоль большого озера со стаями белых гусей и пёстрых уток. Среди них опытный глаз различил бы и диких. До Лебяжьего – пятьдесят семь километров.
В глубинных районах ездят быстро. Машины, как стол, накатывают чернозём просёлочных дорог. И стрелка счётчика скорости дрожит между 40 и 50.
На несколько замечаний Заклинкина Алексей Фёдорович ответил односложно, и потом всю дорогу они молчали. Разминулись несколько раз с автомашинами, везущими пшеницу нового урожая.
Через редкие берёзовые рощи, мимо озёр, заросших буйным камышом, среди роскошных полей дозревающей лучшей в мире пшеницы, мимо начавших уборку полевых бригад Алексей Фёдорович летел вперёд и вперёд с радостным чувством широкой, широкой воли. Ничто ему не мешало…
Да, здесь дышалось легко!
Глава вторая
В КАМЫШАХ
1
Колхоз Лебяжье раскинулся двумя длинными улицами вдоль берега большого озера. Налево – общественные фермы, амбары и электростанция. В озеро уходят мостки, с которых полощут бельё. Тут же лодки рыбаков и охотников. Острова камышей сливаются вдали в высокие зелёные стены.
Машина остановилась у дома Павла Ивановича Кизерова. Шустрая девочка, выскочившая со двора в калитку, змейкой скрылась в доме. С крыльца сейчас же спустилась старая женщина и отворила ворота:
– Заезжайте, заезжайте!
Помогая Заклинкину вынимать вещи из автомобиля, она говорила без устали:
– А вы тоже с ружьём? Да вы умойтесь с дороги, милые гости, а мы-то ждали! Уж Паша с Николаем Сергеевичем будут рады! У меня и обед в печи вас ждёт. Наши все на работе. Николай-то Сергеевич до зари на «домашнее» озеро уплыл. Он не знает, что вы приехать должны. О вас по телефону Саня Шуйских звонил… Я тут с шалуньей одна…
Бабушка успела сообщить всё главное, пока гости входили в дом.
– А Николай-то Сергеевич! О-ох, и было! Ума не приложим, что за болезнь с ним приключилась. И ведь вот неуёмный, с ночи вчера хотел ехать, так уж я его не пустила. Паша-то нынче поздно вернётся. А вы-то чего стоите? В горницу проходите!
Усадив гостей в большой комнате за стол, покрытый яркой скатертью, бабушка достала из стеклянного шкафа объёмистый графин со светлой жидкостью и поставила три стаканчика. Загремела печная заслонка, и старая хозяйка с суетящейся девочкой потащили на стол жареную дичь, жирные щи и всё прочее, приличное нашему гостеприимству. А потом, хочешь не хочешь, а хозяйку не обидь! Гости выпили по стаканчику, заставили бабушку чуть пригубить.
Уж так ведётся – о чаркой гостя встречают, чтоб без обиды! Но вторую порцию «принял» только Заклинкин. Хозяйка не стала гостей принуждать:
– Уж коли больше не хотите, так отложим до вечера, как наши с поля приедут.
Когда шофёр секретаря райкома, подкрепившись, собирался ехать обратно, в горницу пулей влетела внучка и пискнула:
– Идёт, вернулся! Уж на берегу!
Алексей вышел вслед за вестницей и увидел брата на тропинке, проложенной через огород к берегу озера. Небогатая добыча упала из рук Николая Сергеевича:
– Как? Ты? Алексей? Но какими судьбами?!
Братья обнялись. Николай был так удивлён, что не находил слов. А Алексей держал его за плечи и повторял:
– А ну, а ну! Дай на тебя посмотреть!
Им помешал вышедший во двор Заклинкин. Сняв ружьё и патронташи, Николай повесил их на изгородь и увёл брата на берег. Они уселись на дно опрокинутой долблёной лодки.
