Рассказывать о Наташе Бестемьяновой и Андрее Букине мне труднее всего. Они сейчас моя первая пара. В них я влюблена, как когда-то была влюблена в Иру Моисееву и Андрея Миненкова.

Летом 1983 года и Наташа, и Андрюша пережили большие семейные события. Наташа вышла замуж за Игоря Бобрина, и весь «фигурный» мир гулял у них на свадьбе в ресторане «Прага». По эскизам Вячеслава Зайцева были сшиты для новобрачных костюмы. Наташа была ослепительно хороша. Сыграли свадьбу в начале лета, танцевала на ней жена Андрюши Букина Ольга, а через три месяца праздник пришел в семью Букиных — родился у них сын, которого родители, не мудрствуя, назвали Андреем.

Наташа через десять дней после свадьбы уехала на сбор. Андрей узнал, что он отец, за три дня до очередного нашего отъезда из Москвы. Ничего не поделаешь: надо работать, готовиться к новому сезону, к олимпийским стартам.

Наташа и Андрей попали ко мне уже сложившимися спортсменами. Бестемьянова занималась у Эдуарда Георгиевича Плинера, одного из лучших наших специалистов одиночного катания. На чемпионате страны 1977 года она заняла четвертое место — это неплохой результат, но на следующий год была десятой. Бестемьянова прыгала всего один тройной прыжок, и у нее полностью отсутствовал старт.

Прославленные Ирина Роднина и Александр Зайцев

В турне по Сибири я обратила внимание на эту фигуристку. Показательная программа Наташи была поставлена на песню Пугачевой «Арлекино», которая позволила ей раскрыть свои богатые эмоциональные возможности в различных амплуа. Может быть, она мне приглянулась и потому, что рыжая. Я рыжих люблю.

Андрей, напротив, рос в спорте как танцор. Вместе со своей партнершой Ольгой Абанкиной, позже ставшей его женой, он выигрывал звание чемпионов страны в юношеском первенстве. Но потом тренерский совет посчитал, что партнерша у Андрея бесперспективная, и было предложено их тренеру Антонине Ивановне Карцевой заменить Ольгу другой девочкой. Тогда ребята решили оставить спорт. Им в те годы казалось легче уйти, чем расстаться друг с другом. Но Андрей помаялся дома пару месяцев и с разрешения Ольги, которая действительно уже не хотела возвращаться на лед, пришел проситься ко мне в группу. Ольга, кстати, на каток все же вышла, но уже как детский тренер, закончив вместе с Андреем институт физкультуры.

Букина я к себе в группу взяла без долгих напутствий, раздумий, сказав что-то вроде: «Ладно, раскатывайся пока, через три дня я тебе что-нибудь скажу». Через три дня я улетела. Он продолжал ходить каждый день тренироваться. Вернувшись в Москву, я стала собираться в Томск, захватив с собой и Букина.

Вдруг в Томске я обратила внимание, что у меня катается ну просто замечательный мальчик с грустными, доверчивыми глазами и катается печально в полном одиночестве, но мне некогда было подумать о партнерше для него. Он же регулярно деликатно спрашивал: «Татьяна Анатольевна, может, партнершу какую-нибудь возьмем?»— «Возьмем, возьмем,-—бодро отвечала я, — приедем в Москву и возьмем». Однако и в Москве никого не взяли, а вот в Северодонецке, где мы встречались на тренировках с одиночниками, я увидела грустную Наташу, стоящую у бортика, и послала к ней на переговоры Андрея.

Он что-то пробубнил ей около борта, она не ответила ни «да» ни «нет». На следующий день, проходя случайно мимо как раз в тот момент, когда она безуспешно разучивала тройной прыжок и все время падала, сказала: «Нечего биться, переходи-ка в танцы». Она пришла... через полгода.

Андрей уже потерял всякую надежду найти партнершу и был готов танцевать в паре с кем угодно. Но с «кем угодно» ему как раз танцевать не годилось. Он заслуживал большего.

Когда Букин, наконец, привел Наташу на СЮП, она чуть слышно пробормотала, что хочет у меня заниматься, но не может бросить своего тренера. Эти ее слова меня сразу подкупили. Меня поразило глубокое понимание отношений с тренером. Наташа пережила нелегкий разговор с Плинером, беседовала с ним и я. Он понимал, другого пути у Бестемьяновой в спорте нет, но расставался с ней нелегко. С учениками всегда расставаться больно.

