– Раз он родился, значит, он жив. Еще вчера ты и в этом не был уверен, правда?

Суслик раздул ноздри, оскалился, как будто хотел укусить. Но опустил глаза. И вздохнул:

– Правда.

…Он чуть не свихнулся, когда почувствовал, как где-то далеко пробивается к свету, к жизни его сын. Заметался, пытаясь уловить направление, пытаясь хотя бы примерно определить, откуда, какими путями пришло это чувство: ярость, и боль, и бешеная жажда жизни.

Бесполезно.

И Падре прав, того, что Риддин жив, пока должно быть достаточно. На какое-то время этого знания хватит.

А что потом?

А потом был неожиданный приказ – Эрику, кажется, понравилось озадачивать легата Старой Гвардии неожиданными приказами. На сей раз его величество приказал Тиру отправляться на юг, на узкую нейтральную полосу, между Монсутом и Саронтом. Там, в одном из рыбацких поселков, Тир должен был встретиться со Степаном Батпыртау, главой саронтской разведки.

Идея была так себе. Встречаться с саронтцем, еще и Мечником, один на один на ничейной территории… нет, это даже не так себе, это верное самоубийство. Тир, однако, возражать не стал. В последние полгода он с трудом отделял рассудочное от эмоционального и все же соображал достаточно ясно, чтобы понимать: если Мечники захотят его убить – они убьют. Где угодно. Хоть в Рогере, хоть в безымянной рыбацкой деревне. А уж если Эрик захочет его убить, он не станет перекладывать эту работу на плечи Мечников.

Эрик каким-то чудом сумел спасти своего легата от Оскила, значит, в ближайшее время он не планирует убийства и не станет отправлять на смерть демона, который пока что приносит пользу.

Который пока что приносит больше пользы, чем вреда.

– Постарайся вернуться побыстрее, – сказал его величество. – Если задержишься, доблестные старогвардейцы сведут меня в могилу.

Невесть откуда берущаяся (и невесть куда девающаяся) тактичность была одной из тех черт Эрикова характера, которые не переставали удивлять Тира вот уже десять лет.

– Вернусь так быстро, как только смогу, ваше величество, – пообещал он. – Вы даже поседеть не успеете.

У поселка было свое летное поле – маленькое, на пару грузовых шлиссдарков, но с серьезными и ответственными служащими. Диспетчер увидел Блудницу издалека, и Тир, оказавшись над полем, тихо умилился тому, как старательно дежурный указывал место посадки, чуть не по слогам сигнализируя цветными флажками.

Ясно. Боевые болиды садятся здесь хорошо, если раз в году. А может, вообще никогда не садятся. Что им тут делать – боевым, когда пограничные летные поля под боком?

Не беспокоясь о том, что перепугают дежурного до полусмерти, Тир с Блудницей спикировали на землю. Бедолага с флажками отскочить, естественно, не успел: борт машины едва не шаркнул по его куртке. Но не шаркнул – старогвардейские понты никого не калечат.

Одним взглядом заставив человека проглотить все недобрые слова, Тир бросил Блуднице:

– Никуда не уходи.

И направился к диспетчерской. Степан Батпыртау должен был ждать его именно там.

По сравнению с начальником разведки Саронта, легат Старой Гвардии даже в повседневной форме выглядел настоящим пижоном. Батпыртау явился на встречу в одежде, больше приставшей степному пастуху, чем приближенному могущественного герцога. Был он весь в сером и коричневом, невзрачном, тусклом. Шерстяной халат, вытертые сапоги с загнутыми носами, треугольная войлочная шапка на голове. В Степи такой наряд не бросился бы в глаза, в Саронте, пожалуй, тоже. Зато здесь, на границе Вальдена, Степан Батпыртау буквально притягивал любопытные взгляды.

В Степи, кстати, внимание привлекли бы выбивающиеся из-под шапки русые радзимские кудри и россыпь веснушек на круглой курносой физиономии.

Но уж точно, где угодно, хоть в Степи, хоть в Вальдене, хоть за океаном, взгляд остановился бы на блистающем золотом и драгоценными камнями широком наборном поясе, охватывающем талию Степана Батпыртау. И на привешенных к поясу изузоренных, изукрашенных ножнах с двумя кривыми мечами.

