— Вставайте, служивые, в путь-дорогу собирайтесь.
Проснулись сразу. Жмурясь от солнца, вышли на крылечко. Вчерашний костер все еще дымил. На красных углях стоял чайник, зеленая крышка подпрыгивала, выпуская струйки пара. За чаем дед Игнат, наклонившись вперед, шепотом заговорил:
— Ребятки, оставайтесь у меня на все лето, зачем вам впроголодь мыкаться по станциям. Я с директором поговорю, она добрая, меня уважает. — Дед посмотрел на зеленые корпуса. — Продукты у нас лишние есть на четыре персоны. — Он погрозил пальцем: — Только ни гу-гу. В этом году к нам в лагерь должны были приехать дети. Четыре человека. Знаменитые. В газете писалось, они немецкого шпиона выследили.
Глаза у деда засветились радостно:
— А потом прибыли в Москву. И прямо главнокомандующему докладывают: — Задание Родины выполнили. — Дед Игнат отхлебнул глоток чаю. — У нас много поначалу о них говорили. Ждали их. А они не приехали. Понятно. Знатные стали. Что им наш лагерь. Питание скудное. Одеяльца заштопанные. Обуток нет вовсе. А они, счастливцы, поди, каждый день пироги пшеничные едят, пряниками заедают.
Дед поставил кружку с чаем на землю:
— И пешком они не ходят, а разъезжают на автомобиле. Им, говорят, сам товарищ Климент Ефремович Ворошилов подарил.
Свой рассказ дед закончил неожиданно:
— Оставайтесь у меня, харчи будут. Вас как раз четверо. Хватит.
Ребята поняли, что это о них ходит такая легенда. Они поблагодарили деда Игната за гостеприимство, но оставаться отказались. Прощаясь, дед Игнат совсем растрогался и, скинув с себя заштопанную телогрейку, подарил Тане:
— Носи, девочка, на здоровье.
Глава 4
Петька повел свой отряд прямо в гору. Таня несколько раз оглядывалась назад и видела внизу на поляне возле корпусов лагеря деда Игната, напутственно махавшего им рукой.
— Быстрей! Давайте, быстрей! — непонятно почему торопил Петька. Хватались руками за кусты багульника, лезли на крутизну. Останавливались на несколько секунд и снова шли. Наконец одолели седловину горы. Где-то здесь, говорил дед Игнат, проходила тропа, ведущая в Тунку. Сбросили с плеч мешки. Повалились в мох, как в пуховую перину.
— В Тунке успеть бы взять дедовскую карту.
— Успеем, Петька, — отозвался Тимка. Заулыбались. Через несколько минут ребята поднялись отдохнувшие. Поклажу решили разложить поровну, но Шурка вдруг закапризничал, и Петьке, кроме своего мешка с вещами, пришлось нести связку веревок и тяжелый капкан. Он его повесил на спину. Капкан походил на чугунную сковородку. Дуги были двойные, по бокам утыканные острыми штырями, чтоб ни рысь, ни волк не могли выдернуть зажатую лапу.
Шурка почти ничего не нес — обиделся. Он думал, что его будут хвалить за вчерашнюю находчивость, но все молчали, как будто, так и надо. Даже за капкан и веревку, выпрошенные у деда, доброго слова не сказали. Он шел и сердился. Именно он, Шурка Подметкин, выведал у сторожа тайну немецкого литератора, а Тимка или Петька даже спасибо не сказали. Скоро придут они в Тунку, отыщут пустую избушку деда Игната, вытащат из-под порога карту, дойдут до Жаргино. Путь не близкий, зато оттуда до лабиринта Гаусса, как говорил Петька, рукой подать. Там найдут они спрятанные колчаковцами золотые деньги…
— Ты оглох, что ли?! — Тимка толкнул в плечо Шурку: — Не видишь, тропа справа!
Вслед за Тимкой обошли покрытую лишайниками скалу. Остановились. Среди кустов багульника по кромке ущелья шла узкая тропа. Поднялись на нее. Подошли к самой кромке и немного испугались. Далеко внизу, ворочая камни, неслась река. Летели хлопья пены. Вода, зажатая скалами, крутила в водоворотах вырванные где-то деревья.
По горной тропе Петькин отряд прошагал до самого вечера. Потом они спустились в распадок, заваленный буреломом, разложили костер. Вскоре в котелке закипела вода. Макая сухари в крутой кипяток, с удовольствием ели размокшую мякоть.
