Еще двое истонских мужчин были ранены. До нас дошли слухи, что мистер Парри, агент из Пеннингса, потерял правую руку. Мы с тревогой ждали новостей. Вскоре пришло следующее письмо от Лео – он снова был во Франции. Я ожидала этого, потому что списки военных потерь снова стали длиннее, и Лео мог потребоваться там, но все-таки это оказалось для меня потрясением. Однако сейчас было не время для претензий. В заголовке письма Лео написал полностью: «2-й полевой санитарный пункт, 51-я дивизия». Он сдержал обещание, а вскоре и я должна была сдержать свое. Я еще не была уверена, потому что кровила и в сентябре, но очень немного, и написала ему об этом. Теперь я знала, что Лео будет ждать, как и я.

Следующее письмо Лео было короче и формальнее – как я догадывалась, из-за того, что он не любил цензуры. Я ломала голову над его письмом, пытаясь представить, как он живет там. Хотелось бы мне, чтобы Лео писал мне такие же письма, как Альби – Элен. Альби рассказывал ей все, без имен, конечно, но в остальном, он рисовал словесную картину, живую и наглядную, прочитанное словно бы вставало перед глазами. Альби писал и о любви, не обращая внимания на цензуру – мне было известно, что Элен всегда тщательно выбирает страницы прежде, чем показать их. Но Лео писал только о детях, о хозяйстве имения – и о розах.

Я беспокоилась и о нем, и о Фрэнке – я любила двоих мужчин, и оба были в опасности. Однажды мистер Селби пришел ко мне с телеграммой в руке, которую прислал сельскохозяйственный комитет, а я в первое мгновение я подумала, что в ней имя одного из них. Не было никакого спасения от этого кошмара.

Однако этой осенью никого из нас не обошли тревоги. По вечерам я сидела с Элен и разговаривала о ее младшем брате и Альби. К нам забегала Клара и мы говорили о ее братьях и о Джиме. Теперь он был дома, но мало чем напоминал прежнего Джима. Угрюмый и злой, он никак не мог примириться с потерей своей ноги. Он получил протез из Рохэмптона, но не носил, жалуясь, что тот натирает культю и слишком тяжел.

– Он хочет снова скакать верхом и бегать, открывая ворота, – вздыхала Клара. – Он никак не привыкнет, что больше не может этого.

Джим ворчал на Клару и злился на каждую мелочь, но если она не заходила к нему, через день-другой его мать встречала меня на улице:

– Джим спрашивает Клару, моя леди.

– В последний раз он прогнал ее, миссис Арнольд, – говорила я.

– Знаю, – огорчалась она, – но все равно он неравнодушен к ней, даже если ведет себя ужасно. Клара – хорошая девушка, больше никто не стерпел бы такое.

Клара терпела, потому что любила его.

– Иногда он все же бывает похожим на прежнего Джима, поэтому я надеюсь, – говорила она. – Я отдала бы все на свете, чтобы он чувствовал себя лучше – ведь я люблю его, моя леди, – и она снова надевала пальто и шляпку и шла навестить Джима.

Я предполагала, что Джим вернется на прежнюю работу в конюшне. Я сказала ему, что мистер Тайсон уже стареет и становится забывчивым, а его парнишке-помощнику только четырнадцать, поэтому Джим нам понадобится.

Лицо Джима замкнулось.

– Нет, спасибо, моя леди. Я, буду бесполезен в конюшне. Я – калека.

Клара пыталась убедить его, но он не слушал. Домой она вернулась в слезах:

– Джим сказал, что лучше бы этот снаряд убил его. Я не знаю, что делать, моя леди, совсем не знаю.

Я тоже не знала, что делать. Я пошла к доктору Маттеусу, спросить, не нужно ли Джиму вернуться к военным докторам, но тот покачал головой:

– Тело Джима здорово – болен его разум. Человеческая натура не выдерживает того, с чем приходится сталкиваться молодежи на войне, – когда я поднялась, чтобы уйти, он спросил: – А как дела у вас, леди Ворминстер?

– У меня... все прекрасно, – вспыхнула я. – Может быть, на следующей неделе я зайду к вам.

Я выждала целую неделю, но крови в этом месяце у меня так и не пришли. Я собиралась пойти к доктору Маттеусу, но он зашел сам и сказал:

– Я получил письмо от лорда Ворминстера, он хочет, чтобы я осмотрел вас.

