– Егор Федорович, да разве в технике дело? У них же никаких моральных принципов нет!

– Насчет принципов верно. Нет у них четко прописанных нравственных постулатов. Но это не значит, что у них нет морали. Даже настоящие дикари не бросаются без разбору на всех вокруг, как берсерки. В конце концов, человеческое общество – это всегда общество. А в любом социуме люди просто обязаны вести себя в определенных рамках, иначе хуже будет им самим. Я сейчас не говорю про уголовное наказание. Просто, когда люди ведут дела к обоюдной выгоде, общество более жизнеспособно. Те структурные единицы общества, в которых этот принцип не выполнялся, не могли конкурировать с другими. И отмирали. То есть по принципу отбора люди склонны заботиться об окружающих. Человек вырастает в этом мире, постоянно сталкивается с взаимовыгодным поведением. Он с пеленок впитывает в себя именно такое поведение. В итоге он очень хорошо ориентируется в нюансах именно таких межличностных отношений. А вот эгоистичное поведение – вещь для него новая, малоизученная. В этой области он не может опираться на опыт предков, впитанный с молоком матери. Он вынужден сам совершать все ошибки, наступать на грабли. И он постоянно ощущает сильный психологический дискомфорт. Таким образом, для человека проще жить по моральным принципам, неважно, имеют они четкую формулировку или понимаются интуитивно. Конечно, все время от времени срываются на эгоизм – уж очень соблазн велик. Но мораль есть в любом обществе. Другое дело, что настройка на мораль может сбиться, человек повернется к эгоизму, но это чревато психическими расстройствами. Депрессии, раздражительность, шизофрения, паранойя. В нашем обществе такой человек будет жить и портить жизнь себе и окружающим. В мире правой ветви – умрет. А если в их обществе аморальные люди вымирают, то чей мир более аморален – наш или их?

Нет, похоже, мне не добиться от старика признания, что правый мир хуже. Значит, он действительно лучший. Не только по моему мнению, но и объективно. Итак, придется выбирать между жизнью друга и всеобщим благом.

– Ладно, Егор Федорович, пора мне. Пойду.

– Иди. Будь осторожен.

Я непонимающе уставился на старика. Осторожность мне действительно не помешает. Но откуда Егор Федорович про это знает?

– Что рот разинул? – усмехается старик.– Да я сразу понял, что ты в серьезное дело вляпался. Сначала Олег оставил этот диск, жутко волновался. Сказал никому «термитник» не отдавать, только ему или тебе. Потом пришел ты. Серьезный, сосредоточенный. Когда я тебя спросил, ты сразу уйдешь или посидишь, ты сначала помялся. Видно было, время терять жалко. А потом быстро согласился посидеть. Видно, решил с умным человеком поговорить, авось мысль какая придет. Когда я спросил, о чем разговор вести будем, ты предложил о Развилке. Мол, может ли человек выбрать ветвь. Ну тут я понял: серьезное дело, раз фактор Развилки замешан. Я еще долго сомневался, слишком уж глобальное событие – Развилка. Да и по прогнозам до нее еще лет десять. Но на то они и прогнозы, чтобы на деле все по-другому случалось. А уж когда ты меня в открытую спросил: какую бы ветвь я выбрал, если б смог,– я убедился, что правильно догадался. Так что, говорю, осторожнее. Где серьезные дела, там серьезные люди. А они потому и серьезные, что шутить не любят. И еще, ты старика слушай, но решать тебе. Думай сам. Кстати, а с Олежкой-то все в порядке?

– Галка надеется, что он выживет,– промямлил я.

– Галка? Что ж вы девушку-то во все это втянули?

– Егор Федорович, Олегу врач нужен был. А в больницу ему нельзя, там его могут убить,– принялся я оправдываться.– И потом вы же знаете Галку, она хоть и девушка, а любого мужика за пояс заткнет.

– Верно, верно... – Старик тряхнул головой.– Ладно, больше мне ничего не рассказывай. Чем меньше я знаю, тем меньше могу рассказать.

– До свидания, Егор Федорович,– пробормотал я, немного помолчав.

Спускаясь на лифте, я думал о том, что конспиратор из меня фиговый.

Угораздило же меня вляпаться в эту историю!

Сразу понятно было, что тут дело серьезное. Но я даже и предположить не мог, что настолько!

