— Все готовы? — спросил я.
Мы двинулись на юг, вытянувшись в цепочку по одному. Где-то в полукилометре от нас разъезжали взад и вперед машины. Не успели мы пройти и несколько сотен метров, как одна из них, «Лендкрузер» вдруг повернула прямо на нас, слепя фарами. Мы тотчас же залегли, однако укрыться на этом голом и ровном месте было негде. Мы отвернулись от «Лендкрузера», спасаясь от отблесков, которые могли нас выдать, и сохраняя способность видеть в темноте. Машина была метрах в двухстах от нас и продолжала приближаться. Если она подъедет еще ближе, нас обнаружат. Я внутренне приготовился к новому бою. Вдруг послышался крик. Приподняв голову, я увидел, что метрах в трехстах слева от нас другая машина мигает фарами, подавая знак. «Лендкрузер» развернулся и помчался к ней.
Мы шли вперед быстрым шагом. Несколько раз нам пришлось остановиться и залечь, укрываясь от подъехавших слишком близко машин. Это очень действовало на нервы; мы не только хотели как можно быстрее уйти отсюда, нам также требовалось постоянно быть в движении, чтобы согреться. Куртки у нас были надеты прямо на нательные рубашки, потому что мы не хотели слишком сильно потеть, а температура, похоже, только и делала, что понижалась.
Я страшно злился на АВАКСы, не отвечавшие на наш сигнал, и мысль о том, что нам предстоит пройти больше ста двадцати километров, чтобы добраться до Сирии, ничуть не улучшала мое настроение.
Мы топали вперед, казалось, целую вечность. Наконец, обернувшись, мы увидели, что свет фар суетящихся машин остался вдали. Непосредственная опасность миновала; небольшая впадина предлагала хоть какое-то укрытие. Если пробовать еще раз связаться с помощью ТМ, это надо делать сейчас, пока мы движемся на юг. Боб и Динджер тотчас же заняли позицию на северном склоне ямы, направив свои «Миними» назад на тот случай, если за нами была погоня. Все остальные заняли круговую оборону. Я снова стал подавать сигнал с помощью ТМ, и снова тщетно.
Затем попытку связаться предприняли все, у кого был ТМ. Мы не могли поверить в то, что все четыре наших ТМ разом вышли из строя, но, похоже, это было так.
Марк определил наше местонахождение с помощью «Магеллана» и установил, что мы протопали двадцать пять километров. Мы преодолели это расстояние так быстро, что, если повезет, иракцы не поверят в то, что подобное возможно, и потеряют наш след.
— Теперь мы направимся на запад, чтобы уйти отсюда как можно дальше, — сказал я. — Затем мы пойдем на север, чтобы до рассвета пересечь магистраль.
Ребята принялись ругать последними словами производителей ТМ. Мы решили больше не тратить времени на бесплодные попытки подать сигнал бедствия. На связь мы выйдем только в том случае, если над нами будет пролетать самолет. Мы не знали, есть ли самолеты у иракцев, но нам оставалось лишь рискнуть. Мы были по уши в дерьме, причем в ледяном.
Мы позвали Динджера и Боба и сообщили им приятные новости, после чего тронулись в путь. Мы остановились всего на минуту-две, но как хорошо было двигаться снова. Было просто жутко холодно; пронизывающий ветер промораживал до мозга костей. Небо затянули сплошные тучи, и нам приходилось двигаться в кромешной темноте. Мы не видели землю у себя под ногами. Единственный плюс заключался в том, что по крайней мере и иракцам будет очень сложно нас найти. Время от времени мы видели свет фар, но далеко. Мы оторвались от преследования. Я начинал чувствовать уверенность.
Мы прошли на запад пятнадцать километров, двигаясь по азимуту. Местность была такая плоская, что мы бы заранее узнали о присутствии иракцев. Это было равновесие между скоростью и наблюдением.
Через каждый час пути мы устраивали пятиминутный привал, что является стандартным правилом. Если двигаться непрерывно, очень быстро выдохнешься и в конечном счете не достигнешь назначенной цели. Поэтому нужно останавливаться, садиться, отдыхать, пить воду, разбирать вещи, укладывать их поудобнее и снова трогаться в путь. Холод стоял ледяной, и, стоило нам остановиться, меня начинала бить дрожь.
