В сериале пациенты бросают вызов профессионализму своих врачей, в то время как доктор Грегори Хаус бросает вызов вере пациентов и коллег в сложившиеся медицинские каноны. Возмутитель спокойствия, индивидуалист до мозга костей, Хаус всех выводит из себя. Он постоянно противостоит авторитету начальства и переворачивает с ног на голову все, что вынесли из учебных аудиторий его подчиненные. К великому неудовольствию коллег, он часто играючи переступает границы профессиональной и личной этики. Возьмем, к примеру, его решение использовать электрошоковую терапию, чтобы стереть память молодому пожарному, страдающему от сердечных приступов, которые провоцирует присутствие в палате его безответной любви («Слова и дела» (3/11)). Хотя лечение и прекратило приступы, но высокой ценой: Хаус удалил фрагменты жизни и личности пациента — и, как выясняется в конце эпизода, совершенно напрасно.
Другие: болезненная потребность
Хотя другие вызывают сильную тревогу и беспокойство, Сартр недвусмысленно дает понять, что мы в них нуждаемся. Чтобы развить свои познавательные способности, эмоциональный интеллект и систему морали (то есть качества, которые мы считаем подлинно человеческими), людям нужно о ком-то заботиться и с кем-то взаимодействовать. И хотя Сартр почему-то умалчивает о наиболее очевидном примере — зависимости младенцев и детей от родителей или опекунов, — он утверждает, что, если бы не контакты с другими людьми, у нас не было бы ни языка, ни возможности самопознания, ни индивидуальности.
В «Хаусе» эта взаимозависимость людей показана через призму медицины. Пациенты, приходящие в Принстон-Плейнсборо, нуждаются в профессиональной медицинской помощи, которую могут получить только в больнице. Те из них, кто попадает к Хаусу и его команде, — еще более наглядный пример. Страдающие от болезней, которые другие врачи оказались не в состоянии вылечить или даже диагностировать, пациенты зависят от гения Хауса — вот причина, по которой они (да и вообще все окружающие) готовы его терпеть. Несмотря на пристрастие к наркотикам, несносный характер и отрицание авторитетов, Хаус слишком хорош как врач, чтобы без него обойтись. Слишком много жизней он может спасти.
Когда речь заходит о нашей зависимости от других, особый интерес для Сартра представляют вопросы самосознания и индивидуальности. По Сартру, взаимодействие с другими — необходимое условие возникновения рефлективного сознания. До встречи с другими люди обладают сознанием, но только после нее обретают полностью реализованное самосознание. Сартр убедительно доказывает это утверждение на примере человека, увлеченно подсматривающего в замочную скважину, пока кто-то не появится в коридоре и, увидев подсматривающего, не превратит его самого в объект.[9]
Сериал иллюстрирует эту мысль Сартра не хуже его самого. Хаус и его команда контролируют самосознание пациентов и, диагностируя их болезни, повышают степень их самоосмысления. Интересно, что, благодаря взаимодействию друг с другом, Кадди, Уилсон, Кэмерон, Форман, Чейз и даже сам Хаус становятся более склонными к рефлексии и их самосознание растет.
При всей исключительной важности самосознания как такового, без него было бы невозможно развитие чувства «идентичности личности». «Идентичность личности» подразумевает «чувство себя», объективное представление о себе, о своих особенностях, склонностях, симпатиях и антипатиях. Сартр не верит, что индивиды могут самостоятельно развить «чувство себя», и утверждает, что другие играют в этом процессе решающую роль. «Другой хранит секрет — секрет того, чем я являюсь».[10]
Первоначально люди обретают «чувство себя» в процессе ассимиляции объективных характеристик, получаемых от других. Например, дети, которых называют «никчемными» (и соответственно с ними обращаются), начинают верить в свою никчемность. Хотя сильнее всего влияние других ощутимо в детстве и отрочестве, Сартр подчеркивает, что другие продолжают играть свою роль в формировании идентичности и с наступлением зрелости; так наши личности всю жизнь продолжают изменяться благодаря общественным отношениям. Мы выковываем друг друга посредством социальных взаимодействий: сначала через ассимиляцию, затем проектируя характеристики объектов, которыми мы являемся друг для друга. Кэмерон, Форман и Чейз как личности формируются в процессе взаимодействия с Хаусом и друг с другом. Хотя не всегда (далеко не всегда!) приятные, эти взаимодействия помогают каждому из них развиваться как врачу и как человеку.
Последний пример нашей зависимости от других выставляет нас в еще менее выгодном свете. Как показывает Сартр, другие вызывают у нас столько же неприятия, сколько приязни. По этой причине мы часто предпочитаем отталкивать людей, а не взаимодействовать с ними. Тем не менее другие могут помочь справиться с жизненными трудностями, ведь не только люди нас пугают и тревожат. Свобода ужасает нас так же, как и манит, отсутствие смысла тревожит настолько же, насколько пугает перспектива его обретения, и мы боимся жизни не меньше, чем смерти. Поэтому Сартр называет человеческую жизнь «тщетным стремлением»[11] и утверждает, что стандартная реакция на экзистенциальную тревогу есть «бегство».[12]
Сартр использует термин «дурная вера», то есть непреднамеренный самообман, для описания разнообразных попыток убежать от неприятных аспектов человеческого бытия. Интересно, что отношения с другими людьми выступают одновременно и как средство, и как причина создания «проектов дурной веры».
Сартр заявляет, что из-за глубоко коренящейся тревоги, которую вызывает у людей необходимость взаимодействия друг с другом, честные и обоюдовыгодные межличностные отношения (он называет такие отношения «аутентичными») если и возможны, то встречаются крайне редко. Напротив, многие никогда не видят в других ничего, кроме объектов, или используют других, чтобы избежать ответственности, позволив им объективировать себя «по способу бытия вещи».[13] Эта тенденция (пытаться существовать либо только как субъект, либо как объект, но не как субъект и объект одновременно) приводит Сартра к выводу, что садомазохизм — далеко не аномалия и большинство человеческих отношений по своему характеру садомазохистичны.[14]
На примере Хауса мы наблюдаем и человеческую склонность к самообману, и способ, которым садист избегает подлинных отношений с другими. «Дурная вера» непременно включает отрицание как защитный механизм, в частности отрицание каких-то проблем или аспектов собственного положения. По Сартру, «дурная вера» — это «ложь самому себе»,[15] целью которой является бегство. Хаус, вместо того чтобы признать свою наркозависимость и безразличие к людям, бежит от ответственности, принимает роль жертвы и использует свой физический недостаток как оправдание и викодиновой наркомании, и сволочизма.
Вероятно, из-за своей травмы и пережитой личной потери Хаус сопротивляется близким отношениям и отталкивает любого, кто вторгается в его личное пространство. Как сартровский садист, что в глубине души боится уязвимости, неизбежной при аутентичных взаимоотношениях, Хаус отвергает их, «делая из другого объект».[16] В то время как для подлинного контакта необходимо, чтобы человек признавал и уважал свободу других и глубину своей связи с ними, Хаус создает иллюзию абсолютной независимости, рассматривая других как «формы, которые проходят по улице» и действуя, как если бы он «был один в мире».[17] Кроме того, Хаус являет собой прекрасную иллюстрацию садиста, не только яро отстаивающего свою безопасность и объективирующего ради нее других, но и получающего не меньшее удовлетворение от ощущения их зависимости от него.[18]