Мечник… Ну дела!

Тир за свою жизнь видел трех Мечников: Лонгвийца, Оскила и Роланда. Все трое одевались строго и с большим вкусом. Возможно, стиль одежды, которого придерживался Батпыртау, тоже считался где-нибудь строгим, и кто-нибудь (в Саэти хватает психов) мог сказать, что начальник разведки одевается со вкусом. Но Тир, чьи представления о Мечниках, уже успевшие сформироваться, оказались грубо разрушены, так и застыл, завороженный переливчатым сиянием драгоценных камней и драгоценного металла.

– Многие засматриваются на этот пояс, – вывел его из оцепенения веселый голос, – так засматриваются, что и сабель не видят.

Прислушавшись к эмоциональному фону Батпыртау, Тир различил только «белый шум». Мечник использовал незнакомый прием, мешающий воспринимать его эмоции. Значит, оставалось полагаться на зрение, слух и интуицию. И если верить этим трем чувствам, Степану Батпыртау действительно было весело.

– Добрый день, – сказал Тир.

– Э-э, летун, – Мечник расплылся в лучезарной улыбке, – неискренне говоришь. А жаль.

Они миновали крохотный поселок, чья единственная улица провоняла рыбой настолько, что вонь не заглушал даже запах моря. Недалеко от летного поля расположился пустующий сейчас рынок, а за рынком – гостиница с пестрой вывеской. И Тир был рад тому, что Батпыртау проехал мимо этого заведения.

Несколько детей и собак провожали их до околицы и отстали, только когда поняли, что чужаки направляются куда-то далеко. Взрослые тоже любопытствовали и хоть следом не увязывались, интерес их был настолько отчетливым, густым, плотным, что хоть руками щупай.

Не каждый день появляются в поселке такие парочки: большой парень на маленькой лошадке и боевой болид. За что Тир любил машины, помимо многих других достоинств, так это за то, что они полностью отвлекали на себя внимание неопытных наблюдателей, и о том, что в машине есть еще и человек, мало кто задумывался.

Ему, кстати, и самому интересно было, куда же они направляются. Лошаденка Степана Батпыртау шагала себе и шагала, как будто по собственным каким-то делам. Блудница и Тир держались рядом, двигались с той же скоростью. Тир время от времени пробовал настроиться на спутника, чтоб хоть примерно представлять, как себя с ним вести – достаточно и того, что ему один раз попеняли за неискренность, – но настройки все время сбивались. Образ начальника разведки таял, рассыпался сухим песком, выворачивался, как намыленная змея, и не поймать его было, хоть ты тресни.

Заметив усмешку Батпыртау, Тир бросил бесплодные попытки. Ну их к черту, этих Мечников.

Километрах в десяти от поселка, там, где берег стал крутым и обрывистым, а море ощерилось черными острыми камнями, стояла на уступе одинокая юрта.

Все вокруг поросло свежей травой, обещавшей к середине лета превратиться в бурьян. Траву эту с аппетитом поедал ненормально крупный вороной жеребец, по спине которого с видом лектора на кафедре расхаживал напыщенный ворон.

Тир увидел эту парочку и пожелал себе немедленно оказаться в любом другом месте, лишь бы подальше отсюда.

Само по себе желание не исполнилось, а предпринимать что-либо в этом направлении было неразумно, зря, что ли, добирался сюда столько времени? К тому же, пока он в машине, никакой Мечник ему не страшен, даже…

Лонгвиец…

Вот черт, надо ж было так вляпаться!

Барон де Лонгви, в степняцкой одежде и босиком, сидел, скрестив ноги, возле юрты на кошме, курил и читал что-то с экрана дгирмиша. Его конь поднял голову и навострил уши. Барон, не отрываясь от чтения, помахал рукой с трубкой. На Блудницу упала гигантская тень, как будто дракон спикировал, но Тир не дрогнул, и мутант, который у Лонгвийца сходил за орла, пронесся мимо, полный незамысловатой детской радости от собственной шутки.