Мы с Игорем поднимаемся на ноги, отряхиваемся от пыли, и я скупо поясняю, по какой причине «на меня нашло».

В ответ, широко осклабившись, Игорь сообщает:

– Да это же Серега Панин со своей лазерной указкой! Во-он его окошко!..

Действительно, на четвертом этаже соседней пятиэтажки в открытом настежь окне красуется ухмыляющаяся мальчишеская рожица.

Отодрать бы тебя, паршивец, за такие шуточки!..

Не знаю, то ли неудачи как-то действуют на меня, то ли я превысил допустимый лимит энергозатрат своего организма, но я вдруг испытываю острый приступ голода и решаю не оттягивать ужин до возвращения в гостиницу. А то сил не хватит взобраться по той чудовищной лестнице…

Улица, по которой я в данный момент плетусь, носит гордое название «проспект Гагарина», но звания проспекта она вряд ли достойна. Хотя надо отдать должное – магазинов и различных заведений здесь побольше, чем в других местах.

Мое внимание привлекает яркая вывеска кафе с незатейливым названием «Голубые дали», а скорее, те запахи, которыми данное заведение щедро обдает прохожих. Не в силах противостоять соблазну, я преодолеваю несколько ступенек расписного крыльца в стиле «а-ля рюс» и внезапно сталкиваюсь со своим соседом по номеру, который вываливается из заведения в еще более помятом, чем утром, костюмчике.

– О, какая встреча! – восклицает Геннадий в качестве приветствия. – Ты откуда и зачем, сокамерник?

Насчет того, откуда я, стоит деликатно умолчать, а вот зачем я иду в кафе – по-моему, и без слов ясно.

– Что, решил культурно провести вечер? – не унимается командировочный шутник.

–А ты уже?..

– Да, подбросил немного топлива на колосники…

– Ну и как здесь питают?

– Да ничего, выжить можно. Бывает и хуже… Только дорогая у них тут шамовка, зараза!

– А как твои успехи на заводе? Выбил нужные запчасти?

– Еще не вечер, – с загадочной улыбкой отвечает Генка. – Кто ищет, тот всегда найдет!

– Может, составишь мне компанию? – предлагаю я, скорее ради приличия, нежели из искренних побуждений. Что-то не хочется мне сейчас выслушивать истории о добывании запчастей, завоевании случайных женщин, перемежаемые чисто мужскими анекдотами и обильными алкогольными возлияниями.

Словно читая мои мысли, Геннадий отрицательно качает головой:

– Не-а, я на сытый желудок пить не люблю. А сидеть в компании и не пить – чистой воды извращение.

– Ну что ж, тогда – до скорого…

– Ara, – простецки кивает «сокамерник». И, спустившись с крылечка кафе, советует мне вслед: – Только смотри, не буйствуй! Здесь милиция строгая…

Народу в кафе не очень много. Окна тщательно занавешены, и в помещении царит почти ночной полумрак, лишь кое-где тускло светятся настенные бра. Пока я пытаюсь адаптировать зрение к резкому перепаду освещения, сбоку вдруг слышится чей-то знакомый хриплый голос:

– Сюда, Владлен. Если не побрезгуешь моим обществом…

Психотерапевт Ножин, собственной персоной. Откуда он здесь взялся? Или старый холостяк решил помянуть свою так и несостоявшуюся супругу Анну Павловну?

На столике перед ним блюдо с почти нетронутым содержимым, несколько рюмок и наполовину опорожненная бутылка «Столичной». И пепельница с массой окурков.

Хорошо и, наверное, давно сидит этот автор сногсшибательных научных гипотез. Интересно, кто до меня составлял ему компанию? Или он имеет обыкновение сначала заказывать спиртное рюмками, а потом переходит к посуде более крупного калибра?

Пока я делаю заказ официантке, Ножин молчит. Но стоит ей удалиться от нашего столика, его тут же прорывает.

– Выпей со мной. За компанию, – просит он и тянется к бутылке нетвердой рукой. Лишь теперь становится очевидно, что он изрядно нагрузился.

Сначала я решаю отказаться, но потом, вспомнив про Круглову, вовремя прикусываю язык.

Подняв свою рюмку, Ножин пытается что-то сказать, но в отчаянии машет рукой и опрокидывает в себя водку. Разумеется, не чокаясь со мной…

Я следую его примеру.

