Она любила покрасоваться перед зрителями, и хотя Руфь ни словом, ни жестом не нарушила урока, Аннунсиата немедленно начала, как говорится, играть на публику. Она была отличной наездницей и управляла пони со знанием дела, но ее поза мигом сделалась преувеличенно изящной, а жесты – экстравагантными. Когда же Руфь, наконец, велела ей остановиться в центре, девочка развернула свою лошадку и задержала ее в показном и совершенно необязательном полуподъеме.

– Останавливаться так не положено, – резко заметила Руфь, и брови Аннунсиаты тут же сомкнулись. – Твое общение с лошадью всегда должно быть тонким, как я тебе не раз говорила. У тебя и так достаточно всего от природы, Аннунсиата, чтобы еще тратить силы на показные эффекты. Прежде всего должна быть утонченность.

– Да, мама, – процедила девочка сквозь зубы. Руфь воздержалась от дальнейших споров, не желая портить хороший урок ссорой.

– Что ж, тогда все хорошо, – сказала она, и они подошли к гостям.

– А чему это вы ее учили? – поинтересовался Ральф, когда обмен приветствиями закончился. – Это напоминало фехтование.

– Что было, то было, – ответила Руфь. Мэри-Эстер удивленно приподняла брови.

– Руфь, пристойно ли обучать девочку владеть саблей? – спросила она. – Я понимаю, что сабля – в данном случае, только палка, но…

– Я припоминаю, как вы однажды говорили, – перебила ее Руфь, – что никакое обучение никогда не проходит впустую.

– Да, но…

– Когда она поедет на охоту, то сможет использовать копье. И, кроме того, это упражнение делает ее сильнее и придает гибкости в седле. Хиро, ты распорядилась о закуске для наших гостей? – спросила Руфь, резко меняя предмет разговора.

Хиро вздрогнула.

– Ах, нет, пока нет. Я ждала, когда ты закончишь.

– Ну так сделай это сейчас. А мы подойдем, как только разберемся с лошадьми. Тетушка Мэри, не проводите ли Кэти и Гетту в дом? А ты, Ральф, помоги нам.

Компания раскололась, и Ральф отправился вместе с Руфь и слугой в конюшни, бредя между ней и лошадкой Аннунсиаты. Как только они вышли за пределы слышимости остальных, он сказал:

– Мне так забавно наблюдать за тобой, Руфь. Ты с Хиро и детьми – этакое странное маленькое семейство.

– Почему же странное? – поинтересовалась Руфь.

– Ну, странно ведь для двух женщин жить вот так, одним… Ну, без мужчин, я хочу сказать. Слуг-то, я знаю, у вас полон дом.

– Я бы сказала, что после стольких лет войны это уже не так странно. Теперь, должно быть, есть много женщин, чьи мужчины не вернулись домой.

Ральф кивнул.

– Да, полагаю, что так. Но ты с Хиро… ты вроде мужа, а она вроде жены, а ваши двое детей – это ваши общие дети. Все на месте. Так чему ты ее учила, между прочим?

– Как я и сказала. Учила фехтованию. Я предпочитаю, чтобы она могла защитить себя, если когда-нибудь возникнет такая необходимость. Когда она подрастет, я еще обучу ее пользоваться пистолетом и мушкетом.

– Ты так сделаешь из нее мальчика.

Руфь грустно засмеялась и кивнула в сторону Аннунсиаты, ехавшей на своем пони немного впереди них. Девочка прекрасно понимала, какое впечатление она производит в седле, да еще в таком роскошном костюмчике для верховой езды, в мягких маленьких сапожках, с очаровательно растрепанными локонами.

– Сделать мальчика из вот этой? Из этой маленькой щеголихи? Можешь не сомневаться, Ральф, по этой земле никогда еще не ходило существо, которое было бы более уверено в своей принадлежности к женскому полу, чем вот это.

– Тогда почему же…

– Потому что все больше появляется причин защищать себя. Ты знаешь, что шотландцы снова пересекли границу?

– Нет, – ответил Ральф, становясь серьезным. – Я не слышал.