На пятнадцатикилометровой отметке мы устроили очередной пятиминутный привал и снова обратились за помощью к «Магеллану». Я принял решение: вследствие фактора времени нам нужно прямо сейчас поворачивать на север, чтобы до рассвета пересечь магистраль.
— Давайте просто перейдем через эту дорогу, — сказал я, — и дальше можно будет двигаться на северо-запад до самой Сирии.
Мы прошли еще километров десять, и вдруг я обратил внимание на то, что в нашей цепочке стали появляться бреши. Определенно, теперь мы двигались медленнее, чем в начале пути. Этого не должно быть. Я отдал команду остановиться, и мы собрались вместе.
Винс прихрамывал.
— Дружище, у тебя все в порядке? — спросил я.
— Да, я подвернул ногу еще в бою, и она сейчас здорово разболелась, мать ее.
Наша задача заключалась в том, чтобы всем переправиться через границу. Не вызывало сомнений, что у Винса серьезная травма. Теперь придется повторить все расчеты заново, учитывая то обстоятельство, что у него неприятности. Никакой хреновины в духе «ничего страшного, командир, я потерплю», потому что тот, кто разыгрывает из себя супермена и молчит о своих проблемах, ставит под угрозу жизнь своих товарищей. Если остальные не знают о твоих ранах, они не вносят поправки в свои планы, оказываются не готовы к последствиям. Если честно предупредить остальных о своей травме, они будут строить планы на будущее, отталкиваясь от этого.
— Что у тебя с ногой? — спросил Динджер.
— Не знаю, просто болит зверски. По-моему, кость цела. И кровотечения нет, но нога распухла. Я не могу идти быстро.
— Хорошо, останавливаемся и разбираемся, что к чему, — сказал я.
Достав из-за пазухи свою видавшую виды шерстяную шапку, я натянул ее на голову. Винс принялся растирать опухшую ногу. Очевидно, он злился на себя за то, что подвернул ногу.
— У Стэна хреновое состояние, — сказал мне Боб.
Динджер и Марк помогли Стэну опуститься на землю. Ему было очень плохо. Он сам это сознавал и очень переживал по этому подводу.
— Черт возьми, в чем дело? — сказал я, снимая с головы шапку и натягивая ее на голову Стэну.
— Я на последнем издыхании, Энди. Просто умираю.
Самым опытным медиком из нас был Крис. Быстро осмотрев Стэна, он пришел к выводу, что всему виной опасное обезвоживание организма.
— Нужно вернуть ему жидкость, и быстро.
Достав из подсумка Стэна два пакетика с электролитом, Крис вскрыл их и высыпал содержимое в бутылку с водой. Стэн сделал несколько жадных, больших глотков.
— Послушай, Стэн, — сказал я, — ты понимаешь, что мы должны идти дальше?
— Да, понимаю. Дай нам всего одну минутку, я пропущу еще немного этой дряни в свою глотку, и все будет в порядке. Во всем виновато это долбаное термобелье «Хелли Хансен». Я в нем спал, когда нас застукали.
Обезвоживание организма никак не связано с климатическими зонами. Получить обезвоживание организма зимой в самом сердце Арктики можно с таким же успехом, как и в знойный полдень в Сахаре. Физическая нагрузка сопровождается выделением пота, даже на холоде. И облачка пара, которые человек выдыхает в холодную погоду, опять же представляют собой драгоценную влагу, утекающую из его организма. Чувство жажды является достаточно ненадежным индикатором обезвоживания. Проблема заключается в том, что всего несколько глотков жидкости могут притупить жажду, не устранив внутренний дефицит воды. Можно даже вообще не заметить жажду, потому что внимание будет полностью переключено на другое. Потеряв около пяти процентов веса тела через обезвоживание, человек начинает испытывать приступы тошноты, накатывающиеся волнами. Если его вырвет, он потеряет еще какое-то количество драгоценной влаги. Движения резко замедляются, речь становится неразборчивой, человек теряет возможность держаться на ногах. Такое сильное обезвоживание может привести к летальному исходу. Стэн был одет в термобелье с тех самых пор, как мы покинули БЛ. Наверное, он потерял несколько пинт пота.
