– Да, хорошо тебе, Витя! Ты на своем «Псковитянине» в коммунизм раньше всех на тыщу лет въехал. Тебе ведь уже ни магазин не нужен, ни базар. Кроме солярки, все у тебя свое. А нам, отсталым, все еще никак из социализма путя не найти!..

– Всё, мужики, хватит тянуть! – закричал захмелевший с полглотка раненый жених. – Мы с Агриппиной решили назавтра свадьбу гулять! Тридцать лет она ждала, куды же дальше откладывать? Пока меня доктора обратно не схватили, пока ейная сестра с поленом не подкралась – загудим завтра на всю ивановскую!..

– Правильно!

– Некого тянуть!

– Пока небо ясное, пока жисть не опасная, надо играть!

– А как же гостей-то скликать?

– Прослышат сами!

– Набегут – только успевай столы выставлять!

– А еще вон у нас какой гость есть – за три тыщи верст приехал, моря-окияны переплыл!

– Ты, Витя, познакомься с Антошей, – высунулась бабка Пелагея. – Он хотя и иностранец, а нашего корня, псковского. Дед его из Себежа к нам переселился, лучшим купцом был и мельником. Мы – старики – до сих пор его добром поминаем.

Стало тихо.

Толпа расступилась, оставив узкую дуэльную тропинку между двумя пришельцами из разных миров. Антон сделал несколько шагов вперед и протянул руку. Витя поправил кепку, сорвал несколько огуречных листов и начал стирать пыль с надписи «Псковитянин», косо намалеванной на дверце кабины. Потом вдруг вложил два пальца в рот и свистнул. Тракторные куры разом прекратили свой мародерский налет на деревню и одна за другой начали прыгать обратно в клеть. Последнюю петух загнал угрозами и щипками и сам прыгнул вслед.

Витя передернул широченными плечами, поправил ватник.

– Что-то холодает нынче вечерами, – сказал он.

Не обращая внимания на протянутую руку Антона, он вспрыгнул на гусеницу и отворил дверцу.

– Выпивки на завтра много надо заготовить. Почитай, всю ночь придется трактор гонять.

«Псковитянин» затрясся, взревел, напустил сизого дыму и поехал прочь, наполняя дрожью избы, раскачиваясь куриной башней, размахивая огуречной гривой, тряся гроздьями опят.

Мужики и бабы смущенно обходили застывшего с протянутой рукой Антона.

В ночь накануне свадьбы Анисима и Агриппины мне стало ясно, зачем понадобилось привозить ящик с фонариками. Толя Сухумин и Феоктист позвали меня на ловлю раков для свадебного стола. После часа ходьбы мы пришли на берег Утиного озера. Солнце уже зашло. Но Феоктист сказал, что нужно еще подождать, чтобы раки уснули покрепче.

Почти в полной темноте мы нарубили дров для костра, вколотили в землю рогульки, подвесили на перекладину котел. (Кстати, тут же приоткрылось, почему их леса так чисты и прекрасны: ведь им разрешается рубить на дрова только сухостой, поэтому каждое лето миллионы добровольных дровосеков, не имеющих ни газовых, ни электрических плит, задаром вырубают омертвелые деревья, собирают валежник, невольно превращая леса в подобие дворца с колоннами и коврами.) Только после этого, светя себе фонариками, мы вошли в мелкую воду.

Она еще хранила дневное тепло. Мы брели осторожно, стараясь не взбаламутить ил. Рак, попадая в круг света, начинал пятиться, но очень лениво, полусонно. У меня и у Феоктиста были сачки, мы подцепляли их в сетку, а Толик хватал прямо руками. И все равно к концу охоты на нем не было ни одной царапины, а у меня правая рука, достававшая пойманного рака из сачка, была вся исщипана до крови.

Мы израсходовали по нескольку батареек каждый и наловили вместе два ведра раков и дюжину заспанных окуньков и щурят. И вот пока мы варили раков в соленой воде, пока ужинали пойманной рыбой и сладким чаем, я услышал самое своеобразное истолкование русской и американской истории, которым обязан поделиться с вами, дорогие радиослушатели.

Феоктист уверял, что он ничего от себя не добавил, что все рассказанное есть в книгах Аркадия Макаровича. Не знаю, насколько можно этому верить. Хочу только подчеркнуть, что у меня был с собой маленький «Сони» и я незаметно включил его, так что весь рассказ сохранился у меня на пленке слово в слово.

