Единственная проблема заключалась в том, что когда смотришь на потенциальное укрытие в темноте, в напряжении, оно может показаться весьма неплохим, однако при свете дня картина станет совершенно другой. Выбирать место для БЛ ночью в незнакомой местности следует очень осторожно. Однажды, когда наш батальон был расквартирован в Тидворте, «Зеленые куртки» и рота легкой пехоты размещались в совершенно одинаковых казармах. Как-то раз ночью я вернулся из города с пакетиком картофельных чипсов и бутылкой острого соуса, пьяный в стельку. Ввалившись в свою комнату, я скинул брюки и плюхнулся на кровать. Включив ночник, я сидел, жуя чипсы и дожидаясь, когда перестанет кружиться голова, и вдруг кто-то меня окликнул: «Джорди, выключи свет!» Подняв взгляд, я увидел на стене плакат с певицей Дебби Харри, а я ее терпеть не могу. «Это еще кто тут, твою мать?» — продолжал голос, но к этому моменту я уже понял свою ошибку. Оставив пакетик с чипсами на кровати, я схватил брюки и пулей выскочил из казармы легкой пехоты.

Я лег на живот и заполз под железный лист. Здесь канаву не чистили, поэтому на дне скопился толстый слой грязи. Однако возможность дать отдохнуть своим конечностям значительно перевешивала чувство дискомфорта от лежания в холодной грязи.

Достав из кармана на штанине обложку от карты, я попытался использовать ее в качестве защиты от сырости, но тщетно. Мои мысли постоянно возвращались к еде. Возможно, она мне понадобится позже, но, с другой стороны, возможно, меня возьмут в плен. Уж пусть лучше она провалится мне в горло, чем ее у меня отнимут. Достав из подсумка последний пакетик — мясо с луком — я его вскрыл. Я поел, доставая еду руками, а затем вылизал пакетик изнутри, собирая языком остатки холодного, клейкого желе. На десерт я опустил рот к воде и сделал несколько глотков. Положив карту себе на грудь, чтобы взглянуть на нее, как только станет достаточно светло, я опустился на спину и стал ждать.

Светало. Вдалеке слышался шум грузовиков и разрозненные крики, но все это было слишком далеко, чтобы причинять беспокойство. Меня охватило безмятежное настроение. Набрав в грудь побольше воздуха, я напряг все мышцы. Так я пролежал больше двух часов.

Я держал нож в руке, а часы лежали у меня на груди, чтобы не шевелить лишний раз руками. Мне предстояло совершить последний бросок до границы, и я хотел знать, что, когда я выберусь из-под моста, слева от меня будут жилые районы, справа — Евфрат, а до границы надо будет пробежать столько-то километров. Я должен был заложить в память как можно больше информации.

Я мысленно прокручивал различные сценарии, на самом деле, по большей части совершенно фантастические. А что, если я уже нахожусь в Сирии? Я твердо знал, что не пересекал границу, что два государства находятся друг с другом в состоянии войны, что их должна разделять какая-то физическая преграда, но все же не мог не мечтать.

Приблизительно часов в восемь утра со стороны города послышались шаркающие звуки козьих копыт. Я напрягся. В этом путешествии козы хронически приносили нам одни неприятности.

Шаги пастуха я услышал только тогда, когда он ступил на железный лист. Я сделал глубокий вдох, очень глубокий. Вытянув шею, я увидел большие, вывернутые внутрь ноги в стоптанных сандалиях. Одна нога опустилась в грязь. Я стиснул нож. Я не собирался ничего делать до тех пор, пока пастух не нагнется и не увидит меня, но и в этом случае я точно не знал, что мне делать. Просто выбросить левую руку и ударить его кулаком в лицо? Ну а если он побежит, что тогда? По большим, грязным, косолапым ногам было очевидно, что это не военный, так что, можно надеяться, оружия у него нет.

Наклонившись, пастух выловил в канаве маленькую картонную коробочку, которую я не заметил. Это была пустая коробочка из-под патронов калибра 7,62 мм к автомату Калашникова. Пастух выпрямился. Коробочка снова упала в воду. Судя по всему, он ее исследовал и пришел к выводу, что в хозяйстве она не пригодится.

