Клемент ушел, а Эдмунд направился к камину и снял со стены пару пистолетов.

– Эдмунд, – воскликнула Мэри-Эстер, – что ты делаешь? Ты не можешь уходить из дома – там же сражение, страшное сражение!

– А ты хотела бы, чтобы я ничего не делал? – отозвался он. – Там моя дочь!

– Тебя ведь могут убить.

– О, на это у меня есть все права. Это моя вина. Мне бы следовало получше присматривать за ней.

Мэри-Эстер встала и направилась к нему, но холодность в их отношениях не позволила ей коснуться мужа.

– Будь осторожнее, – попросила она. Мэри-Эстер не понимала, какую пользу может принести его поездка, и боялась потерять еще и его, но сказать все это она не могла. Поскольку лошади возвратились без седоков, Анна, по всей вероятности, уже была мертва и не нуждалась в помощи отца, так что Эдмунд рисковал бы своей жизнью напрасно. Но он уже вышел, едва бросив на нее мимолетный взгляд. И женщины остались в одиночестве ожидать вестей о победе или поражении, жизни или смерти.

Первыми беглецами, проследовавшими мимо Морлэнда, были кавалеристы-«круглоголовые» из крыла сэра Томаса Ферфакса. По их словам, они были разбиты и обращены в бегство Горингом. Один или двое остановились выпить воды и перевязать раны. Гетта, ухаживавшая за ранеными, негромко, с отчаянием в голосе спросила, не знают ли они что-нибудь о младшем лейтенанте Хобарте, но никто ничего не знал. Позже явились роялисты, раненые и спасающиеся бегством. Ричард приказал слугам не впускать их, едва не вызвав этим открытый бунт, но тут в дело вмешалась Мэри-Эстер, успокоила разъяренных слуг и твердо заявила Ричарду, что никому не будет отказано в помощи.

– Ты осмеливаешься указывать мне, какие раны я могу перевязывать, а какие – нет? Я ухаживала за своими врагами во время осады.

Ричард посмотрел на нее пристыженно и вызывающе, однако сдержал свой язык.

Сообщения о битве приходили противоречивые, И было просто невозможно определить, что же там происходит. Каждый солдат знал только о том небольшом участке, на котором он находился, и сбивчиво, в нескольких словах рассказывал свою историю. Потом возвратился Эдмунд, уставший, с побелевшим лицом… и без Анны. Мэри-Эстер сбежала вниз и встретилась с ним на конюшенном дворе. Передавая Титанию конюху, он сказал:

– Я заезжал во все окрестные дома, но не нашел никого, кто бы видел ее или слышал о ней. А к полю боя я не смог подобраться близко. Думаю, она должна быть там, под защитой этого Саймондса… или…

Он не смог произнести этого слова. Мэри-Эстер облизала пересохшие губы и спросила:

– А как идет сражение? Все рассказы такие разные…

– Издали трудно определить, темно, но, похоже, у наших больше солдат.

– У наших? – резко переспросила Мэри-Эстер. Но Эдмунд слишком устал и не заметил ее негодования.

– Роялистов меньше, и, по слухам, принц Руперт бежал, и все прекратили сопротивление, кроме полка лорда Ньюкасла.

Их глаза встретились. У измученной Мэри-Эстер уже не хватало сил, чтобы быть жестокой.

– А как же твои сыновья? – спросила она и, посмотрев ему в глаза еще мгновение, отправилась ухаживать за ранеными.

Немного погодя прибыло несколько солдат Руперта. Трое из них сидели верхом на одной измученной лошади, которая, похоже, могла вот-вот рухнуть прямо под ними. Соскользнув на землю, они попросили воды. Двое поддерживали третьего, рука которого была разрублена у плеча почти насквозь. Они отвели его в коридор, и Мэри-Эстер, опустившись подле него на колени, как можно лучше перевязала рану, хотя и понимала, что это ему уже не поможет Лицо его было восковым от потери крови и приближающейся смерти.

– Какие новости? – негромко спросила она. – Какие новости о моей семье? – остальные двое обменялись взглядами, явно не желая отвечать. – Умоляю, скажите мне правду! Вы видели их… капитана Гамильтона и лейтенанта Морлэнда?

– Госпожа, мы не знаем ничего о капитане Гамильтоне, но мы видели, что лейтенант Морлэнд погиб, – наконец ответил один из них.

Удар оказался слабее, чем она могла бы ожидать. Эти слова, похоже, не так уж много для нее значили.

