– Это плохо, ваше величество. Для людей это несовместимо с жизнью.

Интересно, почему же? Многие люди любят убивать. Есть и такие, которые нуждаются в убийствах. Однако те из них, кто умеет обуздывать свою кровожадность, живут и здравствуют.

– Те, кто нуждается в убийствах… – бормочет Тир, позабыв про «ваше величество», – это совсем другое. Эрик, я знаю, что все, попавшие в зависимость от посмертных даров, умерли раньше срока.

– Почему?

– Я убил их.

Вот так.

Тир фон Рауб, как всегда, только кажется предсказуемым.

– И что же ты предлагаешь?

Без вариантов решения этот парень о проблемах не заявляет. Правда, и о том, что решение есть, без приказа не сообщит. Никакой инициативы – он предупреждал об этом еще десять лет назад. Эрику давно уже было интересно, возможна ли ситуация, чтобы Тир явился с текущим докладом, в котором поднята проблема, не имеющая решения… Точнее, в котором нет предложений по решению неразрешимых проблем. Ну скажем, если они, проблемы, возникли за полчаса до того, как доклад должен быть сдан.

Нет, пожалуй, лучше – за десять минут. За полчаса Суслик способен предложить от пятнадцати до тридцати вариантов выхода из положения.

На сей раз, однако, предложений было всего два.

Первое – изменить условия договора. Больше никаких посмертных даров, отнятых в бою. Эту идею Эрик отверг сразу, несмотря на ее простоту и эффективность.

Их с Тиром сотрудничество началось с полного запрета отнимать чужие жизни, и если бы Эрик не отменил это условие, у него не было бы сейчас ни Тира, ни Старой Гвардии, ни, может статься, империи. Выяснилось, что присутствие при процедуре изъятия посмертных даров опасно для людей. Что ж, это не повод рисковать демоном, лишив его запаса жизненных сил. Понятно, к чему подводит этот маленький казуист – к мысли, которую Эрик должен озвучить сам, к разрешению компенсировать жизни, потерянные в бою, за счет мирного населения.

Но это невозможно.

– Это невозможно, – повторил Эрик вслух.

Тир улыбнулся уголком рта, и его императорское величество почувствовал себя так, будто успешно сдал какой-то важный экзамен. Чума на всех на свете демонов! И что же было бы, не отвергни он предложенный вариант?

– Я не знал бы, что о вас думать, ваше величество.

О да. Звучит угрожающе.

– Второй вариант лучше первого?

– Не намного. Я могу заменить зависимость отвращением.

– Каким образом?

– Основываясь на боевой задаче, которую мы решали в последние полтора месяца. Если не перебить кертских пилотов сейчас, пока они только учатся летать, то эти же пилоты, став постарше, перебьют в десять раз больше вальденцев – это правда, но я могу сделать так, что мы посмотрим на ситуацию другими глазами.

– Подробней.

– Пожалуйста. То, что мы делали, – это уже не война. Это планомерное и последовательное истребление. Занятие мало того что грязное, так еще и бесчестное. Оно сродни убийству детей. Вы ведь и сами это понимаете, правда, ваше величество?

Эрик не вздрогнул, но это стоило ему изрядного усилия.

Тир глядел в упор ледяными, злыми глазами. Кривоватая улыбка превратилась в ухмылку, полную яда. Но тут же взгляд потеплел, и легат Старой Гвардии опустил голову, исподлобья, чуть виновато взглянув на своего императора:

– Показать проще, чем объяснять.

– Убийство детей?

– Подход индивидуальный, – Тир пожал плечами, – для вас аргументом стало это сравнение. Но вы прочнее большинства старогвардейцев. Разумеется, сама по себе охота на кертов со временем выпадет из цепочки, останется связка: посмертный дар – отвращение. Если вы позволите мне действовать, я начну с Риттера и Мала, они – слабее других, Риттер в силу убеждений, Мал – потому что добрый. Падре покрепче, но когда в группе начнется цепная реакция, воздействовать на Падре станет легче. О Шаграте можно не беспокоиться, ему наплевать, кого, за что и как он убивает, но ему и на посмертные дары наплевать.

