Я прочёл заметку несчётное число раз. Я выучил её слово в слово. И никак не мог отогнать от себя мысль о том, что слишком уж гладко выглядели объяснения капитана Хэлси. И впервые за долгие месяцы заключения я начал перебирать в памяти события, происшедшие на борту «Трикалы». Почему, почему все спасшиеся держатся вместе? Хэлси, Хендрик, Рэнкин, Юкс, Ивэнс — они оставались на судне, когда мы сели на спасательный плот. Двадцать один день их носило по Баренцеву морю в открытой шлюпке, они присутствовали на заседании армейского трибунала и теперь отправлялись на поиски затонувших сокровищ. Чтобы попасть на «Темпест», Рэнкин даже подал в отставку. Должно быть, они не сомневались, что найдут серебро. И почему никто из них, вернувшись в Англию, не поступил на работу? У меня не возникало сомнений насчёт участия в экспедиции Хэлси и Хендрика, но Юкс и Ивэнс должны были наняться на другие суда, плавающие в далёких морях. Случайно ли они собрались в Англию аккурат к отплытию «Темпеста»? Или тут что-то ещё? Допустим, они боятся друг друга. Допустим, им известна какая-то страшная тайна… Помимо естественного желания найти сокровища этих людей связывало что-то ещё. И моя уверенность в этом крепла с каждым часом. Все мои умозаключения основывались на этом допущении. И слово «Пинанг» начало заслонять в моём мозгу слово «Трикала». Старый кок вплыл ко мне в камеру в мокром переднике, со слипшимися от солёной воды волосами. «ПИРАТСТВО», — шептали его губы. Затем он исчез, лишь распалив моё воображение. Деньги на покупку буксира, откуда они взялись? Сколько стоило оборудование для подводных работ? Двадцать тысяч фунтов? Или тридцать? Хэлси отказался сказать, кто финансирует экспедицию. Допустим, это капитан Хзлси, шкипер «Пинанга»? После войны драгоценные камни поднялись в цене, и в Лондоне за них платили звонкой монетой. Драгоценные камни могли финансировать экспедицию.

Я простучал содержание заметки нашему соседу, тот всё передал Берту. Весь вечер мы обсуждали её через сидящего между нами воришку. Следующий день, как я помню, выдался очень тёплым. В голубом небе ярко сияло солнце.

В тот день я решил бежать из тюрьмы. Как мне кажется, на побег побудил меня Рэнкин. Я не питал никаких чувств к Хэлси или Хендрику, не говоря уже о Юксе и Ивэнсе. Но Рэнкин в моём воображении превратился в чудовище. Долгая тюремная зима научила меня ненавидеть. И хотя усилием воли я старался подавить все мысли о «Трикале», газетная заметка вернула меня к прошлому, и я понял, что ненавижу этого мерзавца лютой ненавистью. Его жирное тело, холёные руки, бледное лицо и маленькие глазки отпечатались в моей памяти. Каждый его жест, каждое движение казались мне воплощением зла. Он возникал и исчезал перед моим мысленным взором, словно большая белая личинка. Я понимал, что он испугается, появись я перед ним, он ведь решил, что армейский трибунал надёжно упрятал меня в Дартмур. И я загорелся идеей побега. Я мог вышибить из Рэнкина правду. И выбить её следовало до отплытия «Темпеста». Ради этого я не колеблясь переломал бы ему все кости. В Дартмуре я понял, что такое жажда мести. Я чувствовал, что готов переступить через себя, не останавливаться ни перед чем, но узнать правду, сокрытие которой стоило мне года тюрьмы. Как ни странно, думал я не об организации побега, а о том, что предстояло сделать на свободе. Весь вечер я строил планы. Я доберусь до Ньюкасла, найду буксир. Рэнкин должен жить в каюте, в крайнем случае — в одной из ближайших гостиниц. Я буду следить за ним. А потом, улучив удобный момент, прижму его к стенке. И вырву у него правду. Я так ясно представлял себе эту сцену, что у меня и мысли не возникло о преградах, стоящих между нами, равно как и о том, что мои подозрения беспочвенны и они действительно собираются достать серебро с морского дна. Утро выдалось холодным. Дартмур затянул густой туман. И влажный блеск гранитных блоков посеял в моей душе зёрна сомнения. Как я выберусь отсюда? Мне нужны деньги и одежда. А когда мы вышли на утреннее построение, тюремная стена буквально рассмеялась мне в лицо. Как я собираюсь перелезть через неё? Как мне преодолеть окружающие Дартмур болота? Я уже изучил действия охраны при побеге: звон тюремного колокола, сирены патрульных машин, тюремщики, прочёсывающие окрестности, собаки. Из Борстала, сектора, где содержались преступники, осуждённые обычным судом, этой весной бежало несколько человек. Всех их поймали и вернули в Дартмур. И я знал, что происходит за пределами тюрьмы. Всё-таки я провёл у моего приятеля не одну субботу и воскресенье. О побеге оповещались все окрестные городки. Немногочисленные дороги патрулировались полицией. На перекрёстках проверялись документы пассажиров и водителей автомашин. Бежавшему приходилось идти только ночью, сторонясь дорог. И успешный исход побега казался весьма проблематичным. Настроение у меня испортилось. Но тут произошло событие, решившее мою судьбу. Шестерых заключённых, в том числе и меня, определили на малярные работы. По утрам нас вели к сараю у восточного сектора тюрьмы, где мы брали лестницы, вёдра, кисти. Прямо над сараем возвышалась тюремная стена. Вечером, когда мы несли лестницы назад, мне удалось положить в карман кусок шпаклёвки. В камере я убрал её в жестяную коробочку из-под табака, чтобы она не засохла. Вечером я отстучал Скотти вопрос, сможет ли он изготовить мне дубликат ключа, если я передам ему слепок. Скотти работал в механических мастерских. «Да», — услышал я ответ. Два дня спустя мне крупно повезло. Мы красили один из корпусов, и наш охранник внезапно обнаружил, что кончился скипидар. Наверное, мне следовало сказать раньше, что большинство тюремщиков благоволило ко мне. Во всяком случае, охранник бросил мне ключи и велел принести из сарая скипидар. Я помню, как, не веря своим глазам, смотрел на ключ, лежащий у меня на ладони.