И сие белыми нитками шито — тут, видно, сам начпрод, боясь с покупателем нос к носу сходиться, сию мудреную цепочку изобрел. Но что ж это тогда за покупатель, коль он его так боится?
— Вы ничего не утаили?
— Никак нет — все как на духу!..
Да ведь больше он не скажет, понял Мишель, здесь ему и стены в подмогу — надобно его в Москву везти, где допросы снимать и очные ставки делать! Прямо теперь и везти — коли сейчас поехать, так через неделю уж можно на месте быть!
И поймал себя на том, что не о сокровищах подумал, а о доме, об Анне!..
Ну откуда ему, да и всем им было знать, что не быть им в Москве ни через неделю, ни через две и что не далее как следующим утром судьба их так страшно и неожиданно переменится...
Глава 23
Вот и знакомый дом.
И подъезд.
И лестница.
И дверь. Опечатанная полосой бумаги с двумя, по краям, печатями.
— Пломба.
— Вижу, что пломба... Да черт с ней — рви!
Милиционеры содрали печать.
А вот ключей у них при себе не оказалось.
Но оказались отмычки. Ну не возвращаться же, в самом деле, за ключами.
Сунулись в замочную скважину, покрутили, повертели, дверь и открылась. Соседская.
— Эй, вы кто такие? — крикнула дама в бигуди.
— Все в порядке, мамаша, — милиция! Проводим следственный эксперимент.
Вошли в квартиру академика. Огляделись.
— Ну и где?
— Что?
— Как что — колье?
— Там, — указал куда-то вперед Мишель-Герхард фон Штольц.
— Тогда чего встал — давай веди, показывай.
— Дело было так — академик сидел вот здесь за столом, — указал Мишель-Герхард фон Штольц. — Я был тут, — сел в кресло, в котором сидел в ином, более приятном обществе и при других, более счастливых обстоятельствах. — Мы разговаривали.
— Колье где? — перебили его милиционеры.
— Мы поговорили, после чего я встал и вышел в киоск, — продолжил Мишель, не обращая внимания на нетерпение следователей. — Вернулся, подошел к академику, шагнул к креслу, на котором при жизни сидел тот. Увидел, что он мертв, и пошел к окну. К тому...
Пошел к окну.
— Колье где?!
— Сейчас-сейчас...
Подошел, открыл балконную дверь.
— Открыл балконную дверь. Выглянул на балкон.
И теперь выглянул.
— Заметил внизу машины...
Они и теперь стоят, где стояли.
— И...
— Побежал...
И неожиданно для всех Мишель-Герхард фон Штольц, высоко подпрыгнув, перемахнул через перила на соседний балкон, как перемахнул тогда.
— Стой, падла! — ахнули милиционеры. — Уроем!
Но Мишель-Герхард фон Штольц их уж не слышал, ввалившись в соседнюю квартиру.
— Ты кто такой?! — удивленно воззрился на него какой-то мужик в трусах, вскочив с постели.
— Спасайтесь!.. Они за вами! — крикнул ему Мишель-Герхард фон Штольц, опрометью бросаясь к двери.
С балкона в квартиру, мешая друг другу и страшно матерясь, лезли милиционеры в штатском.
— Ах же вы падлы, — нашли все-таки! — рявкнул мужик, кидаясь в милиционеров табуреткой.
Чья возьмет, Мишель-Герхард фон Штольц ждать не стал, бросившись к двери и опрокинув по дороге стол, пару стульев и книжный шкаф. Оказавшись в подъезде, он запрыгал через пять ступенек вниз и стремглав выскочил из подъезда, тут же, через арку, выбежал на улицу.
Уф-ф!..
Они хотели узнать, как все было? Он честно показал!
Вот точно так и было.
Как теперь!..
Глава 24
Сон был светел и легок — Мишелю снилась Анна.
Анна сидела за столом в сером платье и глядела на него, чуть улыбаясь и клоня голову, отчего виден был тонкий изгиб ее шеи, а на лбу ее, сбоку, трогательно качался тонкий, упавший с прически локон.
Да ведь это то платье, в котором он впервые увидел ее в вагоне поезда, куда заявился арестовывать ее батюшку Отто Карловича! — узнал Мишель. Но ведь она говорила, что его уже нет...
Анна улыбнулась и указала ему на стул подле себя. Отчего-то Мишель испытывал робость, хоть знал, что они законные пред Богом и людьми муж и жена.
