Литмир - Электронная Библиотека

Когда эта книга сдавалась в набор, в ней было написано: «Я говорю прежде всего о Гарнаеве потому, что в летной комнате он стал образцом для молодых не только как испытатель, но и как бесстрашный боец с судьбой, — недаром после самых трудных лет жизни он хранил подаренную другом зажигалку с надписью: «Не покоряйся судьбе, а выходи навстречу». Для молодых космонавтов он стал легендой — человек, который уходил из самых тяжких ситуаций, дважды выпрыгивал из-под вращающихся лопастей вертолета, рвал грудью провода при приземлении с парашютом. В минуты опасности он не терял воли к жизни, энергии, упрямого мужского оптимизма. Настоящий рабочий неба, он навсегда был слит с любимым своим делом, его никто не видел даже за таким безобидным, но пустым занятием, как игра в домино. Меня пленяет широта его таланта — он выступал на клубной сцене, писал стихи. Известный летчик и парашютист, он прошел через десятки городов и стран — побывал в Америке у конструктора Игоря Сикорского, обучал в Каире арабских пилотов, — он много учил других и всегда учился сам, не потеряв ни разу главного в жизни: преданного интереса к своей работе, острого сознания всего ее значения для расцвета техники нашего века».

Теперь, перечитав эти строки, невольно ставшие моим прощальным словом, я думаю, как мы еще часто бываем недостаточно щедры к живым, если приходится доказывать, как мало еще знаем мы тех, кто несет на себе небесный свод, как атланты в известной песне; кто своей ежедневной работой на опасном, переднем краю рвущейся в небо техники каждый день готов закрыть собой нашу землю от всех пожаров...

Я знаю, что даже писать мне теперь будет трудно — одному крылу без другого. Каждый, кто с чистой совестью пережил войну, не может не сказать перед теми, кто погиб, — в морской или в самой обычной пехоте: простите, что мы еще живы и судьба тогда пощадила нас. Но время проходит, и кто-то снова будет опять с детства стремиться вслед за своим косым дождем, куда-то за горизонт, и кто-то должен опять позвать их в этот путь, как звали нас в свое время те дорогие нам имена, что после себя оставляют огонь, а не пепел.

РАБОЧИЕ НАШЕГО НЕБА

С зарею он входил под роковые своды,

Ногою твердою переступив порог;

Он, как поденщик, выполнял урок;

Безмолвный, яростный, с лицом оцепенелым,

Весь день он занят был своим бессмертным делом.

Эмиль Верхарн, Микеланджело

Они живут на земле. Так же как и все, кто на ней работает. Нескромность им обычно несвойственна — слишком многое повидали они в стремительной своей летной жизни. Они предпочитают простоту и ясную прямоту отношений, отличаясь повышенным интересом ко всему непосредственному и живому. Земные привязанности испытателей всегда полнокровны, а увлечения сильны и искренни, — они острее нас видят и чувствуют землю.

Михаил Михайлович Громов при всей своей серьезности много лет страстно, по-настоящему увлекался лошадьми, а Сергей Анохин — парашютным спортом и мотоциклом. У Анохина к высоте непреодолимая тяга. Перед войной, посланный летчиком-инструктором в Турцию, он удивлял соседей тем, что обычно прыгал из окна своей квартиры в тихом переулке прямо со второго этажа вместе с очень большой собакой. Ученики его, турецкие летчики, решив подшутить, привели ему кровного жеребца, зная, что их инструктор никогда не ездил верхом, и, когда конь понес по полю, закричали: «Бай-Анохин, дело плохо, открывай парашют!» — и все-таки он удержался. Летчики любят и ценят юмор: однажды на очень скучной лекции Анохин решил, дабы не обижать лектора, прикрыть черной повязкой здоровый глаз... Не все знают, что Георгий Михайлович Шиянов — один из видных наших альпинистов, в прошлом активный участник высокогорных штурмов, которому пришлось отказаться от них только из-за недостатка времени, отданного прежде всего авиации. Страстный краевед, он увлекается фотоохотой, и случайные встречные в походе, сидя вместе с ним у костра, вряд ли догадываются, что за этими могучими плечами по глухим лесам как бы пробираются незримо по меньшей мере сто пятьдесят испытанных им самолетов. Мы их не видим, а они идут за ним — ведь самолеты всегда идут за летчиком... Я как-то спросил у него, насколько работа влияет на все поведение в жизни, и он ответил, что бывают, как и всюду, исключения: он помнит среди старых испытателей одного скрягу, который в полете присматривал, как маляры у него на даче красят крышу, и одного безудержного фантазера, доставившего много веселых минут летной комнате, но потом запутавшего конструктора своими рассказами...

