Когда мистер Бистон договорил прощальную речь, над могилой наступила тишина, были слышны только всхлипывания сестры Тоби и чирикание птиц. Вдруг раздалась хриплая команда сержанта. Еще выкрик – и солдаты построились в две шеренги, подняли ружья. По последней команде они сделали три залпа в воздух. Птицы смолкли, раздался рыдающий звук сигнальной трубы – последнее «прощай» погибшему.

Последовали еще команды, по которым отсалютовавшая группа привинтила штыки, закинула ружья за плечи и замаршировала с кладбища по двое в ряд. Солдаты, принесшие гроб, стали собирать использованные гильзы. Я взглянула на Клару, она с таким же удивлением взглянула на меня.

Миссис Вильсон выглядела ошеломленной, но гордо сказала:

– Он был солдатом.

Однако когда мы возвращались, я сказала Кларе:

– Почему ружья стреляют сейчас, когда война закончилась? И почему солдаты не оставили гильзы вместо того, чтобы подбирать их подобным образом?

Вечером, начав писать письмо Лео, я нарушила установленное им правило. Я написала о похоронах, о миссис Вильсон, о плачущей младшей сестре Тоби, о птицах, напуганных выстрелами – и о солдатах, подбирающих гильзы. «Неужели нельзя было оставить гильзы? Ведь был торжественный случай, это выглядело недостойно».

Лео прислал в ответ обычные две строчки, но ниже добавил: «Я приношу соболезнования миссис Вильсон. Для твоего утешения хочу добавить, что для нас, санитаров, подбирать гильзы – обычное дело. Их наполняют и используют повторно».

«Нас, санитаров» – сколько же раз Лео приходилось выносить на похороны тела убитых молодых людей, еще не вышедших из юного возраста, погубленных, словно срезанные цветы? Погубленных, как Фрэнк. Я плакала по нему и знала, что в эту ночь другие женщины тоже плачут – по своим отцам, мужьям, сыновьям.

Боже, прошу тебя, верни мне мужа невредимым. Но затем я вспомнила, что он вернется не ко мне. К дочерям, дому, розам, но не ко мне.

Утром я снова взглянула на добавочное предложение, написанное им для меня. Может быть, надежда еще была. И я написала снова, написала подробное письмо, в котором было больше, чем новости о детях, и с волнением стала ждать ответ. Он пришел: «Твое послание от 3-го сего месяца получено, известия, касающиеся детей, прочитаны должным образом». Это было все, но намек был ясен. В следующем письме я написала только о детях.

Но в глубине души я все еще лелеяла надежду. Теперь, когда война кончилась, мужчины начнут возвращаться по домам, и скоро наступит очередь Лео. Тогда, возможно... я не осмеливалась надеяться даже в мыслях, но, видимо, такие надежды были, потому что, когда мисс Аннабел разрушила их, я была в отчаянии.

Она демобилизовалась в конце января и заехала в Истон по пути в Бат. Она, конечно, вспомнила про Лео, сказав, что его демобилизация наступит позже.

– Он в RAMC, а там все еще много работы.

– Но он должен скоро приехать в отпуск. Все приезжают.

Мисс Аннабел странно взглянула на меня.

– Разве он не потрудился сообщить тебе? Он должен был пойти в отпуск месяц назад, но отказался.

Меня словно ударили по лицу.

– Нет... возможно, он просто не мог?

– Конечно, это весьма необычно, но ты не выглядишь слишком уж удивленной.

– Я... я... Фрэнк написал мне письмо, посмертное... а Лео прочитал его. – Лицо мисс Аннабел застыло. – Ему не следовало читать это письмо, – прошептала я. – Оно было адресовано не ему.

– Может быть, и не ему, но Лео – твой муж. Фрэнсису не следовало писать тебе.

– Он только просил у меня прощения – такое же письмо, как он написал и тебе.

– Что?! Такое же, как мне?

– Я не знаю, что было в твоем.

– И я не собираюсь тебе это рассказывать, – лицо мисс Аннабел исказилось от боли, затем она выпрямилась: – Несмотря на свои недостатки, он умер геройски, и я горжусь им, – она сняла перчатку с левой руки. Венчальное кольцо сияло золотом на ее пальце. – Видишь, я снова ношу кольцо. Фрэнсис был моим мужем. А Леонидас – твой муж, – тихо добавила она.

