— «Театр ее величества». — Мистер Блисс кивнул влево, где показалось красивое здание. — Мой батюшка был здесь на дебюте Дженни Линд, шведского соловья. «Хеймаркет»: директором мистер Бирбом Три. «Критерион», или «Кри», — чудо-театр, построен целиком под землей. — Театр следовал за театром, концертный зал за концертным залом, и мистер Блисс знал историю каждого. — Перед нами «Лондон Павильон». А вот там, — он скосил глаза на Грейт-Уиндмилл-стрит, — «Варьете Трокадеро». Справа — «Театр принца». — Мы добрались до Лестер-сквер, и мистер Блисс перевел дыхание. — И наконец, — сказал он, снимая шляпу и кладя ее на колени, — наконец, «Эмпайр» и «Альгамбра» — лучшие мюзик-холлы в Англии, где выступают сплошь звезды, а публика настолько изысканная, что даже беспутные девицы с галерки — простите меня за выражение, мисс Батлер, мисс Астли, — разряжены в меха, жемчуга и бриллианты.
Он постучал в потолок экипажа, и кучер остановился на углу садика в середине площади. Открыв дверцу, мистер Блисс отвел нас в самый его центр. Здесь, встав спиной к Уильяму Шекспиру на мраморном пьедестале, мы трое устремили взгляд на роскошные фасады «Эмпайра» и «Альгамбры»; первый — с колоннами, яркими светильниками, цветными стеклами, за которыми мерцал электрический свет, второй — с куполом, минаретами и фонтаном. Я не подозревала, что подобные театры вообще существуют на свете. Не знала даже, что существуют такие площади — одновременно грязные и роскошные, уродливые и величественные, где бок о бок стоит, прогуливается, слоняется всякий мыслимый и немыслимый люд.
Здесь были леди и джентльмены, приехавшие в каретах.
Девушки с подносами, торговавшие цветами и фруктами, продавцы кофе, шербета, супа.
Были солдаты в алых мундирах, свободные от службы приказчики в котелках, шляпах-канотье, клетчатых беретах. Женщины в шалях, женщины в галстуках, женщины в коротких, выше лодыжек, юбках.
Чернокожие, китайцы, итальянцы, греки. Приезжие, так же ошеломленно, как я, глазели по сторонам; кто-то лежал, свернувшись в клубок, на скамьях и ступенях — в грязной, мятой одежде эти люди выглядели так, словно проводили тут весь день и также и всю ночь.
Я обернулась к Китти, и на лице у меня, наверное, выразилось изумление: она засмеялась и погладила меня по щеке, а потом взяла за руку и не отпускала.
— Мы находимся в самом сердце Лондона, — объяснил при этом мистер Блисс, — самом-самом. Вот там, — он указал кивком на «Альгамбру», — и кругом, — он обвел жестом площадь, — вы видите то, что заставляет биться это огромное сердце, — разнообразие, по-французски «варьете»! Разнообразие, мисс Астли, не подвластное ни времени, ни привычке. — Он повернулся к Китти. — Мы стоим перед величайшим во всей стране Храмом Разнообразия. Завтра, мисс Батлер, — завтра, или на следующей неделе, или в следующем месяце, но скоро, обещаю вам, скоро — вы попадете внутрь, ступите на его сцену. И тогда именно вы пустите в галоп сердце Лондона! Вы отверзнете уста горожан, и в вашу честь прогремит их «браво!».
Воздев свой цилиндр, мистер Блисс энергично им взмахнул; двое-трое прохожих посмотрели на него и равнодушно отвернулись. Меня его слова исполнили восторгом, Китти — не сомневаюсь — тоже: рука ее, обхватившая мою, дрожала от радости, щеки пылали, как мои, широко открытые глаза горели.
На Лестер-сквер мы пробыли недолго. Мистер Блисс окликнул какого-то мальчишку, дал ему шиллинг и поручил купить нам у торговца по стаканчику шербета; мы посидели немного в тени Шекспира, потягивая напиток и глазея на прохожих и на афиши, на которых, как мы знали, должно было появиться написанное огромными буквами имя Китти. Но когда стаканы были осушены, мистер Блисс хлопнул в ладоши и объявил, что нам пора: Брикстон и миссис Денди (наша новая квартирная хозяйка) ждут. Отведя нас к экипажу, он помог нам сесть. Очутившись в полутьме, я перестала изумленно таращиться и прикрыла веки, радостное возбуждение сменилось беспокойством. Я гадала, что за жилье нашел для нас мистер Блисс и что за особа эта миссис Денди. Оставалось надеяться, что квартира не окажется слишком грандиозной, а хозяйка — слишком важной.