Я дала ребятам задания: Андрей должен научить Наташу танцевальным позициям, сама же уехала на соревнования. А когда вернулась, поняла, что у меня появилась великолепная пара. То, что из Бестемьяновой и Букина вырастет чемпионский дуэт, сомнений у меня не вызывало. Такие минуты в жизни тренера тоже бывают нечасто.

На следующий же день, забыв обо всех (все — это Моисеева, Миненков, Роднина и Зайцев), я схватила первую попавшуюся мне музыку и начала ставить новой паре показательный танец. Это основное проявление моего восторга, когда я вожусь с кем-то одним и не обращаю уже внимания на остальных.

Я была уверена, что их возьмут на первенство Европы и мира в том же, 1978 году. У Бестемьяновой и Букина получилась замечательная программа. Как жалко, что живут программы всего год и ту, первую, так никто толком и не видел. Я все же оставила из первой их композиции пробежку в будущем показательном выступлении.

Для всех специалистов, увидевших Наташу и Андрея впервые, стало очевидным, что в наших танцах появилась оригинальная пара. Их первый танец — романтический. Испанская мелодия. Она полностью исключает улыбку. Это я отмечаю особо, потому что некоторые утверждают, что Бестемьянова и Букин только и могут, что смешить публику. Первая программа Наташи и Андрея полностью опровергает эти странные выводы. Но скажут: ведь был чаплинский танец? Да, был танец под музыку из фильмов Чаплина. Нужна была программа, чтобы их заметили. И чаплинский танец сделал свое дело.

Кстати, уметь смешить — одна из самых сложных задач. Заставить плакать куда легче. Великих комиков значительно меньше, чем великих трагиков. Никто, кроме Наташи и Андрея, да еще Игоря Бобрина, не умеет этого делать на льду — смешить публику. Умение заставить зрителя хохотать — это невероятное богатство. И наконец, это использование своих сильных сторон. Чем были сильны Моисеева и Миненков? Никто лучше них не мог показать любовь. Они решили изменить стиль — и задуманного эффекта это не дало. Мне думается, даже что-то меняя в стиле, необходимо сохранять свое лицо.

Да, Бестемьяновой и Букину принес известность чаплинский танец. На чемпионате мира в Вене зрители устроили восторженный прием новой советской паре. Вопреки всем писаным и неписаным законам, их, дебютантов, занявших к тому же десятое место, включили в программу показательных выступлений. Включили по настоянию Лоуренса Деми, председателя технического комитета по танцам Международной федерации фигурного катания. Постановка этого танца далась нам трудно, история работы над ним так же трагикомична, как и сам гротескный танец.

Когда мы уже работали над этой программой, но у нас еще мало что получалось, Андрюша вдруг уселся на бортик и начал кричать, что мы зря все это затеяли, зря тратим время, он себя знает и уверен, что умрет, а выкатать танец, в котором нет ни одной медленной части, не сумеет. Он сидел и плакал на этом дурацком бортике, я стояла рядом, гладила его по голове и внушала, что это ступенька, через которую необходимо перешагнуть. Вся жизнь состоит из того, что мы идем по лестнице, преодолевая с трудом или легко новые ступеньки. И не пройдет и полутора месяцев, как он сумеет катать две части, потом три, потом всю программу.

Дело происходило в Томске. Перед выходным днем я хотела устроить прогон для двух частей, но Андрей упал и не мог кататься дальше.

Ночью Букин исчез. Я сидела на окне гостиницы на четвертом этаже, свесив ноги на улицу, ожидая, когда он выгуляется. Он пришел, когда уже светало. Увидев меня со свешенными ногами и с завязанной полотенцем от сумасшедшей боли головой, он, бедный, чуть не лишился чувств. Потом я кричала, что люди, у которых нет сил, так себя не ведут. Они спят, а не шляются по ночам, и пообещала поставить ему еще одну такую программу. Я не пускала Андрея к себе целый день, не выходила из номера сама. И он все это время сидел за дверью. Там ел и пил и ждал, когда я его прощу.