Они живут на земле. И вряд ли нужно объяснять, что ничто земное им не чуждо. Власть земли, мгновенно острая, когда летчик ищет землю для посадки, научила их ценить каждую минуту не только в воздухе — они не любят попусту тратить короткое время торопливой нашей жизни.

Живые черты быта конкретных людей — не тема для очерка, хотя они могут быть настолько колоритны и своеобразны, что нам, пишущим, давно бы пора уже признаться, в каком большом долгу мы перед пролетающими над нами. Быть может, в этом сказался темп времени, чье томление — скорость и высота. Литература просто не успела еще оторваться от более надежной земли, а лучше, чем они сами расскажут о своих друзьях, сказать еще слишком трудно. Я так и не нашел ничего написанного так же просто, коротко и точно о характере авиационного конструктора, как в превосходной маленькой книжке Олега Константиновича Антонова «На крыльях из дерева и полотна», — жаль только, что она издана пять лет назад в миниатюрном тираже...

«Кончен бурный, напряженный, натянутый, как струна, летный день, — пишет Антонов. — Тихо. Длинные, узкие, тускло поблескивающие в лунном свете крылья, как огромные клинки, пересекают во всех направлениях тени неглубоких балок северного склона горы с замершими в них на короткий ночной отдых планерами... Вдруг в бездумную трескотню цикад врывается совсем иной, хлопотливый, ритмически нарастающий шум. Идет машина. Вот блеснули фары. Машина останавливается недалеко от палатки. Из нее выходит человек... Неясно различимая, но такая знакомая-знакомая фигура приближается, останавливается, видимо пытаясь сориентироваться в сумерках среди крылатого хаоса лагеря. Потом, наверное найдя то, что нужно, решительно направляется к нашему «Городу Ленина». Обходит планер вокруг и, остановившись у хвоста, слегка толкает его вытянутой рукой в киль. Киль, расчаленный к крылу четырьмя тонкими стальными тросами, не поддается нажиму. Фигура нажимает сильнее. «Ббу-у-у-у...» — басово гудит задетый рукою трос. Ба! Да ведь это Сергей Владимирович Ильюшин, известный конструктор самолетов и планеров, председатель техкома слета! Теперь вспоминаю, как горел днем жаркий спор в техкоме: жестко или не жестко укреплено оперение на нашем планере? Можно ли крепить оперение на длинной, небольшого сечения балке, работающей на изгиб только в вертикальной плоскости, а от кручения и изгиба в сторону удерживаемой четырьмя тонкими тросами, идущими к заднему лонжерону крыла? Спорили, переходили к другим вопросам, спорили снова, спорили, видимо, и по пути из лагеря в Коктебель, пока, наконец, очередной, особенно бурный всплеск спора не вынес председателя техкома обратно в лагерь, к килю «Города Ленина». Сергей Владимирович стоял около киля, как бы оценивая и размышляя. Вся его фигура выражала какую-то неуловимую степень недоумения, несогласия с очевидностью прямого и непосредственного опыта. Но вот, что-то взвесив, Сергей Владимирович решительно наваливается плечом на верхний узел киля. Снова ворчат тросы. На этот раз от решительного толчка качнулось поднятое к небу крыло. Раздумье. Поворот. И характерной походкой волевого человека, обдумывающего что-то на ходу, Сергей Владимирович возвращается к машине. Фыркает мотор, автомобиль подает назад, разворачивается и, отмахнувшись от лагеря желтыми лучами фар, скрывается за складкой горы так же неожиданно, как и появился».

48
{"b":"122843","o":1}