Президент Ельцин, начав завоевание популярности с провозглашения себя борцом против коррупции в городе Москве, не оказался таковым в России, избравшей его главой государства. Он регулярно налагал вето на закон о коррупции, менял премьеров, стоило им только заикнуться о борьбе с олигархическим разбоем. Это все больше раскалывало общество, в котором граждане оказались равными и более равными перед законом. Ельцин упустил шанс стать президентом согласия, наоборот, он стал президентом раздора. Конфронтация, умение сталкивать людей лбами были его стихией, в спокойной обстановке он работать, видимо, просто не мог.
Высшей точкой его способности к конфликтам и нашего национального позора навсегда останется, конечно же, расстрел первого в новой России парламента. Как уже отмечалось выше, его депутаты в тяжелейшей политической борьбе сделали Ельцина сначала Председателем Верховного совета РСФСР, а затем и президентом Российской Федерации. Всенародные выборы не должны здесь никого вводить в заблуждение — Верховный Совет был де-факто избирательным штабом Ельцина на первых выборах президента РФ. Борис Николаевич рассчитался со своими сподвижниками сполна. Как — видел весь мир.
Вернусь еще раз к книге, написанной помощниками и советниками президента России, «Эпоха Ельцина». Там дается подробнейшее описание действий Ельцина в период с марта по октябрь 1993 года. Анализ принятых тогда документов, сопоставление конкретных шагов, круг действующих лиц, почти все из которых мне достаточно хорошо известны, привели меня к тяжелому выводу: президент Российской Федерации намеренно обострял конфликт с парламентом. Никаких актов о согласии, о примирении он подписывать не собирался. Его задачей было, прежде всего, прекращение любых заявлений с трибуны «Белого дома» о нарушениях и злоупотреблениях в ходе приватизации и дележа госсобственности. Ссылки на одиннадцать чемоданов с компроматом политически наивного вице-президента А. В. Руцкого и не очень удачные реплики по поводу президентских слабостей со стороны Р. И. Хасбулатова — это все для простаков. Как и в случае с подготовкой проекта нового Союзного договора, описанной в главах, посвященных перипетиям вокруг этого документа, Ельцин продемонстрировал в своих отношениях с «мятежным» парламентом ту же грубую самонадеянную игру, которая и удалась-то лишь потому, что ни один здравомыслящий человек, кроме разве что кучки негодяев, не мог допустить и мысли, что президент страны решится на конституционный переворот. Ну а шумовое оформление в виде хора интеллигенции — этому мы весь мир поучим!
Система российской демократии как форма государственного устройства сложилась уже в 1991 году под определяющим влиянием горбачевской перестройки. Она включала всенародно избираемых президента, вице-президента, парламент. Нормально функционировал независимый Конституционный суд. Претензии к генеральному прокурору В. Г. Степанкову, конечно, были, но нигде нет генеральных прокуроров, которыми были бы все довольны. В целом же прокуратура работала, я считаю, лучше, чем она стала работать после октября 1993 года. Пресса освоилась с Законом «О средствах массовой информации» и могла по праву считать себя свободной. На местах были сформированы выборные законодательные органы, начало развиваться нормотворчество субъектов Федерации. Это были крупные демократические завоевания, позволяющие говорить о возникновении в России новой политической системы.
К 21 сентября 1992 года Ельцин фактически парализовал всю эту систему.[71] Парламент был объявлен распущенным, полномочия вице-президента, Конституционного суда и генерального прокурора приостановлены. Публикация парламентских материалов прекращена, что иначе как введением цензуры не назовешь. Местным органам законодательной власти доходчиво объяснили, что они могут быть распущены, если станут на сторону парламента.
Другими словами, к 3 октября основные демократические институты России были «выведены из игры» и никогда уже больше не возникли в прежнем виде — новая Конституция сделала их зависимость от президента подавляющей. Назовем мы это диктатурой или более мягко — авторитаризмом, неважно: в Россию снова вернулась почти неограниченная власть одного лица.
Можно сказать: выборного же лица-то! Как участник предвыборных мероприятий Ельцина в 1996 году, замечу на это: дайте человеку власть, а уж выборы свои он организует — опыт формальных выборов у России побольше, чем в любой другой стране.