– Он сказал, что больше не будет мне настоящим мужем, – прошептала я. – Он будет только притворяться, ради детей. Но отказаться от отпуска... – я запнулась и жалобно добавила: – Может быть, ты... не могла бы ты?..

– Извини, Эми. Вряд ли я что-нибудь могу здесь сделать, – ее голос смягчился. – Ты сама знаешь, Леонидас – человек, который тяжело воспринимает подобные вещи. Ради него же самого я желала бы... – она оборвала фразу, спросив вместо этого: – Флора наверху? Я заехала ненадолго, мне бы хотелось взглянуть на нее.

Аннабел уехала после чая. Я осталась сидеть одна в темноте. Мне было холодно, очень холодно. Я созналась себе, что до этой минуты все еще надеялась – не на то, что Лео простит меня, а на то, что со временем снова смогу завоевать его сердце, если постараюсь по-настоящему. Но теперь было слишком поздно. У меня не было сил бороться дальше. У меня не хватит мужества приблизиться к Лео, а он, как я знала, никогда не сделает попытки к сближению первым. Он не делал этого раньше, не сделает и теперь.

Сидя в темноте, я наконец, признала правду – моя семейная жизнь закончилась.

Но у меня еще оставались дела, которыми нужно было заниматься. Пока Лео отсутствовал, я должна была распоряжаться вместо него, и я распоряжалась. Вскоре после визита Аннабел мистер Селби слег с приступом бронхита, и я оказалась занята еще больше, чем прежде, но я была рада этой дополнительной работе. У меня таким образом, не оставалось времени на раздумья. Я нарочно погрузилась в настоящее, потому что не могла выносить мыслей о будущем.

Но однажды, в феврале, в Истон пришло прошлое. Сначала я не поняла этого. В тот день я взяла расходные книги в свою гостиную и стала работать там, потому что решила поберечь уголь – не жечь его в кабинете, пока мистер Селби отсутствовал. Я сидела за письменным столом, а Джеки спал в кроватке у камина, когда в дверях появился мистер Тиме, озабоченно наморщив лоб.

– Моя леди, мадам Бальсан желает поговорить с вами. Вы дома?

– Да, конечно, – ответила я не задумываясь, но затем удивилась – кто такая эта мадам Бальсан?

Вошла пожилая женщина в черном, ее лицо было насторожено, глаза тревожно рассматривали меня.

– Добрый день, миледи, – она запнулась, подыскивая слова, ее акцент был очень сильным. – Я ехала сюда из Франции, всю эту ночь.

– Из Франции? У вас сообщение от Лео?

– Миледи, я задала бы вам несколько вопросов, если вы не возражаете, – замялась она. – Вы преданы своему мужу?

Я перепугалась – ведь она была в черном. Что с Лео?!

– Он болен? – воскликнула я. – Вы видели его – что с ним? Он ведь не?..

Ее глаза закрылись, она покачнулась.

– Grace a Dieu.

Я схватила ее иссохшую руку.

– Мадам, я должна поехать к нему, скажите, где он? Вы недавно виделись с ним?

– Я... я... – она с трудом подыскивала слова. – Я не... Я быстро перешла на французский.

– Madame, ou est-illl?

Она ответила на том же языке:

– Миледи, я много лет не видела вашего мужа. Я приехала не от него. Как мне известно, с ним все в порядке. Я приехала, чтобы встретиться с вами.

Я задрожала от облегчения. Наконец я вспомнила про хорошие манеры и предложила ей сесть. Она села на самый краешек дивана и спросила, глядя мне в лицо:

– Миледи, Фрэнсис когда-нибудь рассказывал вам о горничной матери, которая была и ее няней?

Тереза. Это была старая Тереза.

– Да, говорил, – тихо сказала я.

– Это я, миледи, – облегченно вздохнула она. – Я привезла вам сообщение.

Испуг снова охватил меня.

– От Фрэнка... Фрэнсиса?

– Нет, – покачала она головой. – От нее, от мадам графини Ворминстер.

– Но это же я! – затем я поняла, кого она имеет в виду. – Но она умерла!

– Да, миледи, она уже девять лет как умерла, и я каждый день оплакиваю ее. Но перед смертью она оставила вам сообщение.