Две козы остановились на самом краю канавы. Я старался не дышать, не моргать. Пастух поднялся обратно на мостик и встал так, что мыски его сандалий торчали из-за листа железа. Отхаркнув из глубины горла большой комок слизи, он сплюнул его в воду. Комок скользкой зеленой медузой поплыл ко мне и прилип к волосам. Я был в таком жутком виде, что это не должно было бы меня трогать, однако почему-то это меня задело.

Я не сомневался, что одна из коз вот-вот свалится в воду, и старику придется вытаскивать ее из канавы, однако ничего такого не произошло. Топая копытами, козы прошли дальше, и пастух последовал за ними. Только после этого я очистил волосы от плевка.

Я лежал, вслушиваясь в разные звуки. Выглядывая из своей гробницы, я видел, что утро выдалось ясное, морозное. На небе не было ни облачка. Вокруг простиралось что-то похожее на сельскую местность, а не та голая пустыня, которую нам приходилось видеть все предыдущие дни. Не хватало только коров, а так точно можно было принять это за поля под Херефордом. Есть там одна тропинка, идущая вдоль берега реки Уай, и из определенной точки с нее видна молочная ферма на противоположном берегу. Кэти очень любила, когда ее водили туда. Тот милый пасторальный пейзаж ничем не напоминал то, что было у меня перед глазами сейчас, но я представлял себе мычание коров и радостный смех Кэти. Солнце поднялось уже довольно высоко, но железный лист скрывал меня от его согревающих лучей. Я чувствовал себя ящерицей, забившейся под камень. А как было бы хорошо выбраться на открытое место, согреть промерзшие насквозь кости!

Я слышал вдалеке шум проезжающих машин — скрежет и грохот старого металла. Время от времени доносились крики — кричали дети, а также взрослые. Мне отчаянно хотелось узнать, что там происходит. Эти люди ищут меня? Или просто занимаются своими каждодневными делами? С одной стороны, меня сильно беспокоило то, что где-то неподалеку находятся люди; с другой стороны, мне было приятно слышать человеческие голоса, поскольку это означало, что я не одинок. Я замерз и устал, и я был рад получить хоть какие-нибудь подтверждения того, что все еще нахожусь на земле, а не попал на Занусси.

Иногда какая-нибудь машина подъезжала все ближе и ближе, и сердце замирало у меня в груди.

А что, если она остановится?

Не будь дураком, ничего страшного нет — она просто едет к реке.

Тебя ищут.

Но не слишком усердно — граница чересчур близко.

Звуки были устрашающими. Когда они достигали моего слуха, мой мозг усиливал их стократно. Я боялся любопытных ребятишек. Дети любят играть. Будут ли они играть в воде? Будут ли они играть с козами? Что они будут делать? Рост у ребенка меньше, чем у взрослого, и ребенку будет проще заглянуть под мостик. Вместо солнечного света он увидит мои ноги или голову, и ему не нужно будет иметь одиннадцать классов образования, чтобы сообразить, в чем дело, и поднять тревогу.

Мне страстно хотелось, чтобы меня не поймали. Только не сейчас. Только не после всего того, через что мне пришлось пройти.

Я то и дело смотрел на часы, лежащие у меня на груди. Посмотрев один раз, я увидел, что времени час дня. Посмотрев через полчаса, я обнаружил, что на самом деле всего пять минут второго. Время тянулось невыносимо медленно, но настроение у меня постепенно начинало повышаться. Да, вокруг машины, козы и пастухи, но мне удастся прорваться. Я по-прежнему старался запечатлеть в памяти карту, мысленно повторяя пути к границе. Я ждал, когда стемнеет.

С оглушительным грохотом железа по мостику проехала очередная группа машин. На этот раз они остановились.

«Тебя обнаружили, чего иначе им останавливаться? Ты в дерьме».

Ничего страшного, они просто кого-то подбирают. Лежи неподвижно и дыши ровно.

Я изо всех сил старался думать только о хорошем, как будто это могло помешать иракцам меня найти.

Пуля калибра 7,62 мм — большая и тяжелая. Грохот целой сотни таких пуль по железному листу в каких-то миллиметрах от моего носа явился самым страшным звуком, какой мне только когда-либо доводилось слышать. Сжавшись в комок, я мысленно закричал: