Закончив экзекуцию, Мирон обратился к Александру, глядя ему в глаза:

– Ну че, сынок, понял? Теперь давай ты!

Глядя в эти голубые глаза, Саня вдруг осознал, за счет чего в этом заповеднике дикости делается авторитет. Мирон, только что избивший человека, разговаривал совершенно спокойно, как будто ничего и не случилось. Для него стонущий на земле узбек не был человеком в полном смысле этого слова. Он был для Мирона вещью, как, скажем, рабы в Древнем Риме или как крепостные для русского барина. Если бы не уголовная ответственность, он запросто мог бы убить этого представителя Азии, так как не считал его человеком равным себе, да и вообще за человека не считал.

Александр оказался перед выбором: пойти против воли блатного или, наплевав на полученное воспитание и человечность, ударить, открывая себе этим ударом дорогу в элитарную касту. Его душа протестовала против избиения беззащитных людей, но прагматичный разум просто вопил: «Вот он, твой шанс, не упусти его!» И он его не упустил. Он бил ногами ползающих по земле узбеков, чувствуя, как звереет, выплескивая с каждым новым ударом накопившуюся злобу и национальное неприятие. Подобное состояние психики характерно для людей, пребывающих в закрытых, изолированных заведениях, поскольку они находятся в состоянии постоянного, жесткого стресса. В какой-то момент под воздействием внешних раздражителей накопившееся психическое напряжение разом выплескивается наружу, грозя обернуться непредсказуемыми последствиями. Неизвестно, чем бы это избиение могло закончиться, но неожиданно Саня почувствовал на своем плече сильную ладонь Мирона:

– Хватит.

С глаз Александра словно спала невидимая пелена, открывая взору картину устроенного им побоища. Азиаты уже даже не кричали. От полученных побоев они лишились сознания, и только самый крупный из них еще подавал признаки жизни, тихо поскуливая от боли.

Видя душевное состояние новичка, Мирон приобнял его за плечи и направил в сторону казармы:

– Ну, ты, в натуре, дикой! В следующий раз так не увлекайся, а то на дизель загремишь на минутку.

Проходя мимо толпы разноплеменных зевак, он бросил на них злой взгляд из-под бровей и рявкнул:

– Че, суки, вылупились?! Подберите этих урюков, пока никто из шакалов не засек. Быстро!

Толпа зевак как по команде рванула в сторону все еще не пришедших в себя узбеков, подхватила их на руки, утаскивая в сторону хозпостроек, подальше от глаз отцов-командиров.

Вечером того же дня к собирающемуся ложиться спать Александру подошел Степа-шнырь, который был при Мироне кем-то вроде денщика.

– Ты, это, тебя там Мирон к себе зовет, – прогундосил Степа с характерным чувашским выговором.

Александр без лишних вопросов прошел в сторону пролета, где обосновался Мирон с сотоварищами. Нельзя сказать, чтобы это приглашение ему сильно нравилось, но и тревоги особой он не испытывал, так как понимал, что дневные события, участником которых неожиданно стал Мирон, должны иметь продолжение. Ну не стал бы он, давно забронзовевший в своей крутости, пачкаться о чурбанов только с целью научить жить ничем не приметного духа!

В пролете между двухъярусных кроватей, или, как его здесь называли, в кубрике, собралась весьма представительная по меркам роты компания. Помимо Мирона на койках сидели еще трое парней, которые, так же как и он, имели в роте, скажем так, немаленький вес. На прикроватной тумбочке парила трехлитровая банка со свежезаваренным чаем. Хлеб, масло, сахар и две столовские кружки довершали этот армейский натюрморт. Еще каких-то недели три назад Александр на подобное угощение и смотреть бы не стал, но теперь, столкнувшись с постоянным хроническим недоеданием, если не сказать с голодом, он по достоинству оценил щедрость мироновского стола. В связи с тем что столовский рацион был малосъедобным, масло, сахар, хлеб становились предметами роскоши, примерно такими же, как для людей гражданских были черная икорка или буженина.

Сглотнув голодную слюну, Саня встал у входа в кубрик, ожидая дальнейшего развития событий. Мирон приглашающе кивнул головой:

– Проходи, присаживайся. – Он отодвинул лежащий рядом магнитофон «Электроника», освобождая место на койке. – В ногах правды нет.