– А тебе?

– Вы же знаете.

– Я не о посмертных дарах.

– Я тоже.

– Бессмысленный вопрос, – произнес Эрик, скопировав не однажды слышанные, наизусть выученные, терпеливые и холодные интонации. – Ты клевещешь на себя, легат. И делаешь это с завидным упорством. Взгляни на ситуацию с этой стороны, тогда, может быть, поймешь, что мои вопросы не лишены смысла.

– Вы ошибаетесь. Ваше величество.

– И ты до сих пор не научился разговаривать с императорами. Ладно, поступай, как считаешь нужным. Я тебя больше не задерживаю.

Что делать, Казимир не знал. Но просить помощи ему не хотелось. Он не считал зазорным обращаться за консультациями в тех вопросах, в которых не был специалистом, но совершенно невозможно было расписаться в своей некомпетентности сейчас, когда Моргенштерн был собран и испытан, а обещанного оживления так и не произошло.

В чем проблема, Казимир не понимал. Работая над машиной, он все сделал правильно, он вложил в болид душу. Не в буквальном смысле, конечно, но все равно этого должно было быть достаточно, отец говорил, что этого достаточно, а отец знал о живых машинах все, что только может знать изобретатель о своем детище.

Да, отец работал в другом мире и машины собирал не из стали и дерева. Светлому князю Себастьяну Мелецкому служила материалом чистая энергия, почерпнутая на разных мировых планах и искусно заключенная в материальную оболочку, однако сам он всегда говорил, что с энергией должны работать люди, а драконы способны вложить душу в любой объект. Главное, подойти к процессу с любовью, а в идеале – создать этот объект своими руками… Речь не шла именно о руках, смысл был в том, чтобы создать самому, а чем – неважно.

Казимир смотрел на свой болид, безучастно покоящийся на козлах. Черный, мощный, усеянный толстыми, прочными шипами… черт бы его побрал, он действительно походил на ежа. Это все Тир, язви его, сбил с толку дурацкими сравнениями. Не понимает он тяжелых машин, считает, что бой выигрывается маневром и скоростью, а между тем керты успешно доказывают преимущество бронированных болидов. И доказывали бы еще успешнее, если бы старогвардейцы не лупили их, используя свои сверхъестественные возможности.

– Ну Суслик!.. – Казимир сердито покачал головой и отвернулся от машины.

Называть Тира этим прозвищем он так и не привык, несмотря на то, что сам же прозвище и придумал.

Каждый раз приходилось делать усилие.

Хотел-то ведь выдумать что-нибудь обидное, сейчас уже и не вспомнить зачем и почему; потому, наверное, что сам, в свою очередь, обиделся на что-то. Хотел обидеть в ответ, а получилось, что насмешил. И прозвище прижилось.

Казимир знал силу слов. И знал, почему Тиру понравилась глупая, смешная и безобидная кличка.

Но что же делать с Еж… с Моргенштерном? Называть по имени, относиться как к живому существу с самого начала, еще с того момента, пока нет машины, а есть лишь набор деталей, любить… все это само собой разумеется, но, как выяснилось, этого недостаточно.

Неужели отец ошибался?

Нет, отец не мог ошибаться хотя бы потому, что никогда не озвучивал свои мысли до тех пор, пока не проверял их на практике. Отец работал только с компьютерами, но это не имеет значения, ведь сказано же: «Драконы способны вложить душу в любой объект…»

Значит?..

Казимир хмыкнул. Мысль, пришедшая в голову, вызывала сомнения, потому что форма не имела значения, потому что он оставался драконом в любом облике, хоть человеческом, хоть змеином. И все же, если предположить, что отец имел в виду истинный облик, если вспомнить, что только в истинном облике представителям их рода был доступен весь спектр возможностей и только в истинном облике драконы являлись людям, когда долг призывал к выполнению божественных функций, мысль становилась не такой уж глупой.