— И ты ни разу… не поцеловала ее?
— Целовала иногда, когда она спала, — в волосы. Они у нее были такие красивые…
Мне живо вспомнилось, как я лежала рядом с Китти, когда мы еще не были любовницами. Слегка меняя тон, я спросила:
— Случалось тебе разглядывать ее лицо, пока она спала, и надеяться, что она видит сны о тебе?
— Я специально зажигала свечу!
— А мучило тебя желание ее потрогать, когда она лежала рядом?
— Ох, до чего мне этого хотелось! Даже страшно было.
— И ты трогала самое себя и желала, чтобы это были не твои, а ее пальцы?..
— Да, и потом краснела! Однажды я придвинулась к ней вплотную, и она произнесла, не просыпаясь: «Джим!» Так звали ее любовника. И повторила: «Джим!» так ласково, что я бы не узнала ее голос. К горлу у меня подступили слезы, и больше всего мне хотелось… О Нэнс, больше всего мне хотелось, чтобы она спала беспробудным сном, я бы ее трогала и она опять ласково звала бы меня «Джим»…
Флоренс шумно вздохнула. В камине затрещали угли, но взгляд Флоренс оставался неподвижен, и мой тоже. Мы смотрели друг на друга; казалось, от ее жарких слов наши взгляды сплавились воедино — не разорвать. Я произнесла, почти смеясь: «Джим, Джим!» Она мигнула и вздрогнула, я вздрогнула тоже. И тут я произнесла просто: «О Фло…»
Словно бы по волшебству, наши губы начали сближаться и соединились в поцелуе. Флоренс тронула уголок моего рта, ее пальцы проникли между нашими губами — у них был тот же вкус сахара. Меня буквально затрясло, пришлось стиснуть кулаки и сказать себе: «Успокойся, ну же! Она подумает, ты впервые в жизни целуешься!»
Но когда я взяла ее пальцы в свои, оказалось, что она дрожит не меньше; скользнув по ее шее, моя рука легла на округлость груди — Флоренс дернулась, как рыбка, улыбнулась и придвинулась ближе. «Прижми крепче!» — попросила она.
Мы опрокинулись вместе на кровать (колесики отъехали дальше по ковру), я расстегнула ее блузку, через хлопковую ткань рубашки приникла к соску и сосала, пока он не затвердел, а дыхание Флоренс не сделалось прерывистым. Обхватив мою голову, она подняла ее и подтянула к своим губам; я лежала сверху и ерзала, она снизу ерзала тоже; ее груди терлись о мои, я чувствовала, что либо кончу, либо потеряю сознание, и тут Флоренс меня перевернула, задрала юбку и, проникнув рукой между ног, начала гладить так медленно, легко, дразняще, что мне захотелось не кончать никогда…
Наконец ее рука достигла самого влажного местечка, и Флоренс задышала мне прямо в ухо. «А внутрь ты не против?» — шепнула она. Вопрос заключал в себе столько нежности и деликатности, что я едва не всхлипнула. «О!» — только и сказала я, и Флоренс снова меня поцеловала. И тут же ее палец заходил у меня внутри — потом, как я догадалась, к нему присоединился второй, третий… И вот, после небольшого усилия, она погрузила в меня всю руку по запястье. Наверное, я вскрикнула — дрожала, хватала воздух и вскрикивала, ощущая, как медленно поворачивается ее кулачок, расправляются и сжимаются ласковые пальцы…
Когда я достигла высшей точки, из меня хлынуло, руку Флоренс по самый локоть залило слизью; ей передались мои ощущения, она кончила тоже и, ослабевшая, в мокрой юбке, тяжело опустилась на меня. Флоренс вынула руку, заставив меня снова вздрогнуть; я удержала ее в своей и, притянув к себе лицо Флоренс, поцеловала. Потом мы, тесно сцепленные, лежали неподвижно, пока, как в остывающей машине, в наших телах не остановилась вибрация.
Поднимаясь на ноги, Флоренс стукнулась головой об обеденный стол: не заметив того, мы загнали кровать в другой конец комнаты. Флоренс засмеялась. Мы сбросили одежду, Флоренс потушила лампу, и мы во влажных нижних юбках затихли под одеялом. Когда Флоренс заснула, я погладила ее щеки и поцеловала ушибленное место на лбу.
*
Когда я проснулась, ночь еще не кончилась, но стало чуточку светлее. Не зная, что меня потревожило, я огляделась и увидела, что Флоренс приподнялась с подушки и смотрит на меня. Судя по всему, она окончательно проснулась. Схватив ее руку и поцеловав, я ощутила у себя внутри отклик. Флоренс улыбнулась, но какой-то непонятной улыбкой, и я похолодела.
