Стрекотали кузнечики. Пели птицы. Слушая оживший мир, Таня чувствовала, как из глаз катятся слезы.

Шурка что-то крикнул. Не расслышали. Быстро сорвали повязки. Мимо ребят, как пушечные ядра, пронеслись четыре росомахи и в мгновение скрылись уже как будто за горизонтом.

Шурка повернулся спиной к солнцу, закрыл глаза и задремал, но почти сразу же Тимка толкнул его в бок.

— Просыпайся, уходить отсюдова надо.

— Почему?

— Потому что Вислоухий с Костоедовым могут припереться.

Шурка блаженно потянулся:

— Сейчас пойдем, — он сладко зевнул. — Отмахаем подальше и там уж заляжем.

Но как только ребята поднялись, перед глазами замелькали красные искорки. Ноги не слушались. Подташнивало. Сели на корточки и ждали, когда перестанет кружиться голова.

Продвигались медленно. Самым слабым оказался Шурка. Он запинался, падал и пробовал ползти. Сначала просил воды, потом его стало тошнить. Он побледнел.

— Надо остановиться, — сказала Таня, — ему же совсем плохо.

— Нельзя, — не поворачиваясь, ответил Петька, — Вислоухий и Костоедов, может, уже здесь, а из нагана они стреляют без промаха.

Таня от жалости к Шурке заплакала. Тогда Петька остановился и сказал опять чужим голосом:

— Нести надо, если не может идти.

Шурку перевернули на спину. За одну руку взял его Тимка, за другую Таня. Петька взял Шуркины ноги, как берут ручки санитарных носилок, прижал ноги к своим бокам и скомандовал:

— Пошли!

Сначала Шурка показался легким. Но через сотню шагов он стал как будто свинцовым. Чтобы не уронить, положили его на горячую от солнца землю и сами, обливаясь потом, падали рядом. Из выгоревшей травы Тимка вылущивал семена, ел сам и давал есть Тане и Петьке. И целую горсть высыпал Шурке в рот. Потряс Шурку:

— Глотай, Шурка, глотай, они пользительные.

Шурка пришел в себя и тихо попросил:

— Я, наверно, сам пойду.

Его поставили на землю. Он зашатался, но устоял. Петька с Тимкой взяли его под руки и, качаясь, теперь уж втроем, пошли. Таня шла сзади и несла лук со стрелами и котелок.

Ребята набрели на обожженный солнцем курган. Обошли его. И положили Шурку на рыжую шуршащую траву…

Тимка заметил в небе парящего коршуна.

— Сейчас попробую его обмануть.

Он взял лук, самую тонкую стрелу и пополз к тому месту, над которым кружил коршун. Петьке крикнул:

— Беги к маленькому кургану, там ищи гнездо.

Петька помчался искать гнездо коршуна.

— Шурка, где у тебя болит? — спросила Таня.

— Голова болит и не дышится.

— Раньше так было?

— Не-е.

— Ничего, Шурка, отлежишься. Сейчас Тимка коршуна подобьет. Ты будешь его есть?

— Я научен все есть. Еще в первом классе дед выгнал меня из дому. Целый месяц я в лесу жил. Цветы ел, черемшу ел. Я и лягушек ел. И малявок живьем глотал, — Шурка улыбнулся. — Потом учительница меня разыскала в зимовьюшке, домой привела. А деда в милицию возили в Слюдянку.

Коршун парил в небе, совсем не махая крыльями. Он делал круги все меньше и меньше. Таня заметила, что с каждым кругом он спускается ниже. Тимка с луком наготове сидел на корточках и походил на небольшой камень. Коршун засады не замечал. Он сделал последний круг и, сложив крылья, ринулся вниз. Таня с Шуркой услышали свист ветра в его перьях.

Мягкий удар. Тонкий писк суслика, и коршун, тяжело взмахивая крыльями, отделился от земли, цепко зажав добычу. Приняв Тимку за камень, хотел сесть на него. Тимка в упор выстрелил из лука. Тонкая стрела вошла, как показалось, в бок хищнику. Но он не бросил добычи. Метнулся в сторону и полетел низко над землей. Торчащая стрела дергалась при каждом взмахе крыльев. Тимка кинулся за коршуном, бросая в него камнями. Коршун чаще замахал крыльями, торопясь к маленькому кургану. Как кошка, вылетел Петька из засады. От испуга коршун сделал резкий вираж, выпустил тяжелую добычу и взвился в небо.