Водка, хоть и холодная, но довольно мерзкая. И как они здесь ее только пьют?

– Вы уже знаете о смерти Кругловой, Михаил Юрьевич? – решаю я начать с вопроса в лоб.

–Да. – В подробности Псих явно вдаваться не хочет.

– А вам известно, что я присутствовал при осмотре ее квартиры милицией прошлой ночью?

–Нет.

Однако в голосе Ножина звучат чуть заметные фальшивые нотки.

Колеблюсь, пытаясь решить, какую тактику избрать: рассказать все без утайки, надеясь, что если он каким-то образом причастен к этому делу, то выдаст себя – или же приберечь кое-какие детали в качестве козырной карты?

Выручает меня официантка, которая приносит заказанное жаркое.

Ножин уныло ковыряется вилкой в своей развороченной тарелке. Избытком аппетита он сейчас явно не страдает.

Пожалеть бы беднягу, у которого рухнули последние надежды на обустройство своей личной жизни, но что-то не дает мне удариться в сочувствие.

Может быть, то, что в моих ушах вновь звучит тревожный голос Анны Павловны: «Не верьте ему»?

– Дело в том, что Анна Павловна звонила мне буквально перед самой кончиной, – наконец решаюсь я.

Кажется, мой собеседник вовсе не удивлен этим признанием. И вопрос его звучит как бы по инерции, а не как естественное изумление человека, впервые узнающего о событиях, в которых он не принимал непосредственного участия:

– Зачем?

– В этом-то и вопрос. Потому что ничего вразумительного она мне не сказала.

Все-таки не стоит открывать карты до конца.

– Тем не менее, – продолжаю я, – голос ее был такой странный, что я не выдержал и помчался к ней… Но она была уже мертва. Сердечный приступ…

– Вот как? – поднимает брови Ножин. Похоже, теперь он искренне удивлен, словно ожидал услышать от меня нечто другое. – Ты уверен в этом, Владлен?

Пожимаю плечами:

– Да я-то что? Это судебный медик сделал вывод, смерть Анны Павловны наступила в результате острой сердечной недостаточности…

Ножин неожиданно наваливается грудью на стоик, подавшись всем корпусом в мою сторону и чуть не опрокинув бутылку:

– Но ведь у тебя наверняка сложилось иное убеждение на этот счет, не так ли, Владлен?

Чтобы выиграть время, принимаюсь сосредоточенно вытирать губы салфеткой.

– Что ж, в этой истории действительно есть непонятные моменты, – наконец признаюсь я.

– Например?

– Ну взять хотя бы телефонный звонок покойной… Конечно, это могло быть недоразумением, но я уверен, что просто так Круглова не стала бы звонить мне среди ночи. А поскольку полноценный разговор между нами так и не состоялся, то весьма возможно, что ей попросту не дал сказать ни слова тот, кто в этот момент находился в ее квартире. Или те, если их было несколько…

– Насколько я знаю… знал… Анну Павловну, она никогда бы не открыла дверь чужим людям.

– А те гости, что к ней пожаловали, могли и не спрашивать разрешения войти.

Ножин сосредоточенно сопит, а потом, словно осененный внезапной идеей, принимается вновь наполнять наши рюмки, щедро проливая водку на столик.

– Ну, а еще что? – осведомляется угрюмо он.

– А еще тот факт, что дверь квартиры была не заперта. И то, что в квартире, когда я вошел, не было света.

– А при чем здесь?.. – начинает Ножин, но потом осекается: – Ты имеешь в виду, что?..

– Вот именно, Михаил Юрьевич. Люди, знаете ли, имеют обыкновение включать свет, когда собираются звонить по телефону. В случае с Кругловой логичных объяснений может быть два: либо Анна Павловна сознательно не включала свет в своей комнате, чтобы тот, кто находился в ее квартире, не знал, что она звонит куда-то, либо свет все-таки был, но, уходя, неизвестный визитер погасил его…

– На кой черт ему было выключать свет, рискуя вызвать лишние вопросы со стороны милиции, если он хотел, чтобы смерть Анны выглядела естественной? – ворчливо возражает психотерапевт.

А он не так уж и пьян, понимаю я. Во всяком случае, мыслить логично еще вполне способен.