— Это я знаю. И я бы не заговорил об этом первым. Да только…

— Да только… — эхом откликнулась Карен.

— Да только ты нашла то, что нашла, Карен. Деньги, облигации, паспорт. Получается, не все он делал по правилам.

Карен напряглась. Перед мысленным взором возникло лицо Чарли на экране. Вся их жизнь. Они же делились практически всем. Дети, расходы. Иногда и ссорились. По-другому не бывает. Но они полностью доверяли друг другу. И вот тут Карен засомневалась. Она-то доверяла. А Чарли, похоже, не совсем.

— О чьих деньгах мы говорим, Сол?

Он не ответил. Сжал губы, провел рукой по седым редеющим волосам.

— О чьих деньгах?! — Карен не сводила с него глаз.

Наставник ее мужа выдохнул. Пальцы начали выбивать по столу что-то вроде похоронного марша. Он пожал плечами:

— В этом-то и беда, Карен. Никто точно не знает.

Карен не находила себе места. Следующие несколько дней она с трудом заставляла себя подняться с постели. Не знала, что и делать. Саманта все чаще озабоченно поглядывала на нее. Уже неделю Карен была сама не своя, с того самого момента, как увидела лицо Чарли на экране телевизора. И по взгляду дочери чувствовалось, что дети понимали: что-то не так.

— Что происходит, мама?

Карен хотелось все рассказать, но как она могла?

Что человек, которым она восхищалась, который обеспечил ее и детей до конца жизни, так жестоко их обманул? Что там говорил Сол? Незаконные счета. Деньги людей, которых она знать не знала. Офшоры.

Каких людей?

И все эти наличные. Они ужасали Карен. Откуда они взялись? Она начала склоняться к мысли, что Чарли совершил какое-то преступление. «Чарли никогда не упоминал другие счета, которыми он мог управлять?»

«Нет, — ответила она Солу. — Ты знаешь Чарли. Он был честным человеком. Так щепетильно относился к деньгам своих клиентов».

Все эти годы он водил ее за нос?

Прошло еще несколько дней. Карен просто сходила с ума. Чарли жив. И что все это значит? Ночью она опять не могла уснуть. У детей свет давно погас. Тоби спал на ее кровати. Карен спустилась вниз, вскипятила чайник, налила себе чашку чая.

На столике стояла рамка с фотографией Чарли. В белой рубашке на трех пуговичках, с короткими рукавами и шортах цвета хаки. Именно эту фотографию они увеличили для мемориальной службы. Посчитали ее лучшей, Чарли на борту яхты, посреди Карибского моря, с прижатым к уху мобильником.

«Ты знал его, Сол…»

Карен взяла рамку, впервые подавив желание швырнуть ее в стену. И внезапно вспомнила. Образ этот вдруг вынырнул из глубин памяти.

Чарли, машущий рукой…

Восхитительная неделя на Карибах подходила к концу. Яхта. Сент-Бартс. Горда. Тортола. На следующий день детей ждала школа.

И вот тут, совершенно неожиданно, Чарли объявил, что должен задержаться. Перемена планов. Срочная встреча.

Почему? С чего?

Он отвез их в местный аэропорт, и они улетели в Сан-Хуан на маленьком двенадцатиместном самолете. Она боялась летать на этих маленьких самолетах. При взлете и посадке держала Чарли за руку. По этому поводу над ней всегда подшучивали…

Почему вдруг всплыло это воспоминание?

Чарли попрощался с ними у галереи для вылета, по существу, стеклянной двери, ведущей налетное поле.

— Все будет хорошо. — Он крепко обнял ее. — Я прилечу через пару дней.

Но, пристегиваясь ремнем безопасности в маленьком двухмоторном самолете. Карен вдруг испугалась: она никогда больше не увидит его. «Почему ты сейчас не со мной, Чарли?» — задала она безмолвный вопрос и потянулась к руке Алекса.

Когда завертелись пропеллеры, Карен посмотрела в иллюминатор. Чарли стоял на балконе миниатюрного терминала, в белой рубашке и шортах, в глазах отражаюсь солнце.

Махал рукой.

Махал одной рукой, а другой прижимал мобильник к уху, наблюдая за взлетом крохотного самолета.

Офшоры, сказал ей Сол. Багамские или Каймановы острова.