Первым к зверьку подбежал Тимка. Это был монгольский суслик — тарбаган. Тонкая стрела пробила его насквозь. Зверек был тяжелый. Петька с Тимкой по очереди несли его к кургану. Тимка улыбнулся Тане.

— Целил в птицу, а попал в зверя, это к лучшему, сейчас мяса нажарим.

Волоком Петька оттащил зверька в сторону и начал его разделывать. Тимка занялся костром. Притащил с верхушки кургана плоский камень, засыпал его сухой травой, взял зажигалку. Но сколько ни чиркал Тимка, огонек не вспыхивал. Позвали Петьку. Он вытер руки о землю, осмотрел зажигалку и, ни слова не говоря, размахнувшись, кинул ее за курган. Посмотрел сердито на Шурку и ушел разделывать тарбагана.

Огонь добыл Тимка. Он несколько минут подряд ударял камни друг о друга. Но искры, как назло, не летели в сторону сухой кучки. Тогда Тимка измял в ладонях пучок легких былинок и труху ровным слоем рассыпал по краю плиты.

С первого же удара по кромке плиты показался дымок. Тимка сверху бросил несколько былинок. Они вспыхнули, огонек набросился на кучу, затрещал. Таня собирала траву и кидала в огонь. Плоский камень раскалился быстро. Тимка сдул с него пепел и крикнул Петьке:

— Тащи мясо, сковородка готова.

Жареное мясо тарбагана понравилось Тане. Оно было мягкое и не так пахло жиром, как у сурка. С аппетитом ел Шурка. Он отрывал горячие кусочки руками и глотал, как волчонок, не прожевывая. Глаза у Шурки повеселели.

— Петька, почему ты такой сердитый, — спросила Таня, — и ешь совсем мало?

— Я думаю, куда нам сейчас идти. Через Жаргино возвращаться к Байкалу далеко. И можно попасться Вислоухому с Костоедовым. Они начнут преследовать, а от нагана далеко не уйдешь.

— У него, и винтовка есть, — вставил Тимка, — похлебку-то он нам делал не из своей баранины, как говорил, а из изюбрятины. Я сразу учуял, мясо-то жесткое было и темное. А изюбра без винтаря, считай, не добудешь.

Шурка проглотил кусок и сказал быстро:

— Через Жаргино не пойдем. В засаду вляпаемся запросто.

Камушком Петька начертил на земле какой-то план, подумал и стер его. По стрелке от компаса определил, где находится юг, и начертил другой план. И опять его стер.

Над ребятами снова появился коршун, сделал несколько кругов и неровно улетел в сторону, как будто его снесло ветром.

Петька предложил двигаться по степи прямо на юг. Может быть, попадется тропа, по которой монголы гоняют скот, или какая-нибудь военная дорога.

От сытного обеда у Шурки прошла слабость. И он, как всегда в таких случаях, разговорился:

— Я не против идти на юг, ночевки теплые будут, а нам без одежи это в самый раз. А военная дорога обязательно попадется. Военных на востоке много, я слышал, солдаты в вагоне говорили. Наши тоже не дураки. Оружия там, поди, видимо-невидимо. И пушки, наверно, есть и всё такое. На случай, если проклятые япошки сунутся, — Шурка размечтался, — остановим мы танк и попросимся — так, мол, и так. Возьми, дяденька. И возьмет. Нас любой возьмет. А там, на поезд — и в Иркутск. И сообщим куда надо, что сволочи Костоедов и Вислоухий в Жаргино скрываются. Берите их пока не поздно. Нас, конечно, вооружат и сюда на самолете доставят. Уж я тут с Вислоухим рассчитаюсь. И старикашке Костоедову пенделей насую.

Шурке не возражали. Он этому очень удивился, поднял голову, потом встал на колени, посмотрел. Таня спала. Петька, уткнувшись носом в ладони, спал. Тимка лежал на боку и тоже не двигался. Шурка зевнул и лег. Заснул он быстро.

Почти сразу же поднялся Тимка. Затоптал костер, заложил камнями пепел. Взял лук, поднялся на курган и посмотрел по сторонам. И сколько Тимка ни вглядывался, шла степь, дикая, выгоревшая от солнца. По горизонту виднелись курганы. Отсюда, издалека, они походили на упавшие в траву ржавые шлемы древних кочевников.

Ребята проснулись бодрыми. Доели остатки тарбаганьего мяса и весело пошли по степи. Шурка то и дело стрелял по тарбаганам. Но каждый раз стрела пролетала мимо, а толстый зверек с жирными складками на боках исчезал в норе. Шурка оправдывался и говорил, что стрелы кривые и поэтому он не попадает.