– Майр, это тоже не обсуждается.

– Что у тебя с ним?

– В смысле?

– С князем Мелецким.

– Что значит?.. Ты о чем? Мы с ним друзья или что-то вроде.

– Нет. Вы не друзья, для этого вы слишком часто грызетесь. Но ты уверен, что он забудет обо всем, включая долг перед семьей и государством, стоит тебе позвать его на очередную рискованную операцию. И он действительно забудет обо всем. Так что у тебя с ним?

– Вот блин. Любовь у меня с ним!

– Это похоже на правду. Но это не вся правда.

– Охренеть.

Тир еще раз повторил про себя последние слова Майра. Решил, что отреагировал единственно возможным способом. И понял, что выбранное слово действительно наиболее объективно выражает состояние, в которое поверг его куратор.

– Вообще-то я пошутил, – сообщил он, когда прошло первоначальное изумление, – а ты лучше не спрашивай о том, чего не поймешь.

– Чего именно я не пойму?

– Принципов нашего с Казимиром взаимовыгодного сотрудничества.

– Взаимовыгодного?

– Что за неуместный скепсис?

– Я давно знаю, что князь Мелецкий, если надо будет, вывернется для тебя наизнанку, причем бескорыстно. Но в чем здесь взаимная выгода? Что ты для него сделаешь?

– Если надо будет?

– Да.

– А тебе зачем это знать?

– Затем, что он – командир особого подразделения. Он нужен империи. Будет очень некрасиво, если командир «Дрозд…» тьфу, будь вы все неладны!.. Если командир «Драконов» князь Казимир Мелецкий погибнет при выполнении операции, выходящей за рамки его обязанностей. А ты с легким сердцем отправишь его на верную смерть, если решишь, что это пойдет на пользу делу.

Определенно, в последнее время Майр слишком эмоционален. Ему отпуск нужен. Причем продолжительный.

– Спасибо за доверие, – сказал Тир. – Но умереть я ему позволю только ради спасения моей жизни. А меня убить – это сильно постараться надо.

Все идет своим чередом. Острая конкуренция, на грани вражды. Стычки бойцов за ангаром, подальше от глаз начальства. Словесные пикировки двух командиров. Едва заметная улыбка выводит из себя, но – странное дело – она же и успокаивает. Эта улыбка – как общая, одна на двоих тайна. Холод на дне узких черных глаз бесит, но он же и пугает. Не хотелось бы, чтоб Тир всегда смотрел так.

Тайна, да, она объединяет.

Впрочем, они двое не нуждались в дополнительных объединяющих факторах. Казимир это знал. Тир – чувствовал. Казимиру, во всяком случае, казалось, что Тир это чувствует.

Ему понадобилась помощь, и он обратился к единственному, кто может помочь. Почему? Потому что Старая Гвардия, как обычно, оказалась бесполезна. Тир считает их ровней? Вряд ли. Если бы это было правдой, он не боялся бы рискнуть их жизнями. Если бы это было правдой, Тир мог бы полагаться на них, как на самого себя. Если бы это было правдой, Тир не защищал бы их…

– Следуя логике, – взгляд исподлобья, руки в карманах, в голосе усмешка, – ты тоже не считаешь меня ровней.

Сложно с ним все-таки. Не понимает Тир разницы в происхождении, и права крови не понимает, и не желает знать ничего, кроме права силы. Поэтому нужно быть сильнее его. Всегда. Причем для его же блага. Но быть сильнее в их случае не означает не быть равным. Их двоих уравнивают кровь и природа, кровь и природа поднимают их над всеми остальными. Это так просто. Это именно то, чего Тир не хочет понять.

– К тому же, – напомнил Казимир, – я не боюсь рисковать твоей жизнью, так же, как и своей собственной. И смею надеяться, что не оскорбляю тебя защитой. Я в тебя верю. А ты, Тир фон Рауб, не веришь в старогвардейцев.

– Каждый хорош на своем месте. На земле от тебя гораздо больше пользы, чем от всей Старой Гвардии.