– Шотландская армия во главе с лордом Гамильтоном выступила в защиту короля. Мы услышали об этом вчера. Ферфакс и Кромвель, несомненно, к тому времени уже двинутся на север, чтобы дать сражение. Выходит, военные действия продолжаются, и кто знает, когда они закончатся, если закончатся вообще. Да, Аннунсиате пока всего четыре года, но, похоже, она вырастает в мире, в котором мужчины будут истреблять друг друга, пока их вообще не останется ни одного. И я не желаю, чтобы в таких условиях она была утонченной и робкой.

– Значит, ты думаешь, предстоят еще и новые сражения? – задумчиво спросил Ральф.

Руфь внимательно посмотрела на него.

– Это уже называют «второй войной».

Мэри-Эстер всегда вставала очень рано, чтобы посвятить час безмолвной молитве в часовне, прежде чем пробудится дом. На следующий день после поездки в Шоуз она, выходя из часовни, застала Эдмунда и Ричарда, стоявших в холле с мрачными лицами, а Клемент со встревоженным видом вертелся рядом. Эдмунд держал какой-то листок бумаги. При приближении Мэри-Эстер оба повернулись, а она остановилась и нервно сказала:

– Что-то случилось. Что же?

Эдмунд махнул листком бумаги, но говорить он не мог. Объяснил Ричард:

– Дело в Ральфе. Он оставил записку. Парень сбежал, чтобы вступить в армию.

– Сбежал? – ей потребовалось всего мгновение, чтобы осмыслить случившееся. Она припомнила вчерашний разговор в Шоузе – о том, что шотландская армия примкнула к королю. – Но зачем ему потребовалось убегать? Почему он просто не…

Ричард грубо рассмеялся.

– Уж вы бы поддержали его, не так ли? Почему же он к вам-то не подошел? Уж вы бы отправили кого угодно погибать за короля. Такая уж традиция у Морлэндов, верно? Вы с моим отцом вколачивали это в меня все мое детство… ах, драгоценное имя Морлэндов!

– Ричард… – запротестовал было Эдмунд, но Ричард остановил его незнакомым небрежным жестом.

– Что ж, похоже, я положил всему этому конец. Да, он убежал, чтобы вступить в армию, чтобы сражаться… Но только не за короля. Он пошел к Кромвелю.

Ричард резко повернулся и, оттолкнув Клемента в сторону, вышел из холла. Эдмунд по-прежнему смотрел на записку. Мэри-Эстер взглянула на мужа, едва способная поверить в случившееся, и, наконец, когда он поднял глаза, спросила:

– Эдмунд, это… это правда?

– Да.

Мэри-Эстер в ужасе раскрыла рот.

– Но ведь его могут убить. В боях за неправое дело. Боже милостивый!

Эдмунд выглядел сраженным, и, несмотря на свой собственный страх, она пошла к нему, видя, как глубоко он потрясен. Когда Ральф был ребенком, Эдмунд с пренебрежением отнесся к памяти его матери, но он ведь был его первым внуком, наследником… Мэри-Эстер сделала еще один шаг, и хотя она не протянула руки и не коснулась его, этот жест был написан в ее глазах.

– Эдмунд, – нерешительно проговорила она, – мы должны молиться за него и…

Эдмунд, кажется, пришел в себя. Он облизал пересохшие губы и сказал:

– Он забрал Титанию. Из всех лошадей в конюшне он выбрал Титанию.

Титания была последним жеребенком Феи, которая умерла, дав ей жизнь, она была последним звеном, связывавшим его с молодостью. Мэри-Эстер с изумлением смотрела на мужа, потом ее рот искривился, словно она отведала ягоду терновника, и без единого слова она отвернулась от него.

Сформированная по новому образцу армия находилась в Уэльсе, когда возникла критическая ситуация, и во главе с генералом Кромвелем она двинулась ускоренным маршем на север. Многие солдаты шли босыми, все недоедали, да и денег им не платили вот уже несколько месяцев. Однако боевой дух оставался высоким, ибо они были убеждены, что участвуют в священной войне, а офицеры всячески поддерживали в них эту веру. Они бы нипочем не одержали так много побед, втолковывали им командиры, если бы Господь был не на их стороне. И солдаты искренне верили в это, равно как и некоторые из новобранцев среди самих офицеров. В сердца ветеранов уже закралась тень сомнения. То, что тогда, в сорок втором году, выглядело простым и ясным, теперь, шесть лет спустя, стало запутанным и сложным. И те, кому недоставало уверенности в правоте избранного пути, продолжали воевать в большей степени по привычке, нежели по убеждению.