Надо бы обнять ее, поцеловать, подумал он, но вместо этого сел, положив на колени салфетку, придвинул к себе серебряный столовый прибор, стал есть...
Нехорошо так-то, надобно перебороть себя, встать, притянуть ее к себе, ведь она может подумать, что он охладел к ней, или вообразить, что изменил!..
Мишель отодвинул прибор, встал, уронив с колен салфетку и протянув навстречу Анне руку, поймал ее пальцы, сжимая их в своей ладони...
В этот момент в дверь застучали. Очень громко, будто кувалдой.
Бух!
Бух!..
Сон вспорхнул и улетел.
Мишель открыл глаза.
Бух!
Бух!..
И верно — бухает, где-то далеко, но совершенно отчетливо...
«Так ведь это двухдюймовка!» — мгновенно определил Мишель, узнав памятный по германскому фронту звук.
И тут же, коротко взвизгнув, что-то ахнуло, разорвалось огненным пузырем, ослепило, ударило болью в барабанные перепонки...
Что это?!..
Кто-то громко и страшно закричал, посыпались, звякая на пол, выбитые стекла.
Артобстрел!.. Но кто?.. Откуда?..
Снова взвизг, пламя, грохот, звон стекла, крики... Мишель упал на живот, прикрыв голову руками. Кто-то тяжело шмякнулся на него, скатился рядом, и там, где он упал, Мишель почувствовал, как рубаха его стала вдруг горяча и стала липнуть к телу.
Да ведь его убили! — понял Мишель, отчего-то зная, что это уже не живой человек, а мертвец, которому нельзя помочь.
Снова громыхнул взрыв, посыпались обломки.
«Где же Валериан Христофорович и Паша? — вдруг вспомнил Мишель. — Их надо непременно найти!»
Но тут снова ахнуло, на этот раз уж вовсе близко, и Мишеля, оторвав от земли, швырнуло в воздух и, перекувыркнув, куда-то понесло, обо что-то ударило, и что-то невозможно тяжелое рухнуло на него, погребая под собой.
«Как же так? — в отчаянии подумал он, карабкаясь сквозь боль и страх. — Да ведь это же смерть!.. Да ведь так нельзя, умирать, не повидав Анны, ведь он обещал ей вернуться живым, он должен, прежде чем умереть, объясниться...»
Но эта самая важная, самая последняя мысль путалась и рвалась, вытесняемая из сознания болью и чернотой.
Все, он умер?..
* * *
...Средь серой пыли, дыма и обломков возились, копошились люди — они ползали на коленях, мотая головами, разыскивая свои вещи, натыкаясь на чемоданы, на мертвецов, на ошметки разорванных тел, на обломки кирпичей. В здание вокзала угодил снаряд, который, пробив стену, разорвался в зале ожидания, в самой гуще людей — кто не был убит и ранен, тот был контужен отраженной от стен взрывной волной.
— Саша!.. Саша!.. Сашенька!.. — громко и монотонно звала какая-то женщина.
Валериан Христофорович, спавший в углу на подстеленном пальто, теперь стоял на четвереньках, зачем-то отряхивая его от кирпичной пыли. Пальто было разорвано в нескольких местах вместе с подкладом, и теперь его можно было лишь выбросить.
— Валериан Христофорович, что с вами? — встревоженно спросил Паша-кочегар, одежда которого выглядела ничуть не лучше. — Вы живы?
— Кажется, живой... Вот, полюбопытствуйте, милостивый государь, беда-то какая... пальто почти новое! — расстроенно отвечал Валериан Христофорович.
— Вы Мишеля Алексеевича не видели? — перебил его Паша-кочегар.
Валериан Христофорович бросил пальто, взгляд его обрел осмысленность.
— Да-да, верно, — забормотал он. — Ведь он там, на скамье был! Жив ли он теперь — ведь рвануло-то аккурат в том самом месте! Да вы, как я погляжу, тоже ранены! — ахнул Валериан Христофорович, заметив кровь, стекавшую по лицу матроса.
— Где?
— Да вот же! — мазнул пальцем Валериан Христофорович.
— Да, верно, — подивился Паша-кочегар, промокнув ладонью кровь. — Но это пустяки, царапина... Вот кабы сюда шестидюймовый снаряд главного калибра нашего «Мстислава» угодил — всех бы в клочья!
