И тут из-за недалекого угла выступил высокий, в белом костюме мужчина, который неподвижно и очень красиво замер, оценивая обстановку и расстановку сил.
Силы были неравные: он был один — бандитов трое. Отчего он должен был тут же нырнуть обратно за угол.
«Только бы он не ушел! — молилась сразу всем известным ей по курсу „Религии мира“ богам Ольга. — Только бы остался!»
И он не ушел — он остался.
И смело шагнул навстречу опасности!..
Он подошел ближе и хулиганов снова не узнал. Они вновь не напоминали тех жалких, дрожащих, трусливых типов, которых он имел возможность рассмотреть под светом ламп в отделении милиции.
А здесь — толком не разглядеть, так как все ближайшие фонари накануне расколотили какие-то, нанятые за пятьдесят долларов, злоумышленники, и тьма вокруг была египетская. Нет, скорее даже эфиопская, потому что в Египте, помнится, было гораздо светлее.
— Остановитесь, джентльмены! — укоризненно сказал Мишель-Герхард-фон-Штольц, косясь на прикрывшую в ужасе лицо ладонями даму.
Но глаза — какие выразительные у нее глаза!..
— Тебе, дядя, чего — больше всех надо? — спросил ближний злодей.
Верно спросил, по роли, и довольно-таки убедительно. Хотя немного лишней агрессии не помешало бы...
— Да — больше всех! — небрежно ответил ему Мишель. — Оставьте ее в покое, это моя женщина! — сделал он акцент на слове «моя», чтобы дама помаленьку привыкала. — Оставьте ее и ступайте себе дальше, пока целы! В противном случае я буду вынужден проучить вас!
— Чего-чего? — очень натурально удивились хулиганы. — Ты что — такой борзый или просто дурак? Шагай давай мимо, пока мы тебе не наваляли!
Две тени скользнули Мишелю за спину. Как и должны были. В этой диспозиции его приемы будут выглядеть особенно эффектно.
— Я не уйду, потому что опасаюсь оставить эту даму наедине с вами, — ободряюще улыбнулся он жертве. — Но я не буду иметь ничего против того, чтобы удалились вы!
Хулиганы злобно выругались.
Ай как грубо!.. Он же предупреждал их, чтобы они следили за своей речью, держась в рамочках.
— Вот что, любезные, я даю вам десять секунд на то, чтобы вы ушли. Подобру-поздорову! — сказал он, косясь на даму. Которая в этот момент глядела на него. Во все глаза.
— Считаю до десяти, — повторил он. — Раз!.. Два!..
Но тут, без всякого предупреждения, кто-то съездил его сбоку по скуле. Так спонтанно и неожиданно, что он даже не успел перехватить его руку!
Куда это он так спешит! До реплики!
Он ведь должен еще сказать про то, что дам обижать нельзя, отдав должное ее красоте...
— Ай-ай, джентльмены! — укоризненно покачал головой он, медленно разворачиваясь к обидчику. — Наконец это невежливо, ведь перед вами дама!..
— Чего?.. — еще раз спросили злодеи.
Теперь, в соответствии с разработанным им сценарием, стоящий против него бандит попытается пнуть его ногой в живот, но он красивым приемом айкидо, отшатнувшись чуть в сторону, ударит по занесенной ноге снизу, задирая ее еще выше, тем опрокидывая обидчика наземь.
После чего эффектно заимствованной из арсенала дзюдо «мельницей» перебросит через себя другого кинувшегося на него бандита, который попытается обхватить его сзади за плечи. Этот прием выходил у него особенно хорошо, и он не отказал себе в удовольствии продемонстрировать его во всем его великолепии даме.
Ну а третьего злодея он, не мудрствуя лукаво, свалит ударом ноги в висок, показав свою чудесную технику владения приемами карате.
Ну же, пора!..
И тот, кто должен был пнуть его в живот — туда и пнул. Но как-то неудачно, так, что Мишель не успел среагировать и перехватить его ногу, задохнувшись от резанувшей его поперек живота страшной боли.
— Ох!.. — сказал он, сгибаясь в три погибели и хватаясь руками за ушибленное место.