— Что такое? — пробормотала я.
Она погладила меня по голове.
— Я просто подумала…
— О чем? — Она молчала. Я тоже окончательно проснулась и села рядом, подперев спину подушкой. — О чем, Флоренс?
— Я смотрела на тебя в темноте; я ведь прежде не видела тебя спящей. И вид у тебя был совсем незнакомый. И тогда я подумала: я и вправду ничего о тебе не знаю…
— Не знаешь? Что ты такое говоришь? Мы живем вместе больше года!
— И только вчера вечером я впервые узнала, что ты была звездой мюзик-холла! Как ты могла это от меня скрывать? И почему? А чем ты еще занималась, о чем я не знаю? Может, сидела в тюрьме. Может, была умалишенной. Может, промышляла на улице!
Я закусила губу, но, вспомнив, как терпимо она отнеслась к уличным девкам в «Малом», быстро проговорила:
— Фло, одно время я действительно промышляла на улице. Ну что, ты меня за это возненавидишь?
Она тут же отдернула руку.
— На улице! Боже! О том, чтобы я тебя возненавидела, не может быть и речи, но… Нэнс! Представить тебя на месте этих жутких девиц…
— Я не была жуткой девицей. — Я отвела взгляд в сторону. — По правде, я вообще не была девицей.
— Не была девицей? О чем ты говоришь?
Я поскребла ногтем краешек шелковистого одеяла. Раскрыть ли свою историю — историю, которую я так долго хранила под замком? Я обратила внимание на ее лежавшую на простыне руку и ощутила, как вновь сократились мышцы внизу живота: мне вспомнились пальцы, торившие дорогу для кулака, и его неспешный поворот…
Я набрала в грудь воздуха.
— Случалось ли тебе бывать в Уитстейбле?.. — начала я.
И дальше уже не могла остановиться. Я поведала обо всем: о торговле устрицами, о Китти Батлер, ради которой я бросила семью и которая, в свою очередь, бросила меня ради Уолтера Блисса. О моем безумии, о переодевании, о жизни с миссис Милн и Грейс на Грин-стрит, где мы впервые встретились. И закончила Дианой, Фелисити-Плейс и Зеной.
Когда я остановилась, уже почти рассвело и гостиная совсем промерзла. Весь мой долгий рассказ Флоренс выслушала молча; когда дело дошло до торговли собой, она нахмурилась; взгляд ее все больше темнел и так и не прояснился.
— Ты хотела знать мои тайны… — заключила я.
Она отвела взгляд в сторону.
— Я не представляла себе, сколько их у тебя.
— Ты говорила, что не станешь меня ненавидеть за торговлю собой.
— Подумать только: ты делала все это… для забавы. Причем жестокой забавы, Нэнс!
— С тех пор прошла целая вечность.
— Подумать: сколько у тебя было знакомых, а друзей — никого.
— Я оставляла всех в прошлом.
— Твоя семья. Придя сюда, ты рассказывала, будто они от тебя отказались. А ведь это ты отказалась от них! Они небось не перестают гадать, где ты и что с тобой! Ты никогда о них не вспоминаешь?
— Изредка.
— А леди с Грин-стрит, которая так к тебе привязалась. Тебе не приходило в голову навестить ее и ее дочь?
— Они переехали, я пыталась их найти. И мне было стыдно, что я их забросила…
— Забросила ради этой… как ее зовут?
— Дианы.
— Дианы. Выходит, ты очень ее любила?
— Любила? — Я выпрямилась, опершись на локоть. — Да я ее ненавидела! Она была настоящая чертовка! Я же тебе рассказывала…
— И все же ты так долго у нее жила…
Внезапно у меня перехватило дыхание от собственной истории и от вопросов Флоренс.
— Не знаю, как объяснить. У нее была надо мною власть. Она была богата. Имела… вещи.
— Вначале ты мне рассказывала, что тебя выгнал некий джентльмен. Потом это была дама. Я думала, ты рассталась с какой-то девушкой…
— Я в самом деле рассталась с девушкой, это была Китти, но история с Дианой произошла через несколько лет.
— Диана была богата; она подбила тебе глаз и распорола щеку, а ты стерпела. А потом она тебя выставила за порог, потому что ты… целовала ее горничную. — В голосе Флоренс крепли суровые ноты. — Что же с ней случилось?
