У-ух!

Рядом со мной все ребята пригнулись.

— Мать вашу, что это было такое?

Вместо ответа на противоположном конце цепочки кто-то, Быстроногий или Винс, еще раз выстрелил из «шестьдесят шестого».

У-ух!

Даже если иракцы до сих пор не знали, что мы прячемся здесь, теперь это было им известно. Но ребята не стали бы стрелять без причины. Вытянув шею, я разглядел, что далеко слева БМП, вооруженная пулеметом калибра 7,62 мм, выезжала из небольшой канавы, которую не было видно с нашей стороны. Она надвигалась прямо на Винса с Быстроногим.

— Твою мать, за дело! За дело! За дело! — что есть силы заорал я.

Теперь, после первого выстрела, я внезапно ощутил облегчение. Я не знал, к кому обращен мой крик — к себе или ребятам. Наверное, и то, и другое.

— Давай! Давай!

Вторая БМП с крупнокалиберным пулеметом в башне принялась палить без разбора в нашу сторону. Не слишком приятно сознавать, что тебе противостоят бронированные машины с пехотинцами на борту. Мы — пешая разведгруппа, и эти безликие твари неумолимо надвигались на нас. Тебе известно, что внутри сидят пехотинцы, известны все технические характеристики. Тебе известно, что водитель сидит впереди, а пулеметчик наверху, в башне, пытается что-нибудь разглядеть в призматический прицел. Ему приходится очень нелегко, он обливается потом, его швыряет из стороны в сторону, не давая прицелиться. Но видишь ты лишь бронированную махину, которая с ревом ползет на тебя, безликая и ужасная, внезапно ставшая в десять раз больше, теперь, когда ты понимаешь, что она целится в тебя. В ней нет ничего человеческого. За собой она оставляет след разрушений. И тебе предстоит с ней сразиться. Ты чувствуешь себя муравьем, и тебе страшно.

Пулемет ближайшей ко мне БМП снова затрещал, наобум выплевывая пули. Одна очередь вспорола землю метрах в десяти передо мной.

В британской армии учат, как вести себя под огнем неприятеля: надо распластаться на земле, чтобы представлять собой как можно меньшую цель, отползти в сторону, принять положение для стрельбы лежа, отыскать неприятеля, установить прицел, прицелиться и выстрелить. Это называется «Тактика поведения под огнем неприятеля». Однако когда вокруг действительно начинают свистеть пули, все эти наставления отправляются в глубокую задницу. По крайней мере со мной произошло именно так. После первого же выстрела ты валишься на землю и ищешь самую глубокую дыру, чтобы в ней спрятаться. Если бы это помогло, ты бы схватил ложку и начал бы копать ложкой. Это совершенно естественная реакция. Все инстинкты призывают тебя лежать не поднимаясь, сжавшись в маленький комочек, и ждать, когда все это закончится.

Рациональная сторона сознания говорит, что нужно делать — то есть подняться, осмотреться, разобраться в происходящем и вступить в бой; лежать неподвижно бессмысленно, потому что в этом случае тебя все равно убьют. Однако эмоциональная сторона кричит: «Забудь обо всем, лежи неподвижно, быть может, все как-нибудь рассосется само собой». Но ты понимаешь, что этого не произойдет и надо что-то делать.

Прогремела еще одна длинная очередь из пулемета. Пули с глухим стуком впивались в землю, подбираясь все ближе и ближе к тому месту, где я лежал. Надо что-то делать. Собравшись с духом, я приподнял голову. Метрах в ста от меня остановился грузовик; из кузова в полной неразберихе вылезали солдаты. Несомненно, они знали, где мы находимся, потому что слышали выстрелы из гранатометов и видели, куда стреляют башенные пулеметы, однако огонь, который они открыли из автоматов, был направлен лишь приблизительно в нашу сторону.

Похоже, связь между БМП отсутствовала. Каждая машина занималась своим делом. Из задних люков выскочили пехотинцы, крича, стреляя. Они не знали точно, где мы находимся. Но даже так с их стороны в нас летело достаточно, чтобы мы не могли поднять головы. Нет никакой разницы между тем, что в тебя попадет случайная или прицельно выпущенная пуля.