А тот, другой, которому следовало обхватить его за плечи и уронить — точно обхватил, так и не дождавшись его ответного приема, крутнув, развернул к себе, и снизу, твердым, острым коленом, ударил в лицо. Отчего Мишель опрокинулся навзничь, раскидывая руки и больно, со всего маху ударившись спиной и затылком об асфальт.
«А как же „мельница“? — успел подумать он. — Когда же он тем очень эффектным приемом перебросит его через себя?..»
Но тут к нему подскочил третий злодей и уже вопреки всем сценариям звезданул ногой по темени так, что у Мишеля разом помутилось в голове, и нанятые им хулиганы, и испуганно присевшая и что-то истошно кричавшая дама, которую он защищал, расплылись, превратившись в бесформенные серые пятна и пропали, растворились в застившей его глаза тьме.
Мишель-Герхард-фон-Штольц, так здорово все придумавший, но так бездарно воплотивший свой гениальный план в жизнь, вытянулся и затих. И так и остался лежать в полный рост на мокром, грязном асфальте среди разбросанных окурков в своем белом, роскошном костюме и белых же туфлях.
Потому что утратил сознание...
Глава 33
Трудно служить в России. Особенно когда не щадя живота своего!..
Раньше там, в Голландии еще, в мастерской, было у Густава Фирлефанца пять работников — два подмастерья, два резчика камней, они же гранильщики, и еще один, который из золота да серебра оправы ладил. И все-то были на месте, все при деле с утра до позднего вечера. Минуты без дела не сидели — полируя камни или работая резцом. Никто возле окон не терся и, стоя на улице, табак не курил! Ели все вместе, в одно время и очень быстро, тут же на верстаках. Поедят и снова за работу! А так, чтобы кто-то дольше других ел или еще как от работы отлынивал, — ни-ни!
Если подмастерье начинал лениться, если не вовремя пол мел, резчики таскали его за вихры так, что слезы из глаз на грязный пол брызгали. И верно — чтоб в другой раз неповадно было! А когда резчики должного рвения не выказывали, их хозяин, Густав Фирлефанц, мог запросто их палкой отлупить. Потому что, работая рядом с ними, за своим верстаком, их леность всегда примечал и спуску не давал.
Так было в его родном городе Амстердаме.
Но не так было в Санкт-Петербурге!
Здесь в его подчинении людей было больше, почитай, десять человек — счетчики, переписчики, ювелиры. И всяк норовил, вместо того чтобы свою работу делать, от нее увильнуть! То у них зубы болят, то корова околела, то брат помер, и его теперь закапывать надо! Скажешь переписчику слово — он тебе в ответ пять, и все вроде правильные, все по службе, но только полчаса с ним болтаешь, а дело-то стоит! Глядь — так и день прошел, как не было!
И еще русские работники имели отвратительную привычку на службу опаздывать, уходить с нее хоть на полминутки, да раньше, и обедать по полдня кряду! Как начнут — так, если их вицей не стегать, до самого вечера и кушают! И куда только в них все это влазит! А как поедят — счас на двор просятся и сидят там по полчаса, да по пять раз на дню, лишь бы не на своем месте!
Густав специально по часам засекал, в особой тетрадке отмечал и минуты складывал, показывая, на что уходят целые часы — и все-то без толку! Работники головами качали, сокрушались и винились даже. А на завтра все сызнова! Только на него не взглянешь, работник, глаза в потолок уставя, начинает о чем-то своем думать, тратя на это оплаченное казной время!
Но даже когда они работали, все равно не работали! Придешь в канцелярию, глянешь — вроде все при деле, все суетятся, что-то делают. А вечером посмотришь, что сделано, — а ничегошеньки! И на что только день ушел?!
И всяк подчиненный норовит тебя обмануть да запутать, чтобы свою работу на другого спихнуть, а самому чтобы ничего лишнего и даже своего не делать!
Да разве ж можно так!
Пытался Густав с таким положением дел бороться — сам сиднем в канцелярии сидел и других заставлял. Штрафы ввел — за опоздания, за ранние уходы, за то, что ели долго и после, на дворе лишку задержались, за то что положенного не сделали и пререкались с начальством, не выказывая ему должного почтения. А толку — что? Посчитал, получилось, что если все штрафы учитывать и из жалованья вычитать, то никто вовсе ничего не получит, а еще и будет должен казне! А если все одно ничего не получать — то чего тогда бояться?
