— Да, Саш, Лена уже звонила мне и рассказала, что ты её обворовал. Просила быть её адвокатом в этом деле… Что? Ты хочешь, чтобы я стала твоим адвокатом? Ну, это будет зависеть от того, кто мне из вас больше заплатит. Мы, адвокаты, народ продажный…
Вот и ответ. Как говорится, спасибо за откровенность. Закончив беседу по телефону, Настя, не обращая на меня внимания, замурлыкала над дымящимся лобстером на подносе.
Кстати. Кто побывал в Таиланде, согласятся с тем, что там европейских туристов поджидают, в том числе, экзотические варианты надувательства. Кого миновала участь сия, тому повезло. Мне с Настей не повезло. Счёт за лобстера оказался сложенным из стоимостей за каждые сто грамм его веса, хотя цена в меню была указана просто за блюдо из него. Весил этот морской рак больше двух килограмм… Чтобы расплатиться с хитрыми тайцами — цунами их побери! — мне пришлось съездить в отель за недостающими деньгами.
— Странно, почему так дорого? — по дороге из ресторана вопрошала обескураженная Настя.
«Ну прям как в наших судах, — мысленно сравнил я, — только на минутку расслабился, только доверился…». Ведь стоило мне однажды прийти к судье без гранаты, как мне тут же подсунули нечто похожее на «блюдо тайской кухни». Правда, без подобострастных поклонов и резиновых улыбок.
К сожалению, с Настей этими рассуждениями я поделиться не мог. Думаю, если бы она узнала о моих «радикальных методах», отнеслась бы к ним неодобрительно (очень мягко говоря). К тому же, её профессиональные устремления, как я невольно услышал, были направлены совсем на иные цели, нежели мои. Впрочем, меня это не сильно волновало. Развитие нашего романа уже дошло до той стадии, когда душевное беспокойство во мне вызывали другие, более серьёзные, обстоятельства, а здравый смысл подсказывал, что мне пора уже определяться.
К своим тридцати трём годам, успев переспать с кем-то по пьяни, с кем-то по любви, я так и не изменил своим изначальным эстетическим воззрениям, ни за что не желая расставаться с девушкой своей мечты — юной блондинкой с водевильными ногами. По себе знаю, что у тех, кто не женился до моего возраста, в далёкой юности осталась красивая и недостижимая Любовь-Мечта. В белом, розовом или голубом Она шла к тебе сквозь твои сны. Пролетали дни и ночи, но тебе их не было жаль — ведь они были без Неё. В поисках и ожидании Её проходит молодость. Мелькают в памяти глаза и улыбки. Она? Нет, не она. Лица девушек проносятся в потоке времени. Где Она? Может, только что проехала мимо тебя в дорогой иномарке? Кстати, об этой иномарке ты тоже давно мечтал. Ладно, встречу завтра. Чем дольше ожидание, тем сильнее разочарование. Наконец, приходит понимание: никогда! Оглядываешься на вчера. Да, столько было возможностей начать простую и обычную семейную жизнь…
Причём здесь Настя? Конечно, она была слишком далека от образа мечты эпохи моей юности, но в противовес легковесным заоблачным грёзам Настя была уже состоявшейся женщиной, как говорится, без материально-бытовых проблем: с собственной квартирой и машиной. Мечта провинциала! Короче, я сделал ей предложение. Настя с ответом не торопилась.
— Мы мало знаем друг друга… Давай пока будем встречаться… Нам надо понять, подходим ли мы друг другу… — бубнила она что-то в этом роде каждый раз, когда я напоминал ей о своих серьёзных планах.
Выяснение вопроса, подходим ли мы друг другу, оказалось недолгим. Не прошло и трёх месяцев, как наши отношения стали стремительно развиваться по наклонной — от плохого к худшему. Настя всё чаще раздражалась, выискивая любые поводы для обид на меня. К тому же, чтобы понять, что моя роль счастливого героя-любовника не удалась, по всем правилам жанра должен был появиться третий персонаж нашего романа. Третьестепенный и невидимый. Как папа Гамлета. Голос этого призрака прозвучал очень скоро…
Однажды, после недолгого перерыва из-за незначительной ссоры, произошедшей по моей вине (на ночном киносеансе во время эротического нашёптывания я назвал Настю пупсиком, а она в этом расслышала намёк на свою склонность к полноте и обиделась), я решил красиво помириться с ней. Прослушав пение двух «англоязычных» гитаристов в переходе метро, я спросил одного из них, знают ли они песню ‘My Love’, и, получив утвердительный ответ, пригласил их за умеренную плату к дому Насти, чтобы они исполнили эту песню под её окном. Вечером в тот же день я позвонил с уличного таксофона на её домашний телефон и убедился, что она уже дома. Ничего не подозревавшая о приготовленном для неё сюрпризе Настя, взяв трубку и не услышав в ответ ни слова, вежливо выругалась:
— Это безобразие какое-то!..
