Я взглянула на Лео, – большого, сильного, разъяренного. Им двигала не любовь, а похоть. Ужаснувшись, я решила сбежать, но вспомнила: «Дайте ему любовь, которой не могла дать я». Да, я любила Лео – что бы он ко мне не чувствовал, я любила его. Значит, это будет не похоть, а любовь. Я протянула к нему руки.

Огромные руки Лео начали отстегивать подтяжки. Пуговицы его брюк отлетели, брюки вместе с подштанНиками, сползли к коленям. Золотая бахрома моего платья, отброшенная рукой Лео, взлетела мне на бедра, обе завязки панталон были сорваны – и он оказался на мне. Я задохнулась под тяжестью его тела, но все-таки открылась навстречу ему. И так мы соединились.

Но хотя Лео всего лишь использовал мое тело, мое сердце и разум твердили – я люблю его.

Вскоре он понял, что слишком тяжел для меня – Лео, который никогда не причинял мне боли, – и приподнялся на локтях. Все произошло очень быстро. Лео навалился на мое тело, проникая в меня, его стон удовольствия прозвучал как крик отчаяния.

Мы долго лежали не разъединяясь. Я чувствовала шелковые волосы на влажном животе Лео, и скользкий атлас своего платья, распахнутого до талии, разорванного в первом яростном натиске, слышала, как замедляется, успокаивается быстрое дыхание Лео, слышала его голос, тихий и печальный, сказавший вполголоса: «Какая гражданская война между моей любовью и ненавистью».

Лео ушел от меня, не сказав больше ни слова. Услышав, что дверь гардеробной захлопнулась за ним, я вскочила и подбежала к зеркалу. Я стояла перед зеркалом в разодранной атласной юбке, вытирая с лица грязные потеки слез, перемешанных с румянами и краской для ресниц. Я выглядела безвкусно и дешево. Даже мои золотые босоножки потеряли блеск, хотя тонкие золотые тесемки все еще крепко охватывали мои лодыжки. Лео даже не позаботился снять с меня обувь. Я представила себе, как, наверное, выглядела в его глазах, и горячие слезы стыда покатились по моему лицу, обжигая щеки.

Я сняла бриллиантовое обручальное кольцо и убрала в шкатулку. Прошло время, когда Лео любил меня. Затем я пошла в ванную комнату, которую Лео построил для французской графини, и вся помылась, в точности, как это делала она. Но меня не стошнило от отвращения, как тошнило ее, потому, что я любила Лео, и буду любить всегда.

Я долго лежала без сна, на случай, вдруг Лео вернется и приласкает меня, но он не пришел. Я вспоминала его слова – «любовью и ненавистью». Затем я подумала, что, может быть, этой ночью зачат ребенок, зачат в гневе – нет, в любви, потому что я любила Лео. Засыпая, я все еще повторяла – «любовью и ненавистью, любовью и ненавистью». Значит, у меня еще оставался шанс.

Однако наутро, когда я встала и узнала от мистера Уоллиса, что Лео уже уехал из дома, моя уверенность исчезла.

– Он уехал в город на весь день, моя леди, но, думаю, ужинать будет дома, как обычно, – после прошлого вечера мне было трудно смотреть мистеру Уоллису в лицо, но тот был вышколенным и совершенным слугой. – Когда его светлость вернется, мне передать, что вы спрашивали о нем?

– Нет-нет, спасибо, не беспокойтесь.

Марта Витерс и Мод Винтерслоу появились вскоре после завтрака, с пытливыми и настороженными лицами.

– Ну, как, моя леди?

– Он грел вашу постель?

– Да – и все.

– И все! Чего же вы еще хотели?

– Мне... мне хотелось бы, чтобы он приласкал меня. Марта переглянулась с Мод.

– Некоторые, никогда не бывают довольны, – она повернулась ко мне. – В Истоне есть женщины, которые замужем по пятьдесят лет, и их ни разу не приласкали – по крайней мере, их мужья! – она ткнула Мод в ребра, и они обе хихикнули.

– Это платье произвело впечатление? – спросила Мод. – Его заметили в Белинге?

– Да, заметили, – ответила я. – Только оно местами слишком обтягивает. Может быть, оно больше подходит для девушек из «Гаити».