– Каждый хорош на своем месте. Но почему-то за помощью ты всегда обращаешься ко мне, а не к Старой Гвардии.

– Так у меня проблемы только на земле бывают. Ну что мне сделается, пока я летаю?

– И, как обычно, ты не слышишь то, чего не хочешь слышать, и искажаешь то, что можешь исказить. Я удивляюсь своему терпению.

– Ага. Я тоже.

Ослепительная улыбка, смешливые бесенята в глазах. И снова не понять, посмеялся он или посочувствовал, и снова кажется, что все он понимает, Тир фон Рауб, неправильный демон.

И снова уверенность в том, что он никогда ничего не поймет.

– Дара всерьез увлеклась христианством, – сказал Казимир в спину уходящему легату. – Не ожидал от нее. Она хочет креститься.

– Надо же, – без интереса отозвался Тир.

Остановился. Оглянулся через плечо, улыбаясь уголком рта.

– Христианство не одобряет омоложения. – Казимир не двинулся с места, и так они и стояли, разделенные несколькими шагами, связанные похожими, недобрыми улыбками. – Дара уже сделала несколько крупных пожертвований приходу и планирует продолжать. Наш поп в долгу перед тобой. Как ты это сделал? Эрик ведь запретил тебе воздействовать на его подданных.

– Баронесса фон Гаар – подданная императора Вальденского, а Дара Мелецкая – подданная барона де Лонгви. Насчет лонгвийцев Эрик ничего не говорил.

– Спасибо.

– Всегда к твоим услугам.

Казимир и раньше присматривал за ним, а теперь просто стал делать это особенно тщательно. Ждал. Оба они ждали. Рано или поздно Блудница должна была выйти из-под контроля, а Тир – ухватиться за кончик нити, которая приведет к злоумышленникам. Если только те не поняли, что замысел раскрыт.

Как и было предсказано – все произошло посреди ночи. Когда старогвардейцы мирно дрыхли в спальнях, в обнимку с женами или любовницами, и только их неугомонный легат был на полпути к Варигбагу.

Собиралась метель, и стоило бы подняться над облаками, но Блудница развлекалась, играя со шквальным ветром: не так и надо было им с Тиром в ущелья Варигбага, им просто хотелось развеяться. И их, похоже, ничуть не интересовало то, что Казимир только чудом не теряет их из виду. Хорошо еще, что тяжелый болид-броненосец способен был противостоять порывам ветра.

Увидев, что Блудница резко изменила курс, Казимир попытался связаться с Тиром. Ответа не получил. Следуя инструкции, немедленно доложил о ситуации Клендерту и устремился вслед за Блудницей.

Они летели на юг. Час за часом – строго по прямой. Пугающе ровно. Казимир давно привык к тому, что старогвардейцы во время длительных перелетов виртуозно лавируют между воздушными потоками, перескакивая с одного на другой, добавляя их скорость к скорости машин, а сейчас Блудница неслась, как по нитке, время от времени вздрагивая под напором ветра, но не отклоняясь от курса.

Час за часом.

Проплыли внизу заснеженные леса Акигардама. Сменились густой зеленью на юге кертских земель, где с деревьев никогда не опадала листва. Промелькнули ровным цветным ковром возделанные земли Оскланда, и вот уже Эстрейское море, серое и сизое, густое от зимней непогоды, ворочается под пасмурным небом. Скоро взойдет солнце, но трудно поверить в это, глядя на беспросветные низкие тучи.

Далековато забрались две вальденские машины. Без прикрытия, без поддержки… По крайней мере, с Казимиром до сих пор никто не связался и не дал знать, что они не одни, и вряд ли кто-то сумел связаться с Тиром. Одиноко вдвоем в пустом, сумрачном небе. Хочется догнать машину впереди, но это невозможно – скорости равны, и приходится бороться с ветром и с собственным страхом. А страшнее всего – догнать и увидеть, что кабина пуста.

Князь Мелецкий! Что за дичь приходит тебе в голову? Тир там, впереди, просто у него не работает шонээ, и он не может ответить. И уж он-то наверняка не боится.

Он вообще ничего не боится в небе.