Кричали и вопили и мы, и иракцы. Перестрелка началась. Не было никакого смысла лежать без движения и надеяться, что неприятель тебя не заметит и уйдет, потому что этого не произойдет. Вероятно, иракцы станут подходить ближе и искать нас, так что надо быть готовыми к этому. Для победы в перестрелке необходима максимальная огневая мощь, уравновешенная бережным расходованием боеприпасов. Весь вопрос в том, чтобы обрушить на врага больше пуль, чем он на тебя, и в первые же минуты вывести из строя как можно больше солдат, чтобы оставшиеся или отступили, или сами стали окапываться. Однако сейчас иракцы значительно превосходили нас в огневой мощи.

БМП остановилась. Я не мог поверить своим глазам. Вместо того чтобы двигаться вперед вместе с пехотой и в конечном счете смять нас, она остановилась, используя башенный пулемет в качестве огневого прикрытия. Для нас это было просто замечательно.

Все ребята считали каждый свой выстрел. «Миними» стреляли короткими очередями по три-пять патронов. Боеприпасы надо было беречь. В грузовик было выпущено две гранаты из «шестьдесят шестых», нашедшие цель. Оглушительно рванул фугас. Должно быть, это здорово деморализовало иракцев.

Решения. Прошли первые минуты боя; что делать дальше? Оставаться до конца на месте, отходить назад, двигаться вперед? Нам нужно было что-то делать, иначе все кончится для нас плохо: потери будут у нас, потери будут у иракцев, но нам достанется больше, просто потому что числом их гораздо больше. Возможно, это лишь передовой отряд; не исключено, уже на подходе целая мотострелковая рота; пока что мы ничего не знали. Единственный выход заключался в том, чтобы идти вперед, иначе это противостояние будет продолжаться до тех пор, пока у нас не кончатся патроны.

Я бросил взгляд на Криса.

— Идем вперед, мать вашу! Все готовы? Все готовы?

Он передал по цепочке:

— Идем вперед! Идем вперед!

Каждый знал свое дело. Мы психологически настраивали себя. Наступать в подобной ситуации — это что-то противоестественное. И твоя уязвимая плоть хочет совсем другого. Она мечтает лишь о том, чтобы закрыть глаза и, открыв их уже гораздо позже, обнаружить, что все в полном порядке.

— Все готовы?

Неважно, услышали ли меня на противоположном краю цепочки. Все чувствовали, что сейчас что-то произойдет, понимая, что мы скорее всего пойдем вперед и атакуем многократно превосходящего числом врага.

Не раздумывая, я заменил магазин. Я понятия не имел, сколько в нем еще оставалось патронов. Он по-прежнему был довольно тяжелым; быть может, я сделал всего два или три выстрела. Тем не менее я бросил его в подсумок, чтобы разобраться позднее.

Стэн поднял вверх большие пальцы и передвинул вверх переводчик огня на своем «Миними», показывая готовность.

Поднявшись на четвереньки, я посмотрел вверх. Затем набрал полную грудь воздуха, вскочил во весь рост и побежал вперед.

— Твою мать! Твою мать!

Ребята открыли шквальный огонь, поддерживая меня. На бегу никто не стреляет. Это лишь замедляет движение. Надо лишь пробежать вперед, лечь на землю и открыть огонь, давая бежать другим. Как только ты очутишься на земле, твои легкие раскрываются и сжимаются, тело поднимается и опускается, ты ищешь взглядом врага, но твои глаза застилает пот. Ты его вытираешь, винтовка, упертая прикладом в плечо, взлетает вверх и падает вниз. Тебе хочется принять удобное положение для стрельбы, как это происходило на стрельбище, но сейчас у тебя ничего не получается. Ты пытаешься успокоиться, чтобы появилась возможность разобраться в своих действиях, но тебе хочется всего и сразу. Ты хочешь успокоить дыхание, чтобы можно было хорошо взять винтовку и прицелиться. Хочешь прогнать пот, чтобы видеть цель, но не хочешь шевелить рукой, вытирая глаза, потому что уже принял положение для стрельбы и тебе хочется стрелять, прикрывая движения остальных, которые вот-вот побегут вперед.

Вскочив на ноги, я пробежал еще метров пятнадцать — гораздо больше, чем написано в учебниках. Чем дольше ты остаешься в полный рост, тем дольше ты представляешь собой мишень. Однако попасть в быстро бегущего человека довольно непросто, а мы были накачаны адреналином.