Однако тревожиться не стоило. Вне Уэст-Энда, за рекой, улицы потеряли краски и сделались скучными. И дома, и пешеходы были опрятные, но почти одинаковые, словно вышли из рук одного и того же, не отличающегося избытком воображения ремесленника; от колдовского очарования, приятного, необычного разнообразия Лестер-сквер не осталось и следа. Скоро и опрятные фасады сменились обветшавшими; каждый следующий угол, кабак, ряд лавок и домов был грязнее предыдущего. Китти с мистером Блиссом тем временем беседовали; речь шла исключительно о театрах и контрактах, костюмах и песнях. Я же прилипла носом к стеклу, гадая, когда кончатся эти угрюмые кварталы и покажется наша Гримерная авеню.
Наконец мы свернули на улицу, состоявшую из высоких домов с плоскими крышами, металлическими ограждениями палисадников, закопченными ставнями и занавесками в окнах. Прервав беседу, мистер Блисс высунулся наружу и сказал, что мы почти приехали. Отведя взгляд от его доброго, улыбающегося лица, я постаралась скрыть разочарование. Я знала, что глупо было воображать себе Брикстон в виде ряда золоченых палочек помады, в котором наш дом будет выделяться карминно-красной крышей, однако улица выглядела уж очень уныло и обыкновенно. На самом деле она ничем не отличалась от обычных дорог, оставшихся в Уитстейбле, только была незнакомой — и оттого немного пугала.
Выходя из кареты, я покосилась на Китти: испытывает ли она то же смятение, что и я? Однако щеки ее не потеряли румянца, а глаза — влажного блеска; она лишь глядела на дом, куда нас вел наш проводник, с чуть заметной удовлетворенной улыбкой. И тут я осознала то, о чем раньше смутно догадывалась: она всю жизнь прожила в таких убогих, безликих домах и ничего лучшего не знает. Слегка меня подбодрив, эта мысль вызвала, как обычно, прилив сочувствия и любви.
Кроме того, внутри дом выглядел немного веселее. У дверей нас встретила сама миссис Денди — седая, довольно внушительная дама; по-дружески приветствовав мистера Блисса, назвав его Уол и подставив щеку для поцелуя, она отвела нас в гостиную. Здесь нам было предложено сесть, снять шляпки и расположиться со всеми удобствами. Вызванной служанке было дано распоряжение принести приборы и приготовить чай.
Когда за нею закрылась дверь, миссис Денди улыбнулась.
— Добро пожаловать, дорогие мои. — Голос хозяйки напоминал сочностью рождественский торт. — Добро пожаловать на Джиневра-роуд. От души надеюсь, что пребывание под моим кровом принесет вам счастье и удачу. — Она кивнула Китти. — Мистер Блисс говорит, что малая толика звездного блеска моему жилищу теперь обеспечена, мисс Батлер.
Китти скромно ответила, что ей об этом ничего не известно, и миссис Денди издала смешок, перешедший в хриплый кашель. Все ее тело содрогалось, и мы с Китти обменялись испуганными взглядами. Но когда приступ кашля закончился, хозяйка обрела свой прежний — безмятежный и радостный — вид. Вынув из рукава платок, она утерла себе рот и глаза, взяла лежавшую под рукой пачку дешевых сигарет, предложила нам и взяла одну сама. Я заметила, что пальцы ее были желтые от табачных пятен.
Тут же появились чайные приборы, и, пока Китти и миссис Денди занимались подносом, я огляделась. А посмотреть было на что: гостиная миссис Денди несколько отличалась от других. В коврах и мебели не было ничего особенного, но поражали стены: картины и фотографии так плотно жались друг к другу, что в промежутках между рамами едва просматривался цвет обоев.
— Вижу, вас заинтересовала моя маленькая коллекция. — Миссис Денди протянула мне чашку, и я вспыхнула, обнаружив, что все присутствующие внезапно обратили на меня взгляды. Миссис Денди улыбнулась и желтыми пальцами потеребила хрустальную сережку на медной нити, висевшую у нее в ухе. — Все это, дорогая, мои прежние жильцы, и среди них, как вы убедитесь, имеются и знаменитости.
Я снова вгляделась в картины. Теперь я заметила, что это были исключительно портреты (большая часть — с подписью) артистов театра и эстрады. Миссис Денди была права, некоторых я узнала — на стене у камина висела, например, фотография Великого Ванса, рядом помещался Весельчак Джон Нэш в образе Беспутника Джека; печатный листок с текстом песни над софой был снабжен криво нацарапанным посвящением: «Дорогой Маме Денди. С любовью и наилучшими пожеланиями. Бесси Беллвуд». Но многих других я опознать не сумела: улыбающиеся лица, задорные сценические позы, костюмы, а равно и имена, либо ничего не говорящие, либо загадочно-экзотические — Дженни Уэст, капитан Ларго, Синкабу Ли; в каком жанре они выступали, оставалось загадкой. Меня поразила мысль, что все они прежде жили здесь, на Джиневра-роуд, у нашей миловидной квартирохозяйки миссис Денди.