И теперь, когда Карен смотрела на фотографию, ее охватил тот же страх. Она вдруг подумала, что совершенно не знала Чарли. На фотографии его глаза не отражали солнце, но казались такими глубокими, такими незнакомыми, словно пещера, таящая в себе множество тайн. Тайн, которые никто никогда не исследовал.

И как же ее пугали эти тайны. Она поставила рамку на столик. «Он жив, — подумала она. — Может, сейчас думает обо мне. Может, гадает в этот самый момент, знаю ли я, подозреваю, чувствую его присутствие на этом свете».

Карен содрогнулась.

«Что же ты такого сделал, Чарли?»

Она понимала, что не сможет долго держать все в себе. Просто сойдет с ума. Она должна с этим разобраться. Почему он это сделал? Где он сейчас?

Карен закрыла лицо руками. Никогда она не чувствовала себя такой беспомощной. Такой одинокой.

И она знала только одно место, куда могла пойти со своими проблемами.

Хоук поднимался в свой кабинет из подвала, где находились камеры предварительного заключения. Он и Фредди Муньос только что получили признательные показания перепуганного юноши-латиноса, члена банды из Норуока, которая угоняла дорогие автомобили в Гринвиче и окрестных городках. Эти показания позволяли накрыть всю банду. Джо Хорнер, детектив полицейского участка Норуока, ждал на телефоне.

Когда Хоук проходил мимо стола Дебби, секретарши группы расследования насильственных преступлений, она остановила его:

— К вам посетительница, Тай.

Она сидела на скамье у двери его кабинета, в оранжевой водолазке и бежевом жакете, рядом лежала сумка с одной лямкой. Хоук и не попытался скрыть, что появление Карен обрадовало его.

— Деб, скажи Хорнеру, что я возьму трубку через минуту.

Карен встала. Улыбнулась несколько нервно. Хоук не видел ее пару месяцев, с тех пор как люди, которые досаждали ей, вроде бы угомонились и полиция сняла охрану и с дома, и с детей. За это время он раз или два звонил, чтобы убедиться, что все в порядке. Улыбаясь, Хоук направился к Карен. Заметил, что лицо у нее бледное и осунувшееся.

— Вы сказали, что я могу зайти… — она пожала плечами, — если что-то случится.

— Разумеется.

Карен встретилась с ним взглядом.

— Что-то случилось.

— Пройдемте в мой кабинет. — Он взял ее под руку.

Хоук крикнул Дебби, что сам перезвонит норуокскому детективу, открыл стеклянную дверь и пропустил Карен вперед. Пододвинул металлический стул к круглому столу для совещаний, который стоял напротив его письменного стола.

— Присядьте. — Он видел, что она расстроена и встревожена. — Принести вам чего-нибудь? Воды? Чашку кофе?

Карен покачала головой. Он придвинул другой стул, сел лицом к ней.

— Так расскажите мне, что случилось.

Карен глубоко вздохнула, крепко сжала губы, сунула руку в сумку.

— Мы можем воспользоваться вашим компьютером, лейтенант?

— Конечно.

Она протянула ему компакт-диск.

— Я хочу, чтобы вы это посмотрели.

На экране появились люди. Много людей. На улице. В Нью-Йорке. Вроде бы какой-то репортаж. Из гущи событий. Он сразу понял, что съемка сделана в день взрывов на Центральном вокзале.

— Вы видели этот документальный фильм, лейтенант? Его показывали по телевизору в прошлую среду.

Хоук покачал головой:

— Я работал. Нет.

— Я видела. — Они оба смотрели на экран. — Для меня это было так тяжело. Зря я это сделала. Все ожило вновь.

— Я могу вас понять.

— И где-то здесь я почувствовала, что смотреть больше не могу. Собралась выключить. — Она встала, подошла к нему, наклонилась над его плечом, всматриваясь в экран. — Мне казалось, что я сойду с ума, вновь наблюдая, как умирал мой муж.

Хоук не понимал, куда она клонит. Наклонившись еще больше, Карен дотянулась до мышки, ждала. Люди, пошатываясь, появлялись из какого-то бокового выхода вокзала, кашляющие, задыхающиеся, в копоти и крови.

— И вот тут я увидела это, — добавила Карен.