Я-то думал, что Олега пытались убить какие-нибудь «братки». Но, как говорится, индюк тоже думал. Надеюсь, что я в суп не попаду. Хотя вполне имею реальную возможность принять горячую ванну в овощном бульоне.

У Олега в квартире я наследил порядочно. Тогда я думал, что имею дело с урками, пусть и очень высокого уровня. Для них вполне хватило бы стертых отпечатков и пропавшего компьютера, чтобы потерять мой след. Но теперь я л-|аю, кто стоит за этой историей.

Наверняка все бабульки в радиусе нескольких километров от дома Олега уже опрошены. Вот я сейчас сижу у себя дома, тупо смотрю на холлопанель, а серьезные люди поднимаются в лифте. Сейчас раздастся звонок в дверь, и все – конец...

Звонок действительно раздается. Я вздрагиваю, вскакиваю с кресла, лишь потом понимаю, что звонит видеофон. На определителе высвечивается номер квартиры родителей Олега. Наверное, Егор Федорович.

Тыкаю пальцем в панель видеофона. Первое, что вижу поту сторону экрана,– окладистая борода. Так и есть, Егор Федорович.

– Еще раз добрый день, Саша.– Старик говорит дребезжащим старческим голосом, смешно окая. Он любит изображать эдакого простоватого деревенского пенсионера. Однако неким десятым чувством понимаю – на этот раз представление разыгрывается не для меня. А для кого тогда? Ладно, подыграю, а по ходу разговора постараюсь это выяснить.

– И вам день добрый, Егор Федорович. Кстати, почему «еще раз»? Когда я к вам приходил, было только доброе утро. А доброго дня вы мне сегодня еще не желали.

– И то верно. Склероз стариковский замучил. Еще хорошо, что не маразм, как-никак восьмой десяток идет. Я чего звоню-то? Сказать хотел, ко мне тут ваши друзья заходили.

На последних словах в речи старика промелькнули интонации, значения которых я не понял. Но ясно одно: Егор Федорович хочет сказать мне нечто, не предназначенное для чужих ушей. А эти самые уши чутко вслушиваются в разговор.

– Какие друзья? – спрашиваю я не слишком заинтересованно – для стороннего наблюдателя. А вернее, слушателя.

Все мое внимание сконцентрировано на разговоре. Егор Федорович ведет какую-то тонкую игру, смысла которой я не понимаю. Поэтому любое мое слово может смешать старику все карты.

– Ну я и не знаю какие. Вы ж, молодежь, сами по себе. Теперь не то что раньше, всех знакомых в семьях знали. А сейчас и не поймешь: не то просто знакомые, не то друзья, не то эти... партнеры деловые. Или не деловые, сейчас же разврат всякий.

Эх, Егор Федорович, умный вы человек. И актер из вас хороший. Да вот беда, увлекаетесь, начинаете для себя, для души играть. И со стороны сразу видно, что играете.

– Егор Федорович, а чего хотели эти друзья? – Я решил, что если не прервать словоблудия старика, то добром это не кончится.

– Ентот хотели... как его... диск такой... муравейник, что ли?

– «Термитник»,– подсказываю я.

– О! Он самый! Пришли, говорят: они Олегу друзья. д не оставлял ли для них Олег «термитник»? Это они спрашивают. Как же, говорю, не оставлял. Еще как оставлял, говорю. Да только другой его друг приходил, забрал. Если нам приспичило, так к ему и езжайте. Они мне твою фамилию называют, мол, не ты ли это забрал муравейник. Я говорю, как же не он! Еще как он! То бишь ты. Думаю, они сейчас к тебе катят.

– Спасибо, Егор Федорович, что позвонили. Я их обязательно встречу.

Старик прервал соединение.

Вот, значит, какие дела! К Егору Федоровичу пришли «друзья», спрашивали про «термитник». Старик понял: они знают и то, что диск хранился здесь и что я приходил. Решил, что отпираться бесполезно. И применил старую мудрость – полуправда хуже, чем ложь. И правильно. Начни он говорить, что ничего не знает, ему бы какую-нибудь «сыворотку правды» вкололи. Или что-то еще хуже. А так и ничего лишнего не сказал, и подозрений не вызвал. Да еще мне позвонил, предупредил об опасности. Видимо, подозревает, что видеофон прослушивается, иначе не стал бы ломать комедию.