— Нет у тебя Родины, гнусь вонючая! — закричал вдруг Тимка и угрожающе поднял над головой тяжелый кусок пересохшей глины. Таня и Шурка тоже приготовились запустить свои камни в предателя.

— Встань! — скомандовал Петька.

— Ре-бя-та, умоляю!

— Встань, говорят.

Вислоухий поднялся, облизнул пересохшие губы, стоял, шатаясь:

— Не убивайте!

— Иди вниз по ступеням, там в конце коридора вода и до утра здесь не показывайся! Выйдешь, убьем сразу, понял?

— Понял.

Вислоухий, не поворачиваясь, пятился к ступеням задом, боялся, что Петька выстрелит ему в спину.

— Разворачивайся, гад, не бойся. — Петька плюнул на землю: — Убивать тебя не будем.

Предатель заторопился, запутался в лохмотьях и чуть не упал. Оперся на руки. На четвереньках спустился вниз и скрылся в темноте.

Ребята перевели дыхание.

— Зря отпустили, — зло сказал Тимка.

— Черт с ним! — сплюнул Петька.

— А если преследовать будет? — спросила Таня. — Скелетом стал, не угонится и теперь он боится нас.

— Мальчишки, а что он ел?

— Наверное, корни выкапывал, как и мы,

— О Костоедове он не наврал?

— Нет, иначе он не знал бы о капкане, да и крест Костоедовский на нем.

— Ты, Петька, карты не потеряй, по ним теперь мы к Гауссу целый батальон приведем, по Костоедовской тропе-то.

— Умру, но не потеряю.

Петька спрятал бесценные карты в карман и сверху запихал свой красный галстук.

— Берите котелок и пойдем вон к тем темным холмам, может, там увидим какую-нибудь дорогу.

Пошли быстро, не оглядываясь на крепость. А если бы оглянулись, увидели бы, как смотрит им вслед огромный полосатый зверь, вынырнувший из бесчисленных переходов крепости. Он посмотрел на ребят, потом, не мигая, долго глядел на солнце. Потянул воздух и спрыгнул вниз на песок, спружинив на лапах. Опять понюхал воздух и, обойдя крепость, стал осторожно спускаться в ущелье.

Темные холмы, которые ребята рассмотрели с крепости, оказались зарослями кустарника. Полузасыпанные песком, колючие кусты были без листьев и никакой тени не давали. Но сразу за ними цвет песка изменялся. Песок стал как будто ржавым и спрессованным. Шагалось легче, потому что ноги теперь не проваливались и следов не оставляли. Стали попадаться большие пятна земли, потрескавшиеся от солнца. На некоторых из них росли по одной-две травинки. Они высохли и были твердые, как железная проволока.

Пустыня кончалась. Однажды утром увидели птицу. Людей она не испугалась и не полетела. Петька с камнем в руке стал к ней подкрадываться. Но длинноногая птица хорошо чувствовала дистанцию. Как только Петька подползал к ней, она на столько же отбегала. Тимка, обойдя птицу стороной, лег с луком в засаде. А Петька, Таня и Шурка, став полукругом, погнали ее под выстрел.

Птица оказалась необычайно тяжелой, а мясо, обвяленное на солнце, было мягким и очень вкусным. Голодные ребята съели, чуть ли не половину.

Встретился курган такой же, как прежде, но только огороженный красными камнями. На вершине его стояли два высоченных плоских камня. Они походили на крылья военного самолета. Шурка подошел и хотел толкнуть камень, но он, оказалось, не просто стоял на земле, а был закопан. На обоих камнях рисунки: маленькие олени, кинжалы, лук и какие-то круги. С кургана рассмотрели местность: ровная степь, но растительности никакой. В одном месте что-то блестело на солнце больший пятном.

— Пойдемте туда скорей! — забормотал Шурка, — это снег. — Глаза у Шурки болезненно расширились: — Я знаю, это снег, я знаю. Пойдемте, я хочу пить.

Таня пробовала уговорить Шурку:

— Не снег это, а соль, снег бы давно стаял.

Шурка закапризничал.

Пошли к блестевшему пятну, поднимая ногами едкую красноватую пыль.

Соль даже вблизи походила на рыхлый мартовский снег. Шурка взял горсть и лизнул языком, почмокал и лизнул еще раз.

— Вкусно! — пробормотал он и целую щепоть положил в рот.