Александр присел, удивляясь столь дружественному приему. Обычно ротная блатота держалась от остальных сослуживцев на приличном расстоянии (не дай бог сочтут за ровню!), а тут пригласили чуть ли не в семейный круг! Такое внимание к своей персоне Александр мог объяснить только одним: им лично от него что-то понадобилось, а вот что, судя по всему, сейчас и предстояло узнать.

Между тем один из сидящих напротив Александра парней привычным движением разлил по кружкам чай, одну взял себе, вторую отдал Мирону. Начался процесс чаепития, имеющий свой установившийся ритуал. Сделай по паре небольших глотков терпкой, горячей жидкости, пьющий передавал кружку соседу, который, отхлебнув, пускал емкость с чифирем дальше. И так, пока кружка не пустела. При всей своей незамысловатости этот ритуал носил глубокий скрытый смысл, поскольку пить из одной кружки с чушком значило унизиться до его уровня. Так что, пользуясь одной посудой, куря одну сигарету на двоих-троих, здесь четко очерчивали круг равных себе по статусу, с кем можно было общаться, не боясь «запомоиться».

Когда кружки опустели, настал черед разговора, который, разумеется, начала встречающая сторона. Паренек с татарскими чертами лица, который сидел напротив Александра, протянул ему руку:

– Давай знакомиться. Я – Ренат, свои кличут Татарином. Этот, – он кивнул в сторону соседа, – Андрюха, погоняло Ежик.

Заметив на лице Санька некоторое удивление подобным прозвищем, поскольку долговязый Андрюха менее всего походил на колючего лесного тезку, он уточнил:

– Фамилия у него Ежов, отсюда и погоняло.

Вообще, как уже успел заметить Александр, клички здесь были в основном производными от фамилии. Не были исключением и остальные присутствовавшие в кубрике. Мирон, оказавшийся тоже Санькой, носил фамилию Миронов, другой, по кличке Цыпа, был обладателем фамилии Цыплаков. Все просто.

После краткого знакомства Татарин, с интересом рассматривая Александра, спросил:

– Нам Мирон рассказал, как ты этих черножопых сегодня уделал. Я смотрю, – кивок в сторону кулаков, – ты боксер?

Александр улыбнулся:

– Немного. Первый разряд всего. Правда, по самбо КМС.

Татарин присвистнул:

– Не слабо. – Он глазами указал на две пары боксерских перчаток, висевших на спинке кровати. – Надо будет с тобой потренироваться. Я тоже на гражданке немного баловался...

Сидевший рядом с Александром Мирон криво усмехнулся.

– Он у нас скромник. Ты уж сразу пацану скажи как есть: мастер по боксу, чемпион Башкирии, а то – баловался!

Ренат, явно польщенный, неопределенно пожал плечами:

– Ну, не чемпион же мира!

Он вновь наполнил кружки чифирем, правда, теперь пили только те, кто хотел. Дым «Примы» столбом повис над кубриком, создавая почти кабацкую атмосферу. Сам собой завязавшийся разговор о делах гражданских плавно перетек к событиям дня сегодняшнего, из-за чего, собственно, Александра и пригласили.

– Как тебе сегодня понравилось? – Мирон испытывающе смотрел на Александра. – Хочешь знать, почему на нас, – он обвел взглядом своих друганов, – никто не прыгает? – И сам же ответил на свой вопрос: – Да потому, что мы всех чурок сразу загасили, как только они к нам попали. Тоже поначалу они пытались пальцы гнуть, и, если бы мы их сразу на место не поставили, они бы здесь были хозяевами. Ты посмотри, сколько их! Если они почувствуют слабину, считай, русским хана. Мы уйдем, и вас задолбят. Поэтому, если хотите жить нормально, вам нужно их уже сейчас начать дрессировать. Я знаю, у тебя есть несколько пацанов вроде бы нормальных, так вот, вы должны раз и навсегда своих черномазых опустить ниже плинтуса. Чтобы назад уже дороги не было. Нам в дела вашего призыва лезть как-то не с руки, так что давайте сами крутитесь. Запомни, их надо долбить всех, не выбирая – плохой, хороший. Они все урюки, и место их на коврике в прихожей.