– Я не уверена, поэтому не хочу его беспокоить.

– Он уже беспокоится, – доктор Маттеус расспросил меня, а затем я позвонила Кларе и провела его в спальню, чтобы он осмотрел меня. – Думаю, можно не сомневаться, – улыбнулся он, уходя. – Я напишу ему, что вы в добром здравии. Но если я подожду денек-другой, может быть, вы сами сообщите ему хорошие новости?

– Да, спасибо, доктор Маттеус. Я напишу ему сегодня.

Едва он вышел, я поспешила в детскую, чтобы все рассказать Элен, но Клара опередила меня. В кратчайшее время об этом узнали все. Мистер Селби встретил меня улыбкой: «Я был так рад услышать ваши новости, леди Ворминстер». Мистер Арнотт энергично потряс мою руку: «На этот раз пора быть мальчику, а, моя леди? Вот уж обрадуется его светлость!», а когда я поднималась по ступенькам фермы, он поддержал меня под руку: «Теперь вам нужно быть осторожнее». Когда я приходила в село, женщины подходили ко мне, чтобы сказать словечко на эту тему.

– Все так довольны, – сказала мне Клара, – все только и говорят о вашем состоянии. Наконец, кажется, есть чего дожидаться. А теперь, моя леди, давайте я уберу этот коврик. За его бахрому можно запнуться, а мы не хотим, чтобы вы попались на это, – она улыбнулась. – Бабушка Витерс сказала, что, судя по вашему лицу, будет мальчик. Конечно, когда его светлость вернулся, мы все предполагали, что это случится, но так приятно иметь уверенность.

Да, было приятно иметь уверенность. Я надеялась, что Лео, не слишком разволнуется. Я вздохнула – как было бы хорошо, если бы он остался здесь, – не сомневаясь, что ему приходят в голову точно такие же мысли.

Ответ Лео пришел очень быстро. Он был в одном из тех особых, зеленых конвертов. Я с волнением распечатала его.

Моя дражайшая Эми!

Спасибо тебе за письмо, которое я получил сегодня. Хотя твои новости были не совсем неожиданными, услышать подтверждение догадок было просто потрясением. Эми, я нелогичнейший из мужчин. Несмотря на то, что я так сильносопротивлялся зачатию следующего ребенка, прочитав твое письмо, я почувствовал огромную гордость. Мои опасения были и остаются искренними, а к концу твоего срока они обострятся, но сейчас я наслаждаюсь сознанием того, что исполнил примитивнейшее мужское желание, зачав ребенка от любимой женщины.

В общем, мое радостное настроение основано на самой обычной гордости. Эми, ребенок, которого ты носишь – символ нашего будущего. Странный парадокс – после стольких лет безнадежности в мирное время, теперь, в разгар войны, у меня появилась надежда, надежда, которую дала мне ты. После стольких лет беспросветного прозябания я снова радостно смотрю вперед. Я даже мечтаю, мечтаю о нашем будущем. Это очень простые, домашние мечты. Это – лето, мы с тобой гуляем по парку, а наши дети, словно щенята, копошатся вокруг нас. Ты идешь рядом со мной, нежным голосом рассказывая о своих делах.

Вот и все, Эми, я не требую, от жизни большего. Но даже такая простая мечта пока несбыточна, и я должен довольствоваться воспоминаниями – о твоей улыбке. Когда ты наливала мне кофе за завтраком, о твоем сосредоточенном выражении лица за шитьем, о мгновенной вспышке понимания в твоих глазах, когда ты усваивала что-то новое, о твоем лице, когда ты впервые поднесла к груди Розу.

Ты дала мне так много воспоминаний, живых и ярких, что мне их почти достаточно. Почти, но не полностью. Если бы у меня было волшебное зеркало Зверя, чтобы я мог видеть тебя сейчас– но нет, я сам себя обманываю. Мне мало даже смотреть на тебя, я хочу большего. Я хочу снова держать тебя в объятиях, чувствовать, как твои руки обнимают мою шею, как твои губы гладят мою щеку нежнейшей из ласк, как твое теплое, нежное тело раскрывается мне навстречу– я не могу продолжать. Нет гарантий, что даже этот конверт не распечатают, а я не хочу, чтобы чужие глаза читали, как мы занимаемся любовью. Это, слишком драгоценный секрет, чтобы доверить его словам.