– Расскажите, как это произошло, – попросила она.

– Конь пал под ним, и пока он пытался подняться на ноги, его убил шотландец, – невыразительно произнес тот же солдат. Они повидали так много смертей, что их чувства притупились. – Немногие из нас выбрались оттуда. Все кончено, госпожа. Мы бы хотели только попить воды, а потом надо двигаться дальше.

– Но этот человек не может двигаться, – сказала Мэри-Эстер. – Оставьте его мне, мы тут о нем позаботимся.

Солдаты обменялись взглядами и дружно ответили:

– Благослови вас Господь, госпожа.

– И вас обоих храни Господь, – отозвалась она. Мало-помалу приходили вести… вести о поражении. Все бежали, были ранены или погибли… тысячи погибли. Уже после одиннадцати часов вечера в дом принесли Фрэнсиса, принесли двое пастухов с дальних полей, прямо с того места, где убитые кучами громоздились при лунном свете. Они принесли и конюха Саймона тоже, но вот господина Кита найти не смогли. Не было никаких следов и госпожи Анны – ни мертвой, ни живой. Рассказывали, однако, что лейтенант Саймондс поехал искать ее и не вернулся, так что оставалась надежда, что он, возможно, где-нибудь укрыл ее в безопасности.

Пастухи отнесли Фрэнсиса в часовню и положили там вместе с другим убитым. Ему было двадцать три года. Мэри-Эстер стояла, охваченная горем, и смотрела на него. Она не могла плакать, но, ощутив его смерть, поняла, что и Кит тоже погиб. Вошел Эдмунд и встал рядом с ней. Мэри-Эстер взглянула на мужа и увидела, что его лицо искажено болью еще сильнее, чем у нее, но ей хотелось лишь поскорее вырвать его из своего сердца, никакой жалости к нему у нее не было.

– Фрэнсис и Кит, возможно, Гамиль, возможно, и Анна тоже, – проговорила она.

Эдмунд посмотрел на нее, и его глаза приняли эти удары, и он не сделал ни единого движения, чтобы уклониться от них.

В сражении, подобном этому, войска находились в постоянном движении, и не прошло нескольких минут, как Гамиль понял, что очутился далеко от места гибели Кита. Он постарался запомнить это место, но в скором времени они тоже бежали, преследуемые шотландцами по пятам. Крупный и быстрый Светлячок без всякого труда обгонял неприятельских низкорослых кляч. Гамиль видел, как спасались бегством другие, и, подобно им, бросился к лесу, но не спрятался в чаще, а промчался сквозь нее. Он не испытывал ни малейшего желания быть захваченным, словно кролик горностаями. Он выбрался из леса с другой стороны и осторожно обогнул его в обратном направлении. Подобравшись как можно ближе, Гамиль спрятал своего коня в зарослях терновника и пополз обратно – разыскивать Кита.

Сражение волной откатилось от того места, где упал Кит, и теперь там лежали только убитые и раненые. Некоторые из последних взывали к нему о помощи, другие же съеживались и трепетали от страха, боясь, что он явился добить их и ограбить. Кладбищенские воры всегда держатся поближе к полю брани. Он полз, низко прижимаясь к земле, словно собака, сам дрожа от потрясения и отвращения. Га-миль не понимал, почему делает это, но знал лишь со странной, безумной уверенностью, что должен отыскать Кита и доставить его тело домой. Он дал ему умереть и теперь обязан искупить свой грех. В дрожащем лунном свете было трудно отличить одно место от другого, да и мертвых вокруг было так много, но, наконец, Гамиль увидел Оберона – этого огромного коня нельзя было спутать ни с каким другим, – и совсем рядом, около него, лежал Кит.

Тело его было холодным и сырым от земли и росы. Он оказался на редкость тяжелым для Гамиля, измученного битвой, но все же ему удалось взвалить тело кузена себе на плечо и отправиться в долгий и мучительный путь. Кит был крупнее Гамиля, ну а мертвые вообще тяжелее живых. Спустя некоторое время он впал в лихорадочное состояние и потерял счет времени. Когда он в конце концов добрался до кустов терновника, Светлячок все еще стоял там, понурив голову, уши его тоже поникли. Конь слишком устал, чтобы сопротивляться или выражать недовольство, когда Гамиль, сантиметр за сантиметром взваливал ему на спину тело. А потом, наконец, он отвязал поводья и повел Светлячка вперед.