– И русская страна, Антоша, и английская начались одинаково, примерно в одно и то же время – тысячу лет назад. И к вам, и к нам заявились варяги, которые по-вашему назывались норманны, или викинги, и стали всем заправлять. Про нас врут, что мы их добровольно на княжение позвали. Очень надо! Это они сами же потом эту сказку сочинили. «Пиши, говорят, летописец Пимен, что земля у вас была велика и обильна, но порядку в ней не было. Пиши, что вы сами нас позвали прийти и володеть, а не то на кол посадим и другого писать заставим»: Знаем теперь, как эти дела делаются, насмотрелись.

У нас и у вас ведь и в языке много слов осталось одинаковых. По-вашему «ноуз», по-нашему – «нос». По-вашему «солт», по-нашему – «соль». По-вашему «йес», и по-нашему «есть» – согласен, мол, будет исполнено. По-вашему «арми», по-нашему – «арми» и «я». По-вашему «кост», а по-нашему – «кошт», цена то есть.

И дальше все у нас под варягами похоже развивалось. В четырнадцатом веке вы от французов отбились, мы – от татар. В пятнадцатом и вы, и мы все больше промеж себя дрались. В шестнадцатом ваши короли много голов нарубили, но и наш Иванушка Четвертый один с вашими сравнялся. В семнадцатом и у вас, и у нас новый род стал править. У вас – Стюарты, у нас – Романовы. И стали и те и другие новую веру вводить, а кто хотел по-старому Богу молиться, тем тюрьма, да батоги, да пытки.

Ваши староверы назывались пуритане. И начали они убегать в Америку. А наши староверы назывались раскольники. И они побежали на Волгу, на Дон, на Яик-реку (Урал по-нынешнему) и стали вольными казаками.

Докуда мы уже дошли? Ага, восемнадцатый век. Живут себе наши казаки на дальних границах великой Российской империи. Хлеб сеют, зверя бьют, рыбку ловят, калмыцких да башкирских дикарей отгоняют. То же самое и американские казаки на краю империи Британской: хлеб, меха, табачок, и индейцев потихоньку оттесняют. А сунутся французы или испанцы – и тем укорот дадут. Наши тоже, если надо, турка побьют, а то и против шведов помогут. Сами собой управляют, аккуратно собираются решать дела. Ваши – в своих приходах и штатах, наши – в своих станицах и куренях. Кажись, и от тех и от других ничего, кроме пользы, нет государству.

Но не бывает полного насыщения души королям, царям, императорам, не могут они пройти спокойно мимо вольной головушки. Обязательно им надо ее либо пригнуть, либо срубить. И короли у нас и у вас к тому времени были похожие – из немцев. Начали они казаков – и ваших, и наших – страшно притеснять. Шлют им своих генералов, своих судей, своих попов. А те и рады измываться, да судить, да старую веру поганить всяким непотребством. И до того доизмывалисъ, что рассердили казаков до открытого– бунта. А что особенно интересно, и у вас, и у нас казачий бунт начался точнехонъко в один год – в одна тысяча семьсот семьдесят третий.

Но вот тут-то и вышла у нас первая важная непохожесть.

Ваши казаки нашли себе хорошего атамана по имени полковник Вашингтон. (Заметь, звучит по-русски как «Вашим-в-тон».) Он и в военном деле понимал, и законы уважал, и в Бога верил, и людей жалел. А нашим в атаманы достался Емельян Пугачев. Он воевать-то умел не хуже вашего Вашингтона, тоже две войны отслужил в армии против немцев и турок. Но в остальном был казак малограмотный, вместо подписи крест на своих приказах ставил. А генералами у него были все известные яицкие пьяницы. Потому-то американские казаки под командой Вашингтона своего короля побили и от него отделились, и образовали свое государство Независимых Американских Штатов. А русские казаки свою войну проиграли, и казнено их было видимо-невидимо.

Эх, будь у нас генералы подогадливее да атаман no-образованнее! Все ведь по-другому могло пойти. Воссияли бы и у нас свои Независимые Приуральские Курени. И тоже начали бы расширяться – только не на Дикий Запад, а на Дикий Восток. Появились бы у нас новые штаты-курени: Ишим, Тобол, Енисей, Таймыр, Байкал, Лена, Сихотэ-Алинь, Камчатка, Чукотка. Вышли бы к океанскому побережью. И тогда сцепились бы наши казаки с вашими на Тихом океане. Ого! Русские казаки – это вам не япошки. Так легко вы бы от нас не отбились. Аляски бы вам точно не видать, а может быть, и Калифорния была бы наша со столицей в Форте Росс.