– Ну конечно, – кивнула Марта. – В этом и заключался замысел. Нехорошо выглядеть как леди, если хочешь поймать мужчину, правда? Нужно выглядеть чуть откровеннее. Как вы и выглядели, – хмыкнула она. – Нужно быть шустрой как заяц, за которым по пятам несутся гончие. Я вчера вечером сказала Мод – теперь его светлость запрыгает, или он не сын своего отца.

– Вы аккуратно повесили платье? – вмешалась Мод. – Я могу привести его в порядок для вас.

Я почувствовала, что мое лицо запылало, и призналась:

– Боюсь... оно немного порвалось.

– Порвалось! – воскликнула Марта. – Вряд ли оно порвалось само, а, Мод? Его порвали.

– Скорее всего, разорвали прямо на попке.

– Его не попка интересовала, Мод.

– Нет, оно не... – поспешно сказала я.

– Даже не дал вам времени раздеться, – фыркнула Марта. – Ну, я не удивляюсь этому, если вспомнить, как вы выглядели прошлым вечером, моя леди. Не удивлюсь, если он даже забыл снять ботинки. У него всегда была горячая голова, в точности, как у его...

– Тсс, Марта. А теперь, моя леди, мы пойдем домой и наденем воскресную одежду, чтобы пойти в церковь, – Марта выступила вперед и помахала мне узловатым пальцем. – Вы сегодня неважно выглядите, после обеда вам лучше всего прилечь.

– Одной! – они хихикнули, направляясь к двери.

Я пошла в детскую нянчиться с Джеки. Ох, зачем они заставили меня одеться так и вести себя так? Раньше Лео был просто безразличным, а теперь он презирает меня.

Я, конечно, не легла отдыхать после обеда, а вместо этого, нехотя села за свой письменный стол. Мне нужно было написать письмо леди Бартон и поблагодарить ее за ужин – но что я могла сказать? Я сидела, уставившись на чистый лист бумаги, а чернила сохли на моей ручке. Кое-как мне удалось написать, что я получила большое удовольствие от вечера, но это была ложь. Я просто не могла выбросить из головы свое прощальное путешествие вниз головой. Там было столько людей. Множество леди, с которыми я была не знакома. – И еще хуже, несколько джентльменов, с которыми я была знакома, встречалась в местном Сельскохозяйственном комитете, и которые знали меня как серьезную ответственную персону. Там был мистер Селби, который выглядел просто шокированным, и сама леди Бартон – что она думает обо мне сегодня?

Я кое-как закончила письмо и запечатывала конверт, когда, раздался стук в мою дверь – это был мистер Уоллис.

– Здесь леди Бартон, моя леди. Вы дома?

– Я... я... – Что мне сказать? Я никогда не умела лгать правдоподобно. – Пригласите ее сюда, мистер Уоллис.

Выходя, он ласково сказал:

– Уоллис, моя леди, не мистер Уоллис.

Я едва расслышала его – я сгорала от стыда. Что она мне скажет?

– Дорогая моя, как мы, все женщины, завидовали тебе! – влетела она в мою гостиную. – Какую сенсацию Леонидас устроил прошлым вечером – просто великолепно! Сидел мрачнее тучи, и вдруг подхватил тебя и утащил подобным образом! Так романтично – юный Лочивар бросает тебя в седло – или я не то говорю? Ну, скорее, зрелый Лочивар. Но он совершенно затмил этих молодых щенят, у них просто нет... нет... – леди Бартон не нашла подходящего слова, она сжала мою руку. – Как тебе это удалось, дорогая? Джордж шепнул мне на ушко этим утром, что у вас с Леонидасом... какая-то размолвка, поэтому он чуть-чуть забеспокоился, когда вы отбыли так... э… стремительно. Но я сказала ему: «Ты не знаешь женщин, дорогой мой. Эми будет совершенно bouleversee. В этой комнате не было женщины, которая не хотела бы поменяться с ней местами этим вечером», – она вдруг остановилась. – Ну, как ты, Эми? Все уладила, полагаю?

Ее бесхитростные синие глаза уставились в мои. Мои щеки загорелись, я не знала, что ответить.

– Конечно, уладила, – сказала она за меня. – Я знаю, что уладила. Ты выглядела просто неотразимой в этом розовом платьице – мужчины не сводили с тебя глаз. И Джордж тоже. Морин Ситон ревновала весь ужин – несмотря на то, что они с Джорджем много лет верны друг другу.

– Но... миссис Ситон... у нее же муж... – моя голова пошла кругом.