Я горел нетерпением выяснить судьбу Динджера и Стэна.

— До нас уже были освобождены другие пленные англичане? — спросил я одну из женщин.

Персонал Красного Креста состоял начиная от молодых женщин лет двадцати с небольшим до мужчин далеко за пятьдесят. Это были невероятно храбрые и профессионально работающие люди. Я бы ни за что не согласился выполнять их работу.

— Да. Они уже покинули территорию Ирака через Иорданию.

— А вы случайно не можете показать мне фамилии освобожденных англичан?

По моей просьбе женщина проверила список и нашла в нем фамилии Динджера и Стэна. Больше ни одной знакомой фамилии я в нем не нашел.

Девушка подтвердила, что наша партия является последней. Значит, в конце концов в живых нас осталось только трое. И все эти россказни про раненого радиста оказались чушью собачьей, направленной на то, чтобы развязать мне язык. Вероятно, Быстроногий был мертв еще тогда, когда его в последний раз видел Динджер.

Как только со всеми формальностями было покончено, нам выдали маленькие квитки Красного Креста с номером и всех европейцев отвели наверх на четвертый этаж. Я обратил внимание на то, что все пожарные выходы заколочены, то есть покинуть гостиницу можно было только через центральную лестницу.

Все необходимое ждало нас на четвертом этаже. Сотрудник Красного Креста приносил нам все, о чем мы просили, — если только это имелось в наличии. Нам дали вареные яйца, оказавшиеся недоваренными. Вскрытые, они потекли, но мне показалось, что я в жизни не ел таких вкусных яиц. Остальные пленные вслед за яйцами получили французские булочки и шоколад, но я к этому времени уже находился в туалете, извергая содержимое желудка. Вернувшись, я начал все сначала, на этот раз решив ограничиться бутылкой пива и парой кусков хлеба. Мы сидели и болтали, и со всех сторон доносилось: «Ну вот, дождались, наконец мы на свободе».

Я не мог поверить своим ушам. После всего того, через что нам пришлось пройти, эти глупцы по-прежнему верили иракцам на слово.

Как выяснилось, нас собирались продержать в гостинице пару часов, после чего отвезти в аэропорт. Один из ребят, сотрудников Красного Креста, спросил, не мерзнет ли кто-нибудь.

— Мерзнет, твою мать, — последовал ответ.

Через два часа парень вернулся и раздал каждому по свитеру, которые кто-то уже успел купить в городе. Все свитера имели причудливую раскраску, но они были теплыми.

Появился главный человек из Красного Креста и спросил:

— Здесь есть некий Энди Макнэб?

— Да.

— Вас там внизу хочет повидать один человек.

Пока мы спускались по лестнице, я спросил:

— Мы вылетаем сегодня вечером?

— Пока что нельзя сказать ничего определенного из-за погодных условий. Кроме того, задержка может быть вызвана тем, что не успеет вовремя вернуться самолет из Саудовской Аравии. Наладить связь здесь очень трудно — иракцы не разрешают установить спутниковую тарелку. Вся информация поступает через третьи руки, так что я просто сижу здесь и жду. Ситуация отвратительная, иракцы и не думают помогать. Мы привезли с собой столько медицинских бригад из Алжира, чтобы те помогали жертвам бомбардировок из числа мирного населения, но иракцы очистили от гражданских все багдадские больницы, приказав им расходиться по домам. А их места займут раненые солдаты, возвращающиеся домой с фронта. В армии нарастает недовольство, поэтому в первую очередь нужно позаботиться о солдатах.

Вот почему вас разместили на четвертом этаже. Алжирцев мы оставили внизу, потому что им ничего не угрожает. Дальше идет персонал Красного Креста, а вы выше всех, потому что иракцы за вами охотятся. Им бы хотелось оставить кое-кого из вас в заложниках, чтобы в дальнейшем использовать для торга. Вниз вам можно спускаться только вместе со мной или в сопровождении другого сотрудника Красного Креста.

Нам не удалось перенести тяжелораненых на четвертый этаж, потому что лифты не работают, а на лестницах с носилками не развернуться. К сожалению, они вынуждены оставаться внизу. Не исключено, что иракцы ворвутся в здание и захватят заложников. Нашей единственной защитой является наш статус сотрудников Красного Креста.