Широко известно, что перед постыдным побоищем президент России озаботился установлением надежной и оперативной связи с некоторыми зарубежными информационными структурами. Те в долгу не остались, сделав миллиарды людей в десятках стран зрителями невиданного действа — в центре десятимиллионного города, при огромном стечении зевак ядерная держава, как в тире, расстреливает свой законно избранный парламент. Россия словно превратилась в некий зоопарк, который посетили инопланетяне, чтобы с восторгом понаблюдать, как эти странные существа — русские уничтожают друг друга. Если у кого-то и сохранялись еще остатки уважения к нашей стране, то после боевых танковых стрельб с Калининского моста они, уверен, испарились.
Народу эти события представили как историческую победу демократии. Еще раньше чем были проведены хоть какие-то следственные действия, президент уже объявил обитателей «Белого дома» членами «кровавого фашистско-коммунистического» заговора — хорошо хоть не врагами народа. Потом эти «фашисты-коммунисты» даже губернаторами стали избираться, никто им недавнее прошлое и не вспоминал. Так же благополучно забыли и обещание поскорее провести справедливые президентские выборы, спасибо, хоть парламентские провели в декабре. Опять понадеялись на отходчивость народа и опять оказались правы. Впрочем, если бы народ и по-другому среагировал, все равно бы оказались правы: ельцинская демократия тем и велика, что позволяет от выборов до выборов о народе не особенно беспокоится. Понятно же, что это «красно-коричневые» хотели на нас наехать, а мы от них только защищались.
Если освободить минувшее десятилетие от псевдозначительных посланий, от игры на ложках, дирижирования иностранными оркестрами, постоянной «работы над документами», немотированных отставок и прочего самодурства, то что же останется в сухом осадке? Мало утешительного мы там обнаружим. Гораздо больше будет того, что вызовет лишь одну реакцию: Господи, да было ли это на самом деле, а если было, то как мы могли такое допустить?
1991 год. Декабрь. Более 200 миллионов человек засыпают в одной стране, просыпаются в другой. Российская демократия приподнимает разукрашенное забрало, показывая, что мнение народа, точнее народов, ее не интересует. Потом все происшедшее отнесут на счет Кравчука и Шушкевича. Это ложь. Самой заинтересованной стороной был третий участник. Без его настойчивой воли ни Кравчук, ни тем более Шушкевич никогда бы не решились разрушить СССР, разорить жизнь сотен народов, поставив их перед фактом произвольного, грубого размежевания сложившейся за века жизнедеятельности. Как я уже писал выше, позвонили президенту США, доложились, поехали строить нечто такое, о чем слышали, но чего сами никогда не создавали. Бушующие толпы на площадях родных нам всем городов, культивирование межнационального недоверия, возведение в привычку попреков «москалям». И нарастающие бедность, разорение, безнадежность. Экономика в упадке, новые государства — в долгах, люди в нищете. Процесс, как говаривал М. С. Горбачев, пошел, но вслепую.
1992 год. Российское руководство избирает путь «шоковой терапии». Это были даже не экономические решения, это была убийственная политика, которая точнее всего определяется словами «экономический экстремизм». Обещания, что цены через 2–3 недели, ну, по крайней мере, через несколько месяцев стабилизируются, денежная масса будет соответствовать товарной, рынок наполнится и в погоне за потребителем начнет прессинговать цены, предопределяя их снижение, — все оказалось бессовестным враньем. Наш рынок не погнался за потребителем, цены ушли в заоблачные выси, инфляция составила без малого три тысячи (!) процентов. Все трудовые сбережения советского времени, представлявшие собой вовсе не избыточные накопления, а всего лишь отложенный спрос, существовавший из-за скудости товарного рынка, превратились в пустые бумажки — при такой инфляции 1000 рублей оказалась равными 33 копейкам! То, что по нашей традиции приберегалось на «черный» день, было, по сути, конфисковано. Люди не могли купить себе еду, заплатить за квартиру, не на что было даже похоронить близкого человека! А пресса захлебывалась: «Гайдару выделяют заем в 44 миллиарда долларов!», «Гайдар договорился о 24 миллиардах долларов!» Потом цифра понизилась до 14 миллиардов, а вскоре и вовсе сошла на нет. Народ остался наедине со своими бедами и страданиями, в которых не был виноват.
