В этот момент Кэмерон и признается Уилсону, что, если бы она не вышла замуж за своего друга, он умер бы в одиночестве — совсем как Синди. В этой ситуации Кэмерон не решает абстрактную моральную проблему в новом контексте — она воскрешает в памяти собственный опыт и не может отделить эмоции от ситуации, требующей ее вмешательства. Ее личная история мешает выполнять врачебные обязанности. Разумеется, Кэмерон не следует совсем игнорировать роль эмпатии при решении нравственной проблемы: эмоции действительно могут помочь определить потребности других, научить иному видению. Тем не менее. чрезмерная заботливость Кэмерон часто дорого ей обходится. По мере развития сериала эта чрезмерность все чаще подталкивает ее к использованию хаусовских приемов во имя «заботы» о пациентах. В эпизоде «Будь что будет» Кэмерон тайно (и нарушая закон!) делает укол пациенту, чтобы не дать ему покинуть больницу: «Я думала, что ему нельзя выписываться, и ввела три грамма фенитоина. Я не могла позволить ему уйти». Увы, чрезмерная забота о пациентах делает Кэмерон похожей на Хауса.

Видимо, самым разумным будет признать отсутствие универсального подхода к моральному суждению, который гарантировал бы благополучие всех сторон. Но Кэмерон привлекает наше внимание к этике заботы и являет собой столь желанный контраст Хаусу. Давайте же надеяться, что, прикрываясь заявлениями вроде того, что Кэмерон — не больше чем «плюшевая игрушка, сшитая доброй бабушкой», Хаус чему-то учится у нее.

В эпизоде «Отказ от реанимации» Хаус интубирует знаменитого трубача Джона Генри Джайлса, несмотря на просьбу пациента позволить ему спокойно умереть. Члены команды, особенно Форман, протестуют:

Разумеется, Хаус поставит Джайлсу верный диагноз, вылечит его, все закончится наилучшим образом и благодарный музыкант подарит доктору свой саксофон. Но счастливый конец не отменяет того факта, что с точки зрения закона Хаус нанес пациенту «оскорбление действием», засунув в горло трубку без его согласия. Был ли этот поступок безнравственным?

«Большой этический вопрос» возникает из-за конфликта двух идей, каждая из которых по отдельности не вызывает возражений: 1) врачи должны делать то, что наилучшим образом отвечает интересам пациентов, и 2) пациенты имеют право контролировать то, что врачи делают с их телами. Разрешение этой дилеммы невозможно без присвоения приоритета нашим идеалам. Тут мы вступаем в сферу биоэтики — области философии, включающей этический анализ медицинских решений.

Принципизм, хорошо известный в биоэтике подход, сводит этическое поведение к следующим правилам: никому не вредить, помогать людям, позволять им принимать собственные решения и быть справедливым. Биоэтики часто называют эти принципы «благодеянием», «невреждением» (или «непричинением вреда»), «автономией» и «справедливостью».[104] Большинство самых ярких моментов сериала («Поверить не могу, что он это сделал!») связаны с тем, что Хаус беспечно эти принципы нарушает.

Непричинение вреда, самый древний принцип этического поведения, возводят к античной врачебной заповеди primum non nocere — «Прежде всего — не навреди!». Его можно трактовать узко («никогда не наноси вред») или широко («не рискуй, наноси только тот вред, который однозначно оправдан медицинскими показателями»). Врач, понимающий этот принцип буквально, не станет, к примеру, ампутировать гангренозную конечность, в то время как приверженец более свободной трактовки сочтет вред от ампутации оправданным. Когда Хаус намеревается сделать биопсию спинномозгового нерва пациентке с врожденной нечувствительностью к боли, что неоправданно диагностически и может вызвать паралич, он нарушает этот принцип в обеих его интерпретациях («Бесчувственная» (3/14)).

Если принцип невреждения требует просто стараться не сделать хуже, принцип благодеяния требует действовать и помогать. Как правило, Хаус придерживается принципа благодеяния, хотя пациент с тараканом в ухе наверняка рассчитывал на более расторопное применение этого принципа. Чтобы в очередной раз увильнуть от своих обязанностей в амбулатории, Хаус вызвал у этого пациента паралич и устроил показательный дифференциальный диагноз, хотя знал ответ заранее («Один день, одна комната»).

Автономия, принцип уважения к пациенту, гласит, что люди должны иметь право контролировать свою жизнь. Врачи не могут просто начать лечить пациента — они должны сообщить обо всех существующих возможностях и подчиниться его решению — этот процесс называется получением информированного согласия. Интубируя Джайлса, Хаус нарушает этот принцип.

Принцип справедливости требует, чтобы медицинские ресурсы были равно доступны всем, а затраты на их поддержание в должном объеме не ложились бременем на какую-то одну часть общества. Понятно, что следовать ему трудно: потребности людей в медицинском обслуживании различны. Принцип утверждает справедливое распределение ресурсов, но не объясняет, как эти ресурсы поделить. В качестве иллюстрации этого принципа (а точнее — его несоблюдения) вспомним ситуацию с МРТ-сканером, дорогостоящим аппаратом, который Хаус и его команда так любят ломать («Эйфория, часть I» (2/20)):

При справедливом подходе Хаусу следовало бы принимать во внимание потребности окружающих.

Принципы и приоритеты Хауса не всегда ясны, но один кажется очевидным: Хаус уверен, что благодеяние важнее, чем непричинение вреда. В «Куда ни кинь» он заявляет, что клятва Гиппократа его «не впечатлила» (при этом он и слов ее толком не знает) и что почти все выписываемые им лекарства либо опасны, либо вызывают привыкание. Другими словами, он всегда готов рискнуть причинить вред пациенту ради того, чтобы в перспективе ему помочь. Хаус игнорирует принцип непричинения вреда не только в строгой его трактовке, но и в мягкой, ибо осторожность не входит в список хаусовских достоинств. Мы видели, как он назначает очень болезненную колоноскопию без анестезии, стирает память электрошоком, намеренно ухудшает состояние больного ребенка. Тем не менее первенство благодеяния перед непричинением вреда не означает, что Хаус только и делает, что вредит своим пациентам. В эпизоде «Отвлекающие раздражители» (2/12) обширные ожоги пострадавшего делают обычные диагностические тесты слишком опасными, поэтому Хаус и его команда ищут альтернативные методы получения необходимой информации. Но, как бы то ни было, уменьшение вреда не является его главным приоритетом. Если страдания, причиняемые процедурой, уравновешиваются потенциальной пользой, Хаус назначает процедуру.

Когда доходит до выбора между благодеянием и автономией, приоритеты Хауса менее четки. Чаще всего он выбирает благодеяние, относясь к процедуре получения информированного согласия как к очередной нелепой помехе. Порой он нагло игнорирует решения пациентов, как в случае с интубацией Джайлса или с введением в кому Эзры Пауэлла, чтобы провести процедуры, от которых тот недвусмысленно отказался («Официальное согласие» (3/3)). Порой он просто лжет, например говорит бейсболисту, что назначенный ему гормональный препарат люпрон — все равно что витаминная добавка, «молочко с кальцием» («Спортивная медицина»). И конечно, Хаус не прочь запугать пациентов и их родных, чтобы быстрее получить согласие, или заручиться помощью Уилсона в манипулировании ими.