Мы спустились в фойе, и я обратил внимание на двух арабов зловещей наружности, сидящих за столиком администратора.

— Тайная полиция, — предупредил меня мой провожатый.

Если бы от них не исходила угроза, они были бы смешными в своих не по размеру больших мешковатых костюмах с подвернутыми брюками и белых носках, с зализанными назад волосами.

— Хотите верьте, хотите нет, — продолжал сотрудник Красного Креста, — но эти солдаты вас охраняют.

Это была просто какая-то насмешка. Я увидел, как солдаты остановили двух мужчин в костюмах, не пропустив их в гостиницу. Судя по жестикуляции, было очевидно, что между ними возникло какое-то трение. Уже ходили слухи о казни пятидесяти генералов, последовавшей за неудавшейся попыткой государственного переворота.

Продолжая разговаривать, мы шли через фойе.

— После того как вы войдете в комнату, — напомнил мой провожатый, — вам ни в коем случае нельзя будет выходить оттуда без сопровождения одного из нас.

Перед дверью сидела девушка из Красного Креста, загораживая ее. Она молча читала книгу. На полу рядом со стулом стояла бутылочка вина, немного сыра и хлеба. Храбрая, невероятно храбрая.

В комнате на носилках лежали четыре или пять человек. Узнав Джозефа Смолла и Троя Данлэпа, я помахал им. Затем я перевел взгляд дальше и увидел Марка.

— Я назвал фамилии всех наших, чтобы узнать, нет ли здесь кого-нибудь из вас, — улыбаясь, объяснил он.

Мне захотелось стиснуть его в объятиях и воскликнуть: «Как же я рад тебя видеть!», но слова застряли у меня в горле. Я просто пожал ему руку.

— Что с тобой произошло? — спросил я, с трудом сдерживая изумление.

Марк был в халате. Он очень отощал и осунулся, и у него на теле были синяки и ссадины от жестоких побоев.

— Когда мы с тобой последний раз попали под огонь и оба упали, я метнулся влево и снова оказался под пулями. Меня окружили со всех сторон. Кончилось тем, что я забрался в мелкую оросительную канаву. Меня продолжали искать, и был момент, когда иракцы прошли всего в одном шаге. Наконец я выбрался из канавы и попытался уйти. Но через полчаса появились солдаты с фонарями, и меня выхватило лучом. Произошла потасовка, и я получил одну пулю в ногу, а другую вскользь в локоть. Смотри.

Марк задрал халат. Пуля прошла от локтя вдоль всего плеча. Ему невероятно повезло. Пуля калибра 7,62 мм запросто могла оторвать ему руку.

— Рана в ногу меня доконала, — продолжал Марк. — Я не мог двигаться. Меня хорошенько избили ногами, после чего оттащили к грузовику и повезли в расположение части. Это было просто ужасно, твою мать. Я был не в силах держать раненую ногу, и она подскакивала на дне кузова. Я вопил благим матом, а иракцы находили это просто страшно смешным и хохотали до потери рассудка.

Марк потерял много крови и был уверен, что умрет. Рану на ноге никто не обрабатывал; ее просто перебинтовали и предоставили заживать самой по себе. Все время, проведенное в тюрьме, Марк пролежал обнаженный, прикованный к кровати. По сути дела, его оставили гнить живьем. Ему пришлось пройти через весь тот круг допросов, что и нам; единственное отличие заключалось в том, что допрашивали Марка прямо в камере.

— Ублюдки ковырялись в ране, — сказал он. — Брали меня за ногу и трясли ее из стороны в сторону. Жуткое было дело. Но был во всем и один приятный момент. Всю мою одежду свалили кучей рядом с кроватью. Я каждый день смотрел на золото, спрятанное в изоленте, которое эти козлы обнаружили только через пару недель. А карта и компас у меня по-прежнему с собой.

Два типа приходили к Марку и выводили его в сортир. Он прозвал их «Здоровьем» и «Гигиеной», потому что они были очень грязными и вонючими. Оставшись один, Марк брал кувшин с водой и старался прочищать рану. Пулевое отверстие, закрытое обрывком кожи и грязью, никак не зарастало. Лодыжка распухла до размеров кабачка.