— Перестань, Шурка, — Таня стряхнула у него с ладошки белые крупинки. — Отравишься.

Но сама тоже взяла горсточку и лизнула несколько раз.

— Пошли, — сказал хрипло Петька.

Соль поскрипывала под ногами, а Шурке казалось, что идет он не по жаркой степи, а по байкальскому льду, присыпанному мягким снегом.

Встретилась долина, сплошь усыпанная белыми черепами неизвестных животных. Кое-где темнели столбики плоских камней с рисунками. Ребята пересекли долину и стали подниматься на высокий холм. Он был в несколько раз выше обычных курганов. На его вершине, как обломанная заводская труба, стоял черный каменный столб.

Ребята думали переночевать на холме, а утром с него рассмотреть степь. Может, где-нибудь покажется вода.

Но одолеть подъем они не смогли. Сначала упал Шурка и ударился лицом, из носа закапала кровь. Сел отдохнуть Петька и медленно повалился на бок. Рядом с ним лег Тимка. Таня пыталась их поднять, но ребята спали, а может быть, лежали без сознания.

Солнце ушло, и сразу наступила чернильная темнота. Таня села на землю и чутко вслушивалась в тишину. И мечтала о воде. Пусть невкусной, болотистой, пусть из любой лужи, но чтобы было много. Чтобы можно было напоить Шурку, Петьку, Тимку и напиться вдоволь самой.

Голова у Тани все ниже и ниже клонилась к остывающей земле. Во сне, а может быть, в полузабытьи она услышала, что кто-то там, на вершине холма, бормочет. Таня села. Ощупала ребят. Они от ночной прохлады, по-видимому, пришли в себя, повернулись на бок, прижались плотно друг к другу и спали.

Таня опять прислушалась. С холма то сильнее, то слабее доносилось пугающее пение. Временами наступала тишина и слышалось отчетливое грубое бормотание. Кто-то кому-то угрожал. Тане стало страшно. Оно хотела оттащить подальше мальчишек. Но, подумав, что шумом может привлечь бандитов и, сидя, притаилась. Становилось холодно, и казалось, что в чернильной темноте кто-то подкрадывается и, наклонившись, стоит за спиной и сипло дышит на волосы. Таня осторожно, боясь повернуться, вынула у Петьки из кармана нож, раскрыла его. И когда ей казалось, что шуршит земля, и кто-то подходит сзади, она быстро поворачивалась и махала в темноте ножом. Заунывное пение наводило тоску. Тане хотелось вскочить и громко закричать. Наконец она решила потихоньку подняться на холм и послушать, кто там у каменного столба ругается и так тоскливо поет.

Таня заползла почти на самый холм, когда почувствовала слабость. Она повернула обратно, потеряла направление, выбилась из сил…

— Таня!

Она открыла глаза. Было светло. Холодный туман лежал над степью. Таня встала:

— Мальчишки, где вы?

— Здесь, внизу, — ответил Петька.

— Ты почему, Таня, без нас пошла»? — спросил Шурка.

— Там на холме кто-то пел.

— А мы проснулись и подумали, что это ты плачешь, — сказал Тимка, — и стали тебя звать.

— А сейчас слышите, поет? Слышите?

Замерли на месте.

— Слышим, Таня, — прошептал Шурка.

Таня оказалась права. Голоса слышались со стороны столба. Ребята затаились, но певшие тоже как будто спрятались, потому что голос был слышен, а никого вокруг не видно. Подползли ближе. И в этот момент луч восходящего солнца осветил черный столб. Ребятам стало жутко. Толстый столб оказался огромной головой человека, высеченной из глыбы. Они увидели выпученные глаза, раскрытый, как печка, четырехугольный рот. Каменный идол свирепо смотрел на ребят. Лучи солнца высвечивали морщины, и казалось, что идол шевелит жирными губами и бормочет. То, что бормочет он, было совершенно ясно.

— Не ходите к нему! — попросил Шурка. — Идолы на всех порчу наводят. Мне Жандра Бахаев говорил. Он знает, у него дед шаманом был, — Шурка вцепился в Петьку и Таню. — Не ходите.

Прошедшая ночь изменила внешность ребят. Распухли лица, под глазами появились синие пятна. Руки до локтей покрылись мелкими пузырьками и нестерпимо зудились.

— Успокойся, Шурка, — тихо сказала Таня, — я помню, читала, что древние люди, наоборот, их для счастья делали. А твой Зандра Бахаев все перепутал.