Глядя на засыпающую тайгу, Петька вспомнил, как еще в первом классе они со школой ходили в поход. Была осень. Они сидели на берегу ручья и разбирали желтые листья. И Петьку очаровала природа. Лучи задумчивого солнца просвечивали поредевший перелесок, синий воздух дрожал, и небо от этого казалось живым, а далекие горы — совсем рядышком.
Петька помнит, что тогда ему захотелось все это назвать одним словом. Хорошим и добрым. Но такого слова он не нашел. И на второй день в школе спросил учительницу Юлию Марковну, она в соседнем классе преподавала географию. Юлия Марковна назвала это непонятно: «ландшафт». Петьке такое название не понравилось. Насмелившись, он на большой перемене подошел к директору школы Анне Петровне и спросил. Она ласково погладила Петьку по голове и назвала все это красивым словом — Родина.
И сейчас, глотая размокший сухарь, Петька думал о том, что эти вот горы, и тайга, и костер, и Тимка, и Таня, и Шурка Подметкин — все это Родина. И на все это теперь зарятся фашисты.
Горько было думать Петьке, что, спасая его любимую Родину, гибнут люди, сдерживая проклятого врага. Гибнут взрослые и дети, такие как Шурка, Таня и Тимка. А он, Петька Жмыхин, не может сейчас ничем помочь. Петька вспомнил, как однажды чуть не погиб сам. На обгоревшем поле он собирал колоски. И в этот момент налетел фашистский самолет. Петька поздно заметил его. Фашист на бреющем полете дал очередь из пулемета и промазал. Петька побежал в сторону леса. Стервятник развернулся и дал вторую очередь. Петька помчался зигзагами. Фашист пронесся над самой головой и дал третью очередь, но второпях промазал.
— Ложись! — закричала тогда Таня.
Петька упал. Самолет еще раз прошел на бреющем и, решив, что Петька убит, улетел. Наблюдавшая из кустов Таня видела, как фашист в самолете смеялся, охотясь за Петькой.
Щурясь от дыма костра, Петька поклялся во что бы то ни стало разыскать лабиринт Гаусса. А потом на все золото, которое они найдут в лабиринте, построить танки. И пойдут танки в бой сквозь огонь и дым. И на каждой боевой машине будет пионерский флажок и надпись: «Смерть фашистским оккупантам».
Пи-пи-пик! Пи-пи-пик! Пик-пик! — тихо посвистывала какая-то птица. Короткие звуки уносились в темень, и, казалось, там, за далеким хребтом, усиливались, сливаясь в дробь непонятного радиопередатчика.
— А, может, это и вовсе не птица, — тихо сказал Шурка, — а немецкий шпион или же японский на своей рации наяривает.
— По-твоему, Шурка, здесь за каждым камнем шпион сидит, — сказала Тяня.
— Ну и что же, — не сдавался Шурка, — шпионов много. По репродуктору всегда скажут вначале, как на фронте дела, а потом попросят. — Шурка встал на колени и голосом, очень похожим на голос диктора, стал четко выговаривать: — Жители Восточной Сибири, рабочие и служащие, колхозники, работники транспорта, будьте бдительны. — Шурка перевел дыхание. — Вот дед Ефим Батурин правильно говорил: — «Ежели предупреждают, значится шпиёнов энтих, развелось несть числа». — Ребята улыбнулись: до чего, похоже, Шурка подделывает голоса.
— Петька, — спросил Тимка, — а этих шпионов сюда сам Гитлер посылает или кто?
— Мне один военный в Краснокардонске рассказывал, что у фашистов есть секретные конторы, в которых шпионам готовят задание.
— А много этих контор?
— Я не знаю, Тимка.
— Найти бы лабиринт Гаусса, — мечтательно сказала Таня, — да на все золото, какое там найдется, наделать бы «катюш», какие мы видели на поезде.
— «Катюш» и танков, — добавил Тимка. — И надавать по мордам сначала, фашистам, а после самураям косоглазым.
Окончание шифрограммы доклада Флику:
…Группа Крепыша на связь до сих пор не вышла. Решено срочно создать вторую группу для поиска лабиринта Гаусса. Группа будет действовать только по данным Александра Костоедова (Крейзера-младшего). Выброс группы со стороны «Восхода». В дальнейших рапортах эта группа будет проходить под шифром «Феникс».