Минут через сорок я подъехал с музыкантами к её дому. Выйдя из машины, я отыскал окно её квартиры. Свет почему-то в нём не горел. Распинав застывшие собачьи фекалии, кучки которых выглядывали из-под серого весеннего снега, я расставил купленные в ритуальном магазине миниатюрные красные лампадки в виде сердечного символа и зажёг их. Оценив эту огненную идеализацию серой действительности со стороны, я взглянул на окно своей возлюбленной и подумал, что сверху это должно смотреться ещё более романтично. Дав команду своему «оркестру» приготовиться, я набрал номер её домашнего телефона. Ни домашний, ни мобильный телефоны Насти не отвечали. Длинные гудки колючими холодными дротиками врезались мне в ухо. Странно…
Расплатившись с музыкантами, злой и растерянный, я поехал к себе домой, где, уже будучи пьяным (по дороге я выпил чекушку коньяка, закусив шоколадкой), опять предпринял тщетную попытку дозвониться до Насти. Странно…
Лишь утром мне удалось услышать её сонный голос в телефонной трубке, когда я позвонил ей домой. С её слов, оказывается, она «так устала вчера, что, придя домой, сразу уснула».
— Я даже не слышала, что ты мне звонил… — зевая, отвечала Настя.
В тот момент, когда я хотел выплеснуть на неё свою злобу за сорванный вчера «концерт», я услышал в трубке посторонний голос. Мужской…
— Подожди, — сказала Настя и отложила телефонную трубку, оглушив меня раздавшимся в ней стуком о какой-то твёрдый предмет.
Через минуту она продолжила со мной разговор как ни в чём не бывало.
— Что за ночной гость? — обескураженно спросил я.
— Какой ещё гость? — возмутилась Настя. — Это мой водитель. Я же тебе говорила, что я ещё пока плохо вожу машину.
— Водитель должен сидеть в машине у подъезда, а не…
— Он зашёл ко мне, чтобы залить воды в бачок стеклоочистителя, — перебила меня Настя.
Несмотря на эти правдоподобные «отмазки», ситуация всё же требовала объяснений. Я предложил ей встретиться на Кузнецком мосту в семь вечера. Она согласилась.
К назначенному времени я отправился на разборку со своей пассией. По дороге я попытался спокойно обдумать план своего поведения при встрече с ней, но мысли, как непоседливые пчёлы, витали в голове, жужжа под шум электромотора и стук колёс метропоезда. Перебрав десятки способов выведать у Насти правду — психологических методов скрытого допроса, известных мне из институтского курса по следственно-оперативной тактике, — о её отношениях с «драйвером», я понял, что ни один из них не пригоден в качестве безупречного детектора лжи. Каждый из вариантов допускал высокий процент погрешности. Выйдя из метро, я разогнал этот рой негодных мыслей и решил действовать по обстоятельствам.
Недалеко от выхода станции метрополитена в подвальном помещении здания под низкими кирпичными сводами располагался ресторан, уличная вывеска которого призывала прохожих отведать блюда настоящей немецкой кухни и пиво из Баварии.
«Насте это должно понравиться, — решил я, вспомнив о её немецких предках. — И пиво она любит».
Заняв столик, я позвонил Насте и сообщил координаты своего места ожидания. Ждать пришлось долго — больше часа. За это время я, не спеша, выпил водки, закусил и расслабился. За другими столами ресторанного зала сидели по двое и более — дамы и их ухажёры, деловые партнёры и шумные кучки жизнерадостной молодежи. Лишь только за одним столиком сидел одинокий человек в синем джемпере с грустной и далёкой от этих людей улыбкой — это был я. В бессмысленных воспоминаниях прошлого улетучивались, как сигаретный дым, минуты ожидания, в одну из которых непонятно почему из памяти всплыло восхитившее меня в студенческие годы правило из Ясы Чингисхана[4]— строгий запрет кому-либо принимать пищу в присутствии людей, не поделившись с ними. Нарушение этого запрета неминуемо влекло смертную казнь. Эта же мера грозила и тем, кто начал есть раньше, чем пришли к застолью остальные участники трапезы.
