В своей книге «Неизвестный Андропов» Р. Медведев приводит довольно любопытную записку Руденко и Андропова в Секретариат ЦК КПСС, в котором они излагали свое видение «проблем Солженицына»: «Проживание Солженицына в стране после вручения ему Нобелевской премии укрепит его позиции и позволит активнее пропагандировать свои взгляды... Выдворение Солженицына из Советского Союза лишит его этой позиции — позиции внутреннего эмигранта и всех прочих преимуществ, связанных с этим... Сам же акт выдворения вызовет кратковременную антисоветскую кампанию за рубежом с участием некоторых органов коммунистической прессы... Взвесив все обстоятельства, считали бы целесообразным решить вопрос о выдворении Солженицына из пределов Советского государства».

Интересно, что совершенно иную позицию занял в этом вопросе Щелоков, тогдашний министр внутренних дел, который считал, что Солженицыну нужно немедленно дать квартиру, прописку, проявить к нему внимание. «За Солженицына надо бороться, а не выбрасывать его, — писал он. — В данном случае надо не публично казнить врагов, а душить их в объятиях».

Однако ни одна из точек зрения тогда не возобладала. Солженицына не выдворили из страны и не «задушили в объятиях». Но травля писателя продолжалась, и вопрос ни на один день не оставался закрытым. В последующем он обсуждался даже на Политбюро ЦК КПСС, где, после долгих дебатов, было принято решение предоставить Председателю КГБ Андропову «разрубить гордиев узел». Политбюро приняло специальное постановление «О мерах по пресечению антисоветской деятельности Солженицына А. И.» Проведение «карательной операции» было поручено Андропову и Руденко. Они должны были определить всю процедуру следствия и суда и, после согласования всех вопросов, арестовать писателя.

О том, как происходили арест и изгнание, Солженицын подробно описал в своих автобиографических записках, поэтому нет нужды о них говорить. Но некоторые детали прояснил бывший старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре Ю. А. Зверев. Он рассказал, что однажды Руденко пригласил его к себе и, передав вышедшую за границей книгу Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», а также подборку «отзывов прессы» на нее, поручил «изучить на предмет решения вопроса о возбуждении уголовного дела».

Далее Зверев сказал: «Я изучил и доложил, что в книге содержится огромный материал, причем наряду с суждениями и выводами автора там огромный массив фактов, которые либо соответствуют действительности, либо ложны... Я и сейчас думаю, что не все отдельные факты абсолютно точны. Это теперь мы все так много знаем о том периоде. А тогда — только слухи... Было очень страшно верить... Но я был обязан выяснить, соответствует ли изложенный материал действительности или это вымысел, клевета. Я и запросил компетентные инстанции, могут ли они опровергнуть приведенные автором факты. Инстанции ответили, что опровергнуть массив фактов возможности нет. И тогда я получил указание возбудить уголовное дело и допросить Солженицына. Допросить не удалось: несмотря на неоднократные вызовы, он в прокуратуру не являлся. Руденко предписал доставить его приводом. Я вынес постановление о приводе Солженицына и отправился за ним лично, благо он жил на улице Горького, неподалеку от Прокуратуры СССР».

«Надеюсь, вы понимаете, что дело Солженицына только формально вел я, — продолжал Зверев. — Все мои действия через Генерального прокурора направлялись политическим руководством. И доставить Солженицына мне предписали не в здание прокуратуры, в мой кабинет, а в Лефортовский следственный изолятор КГБ СССР... Солженицын действительно ожидал ареста, и у него все было готово. Он быстро оделся и все заранее приготовленные вещи, уже, видимо, ему послужившие в лагере, сложил в мешок с нашитым полотнищем шведского флага. Я попросил его вывернуть мешок флагом внутрь, что он и сделал без возражений. А к моменту нашего приезда в Лефортово было уже найдено политическое решение, которое и определило дальнейшие действия руководства Прокуратуры СССР. Решение это состояло в том, что Солженицын должен быть лишен советского гражданства и выдворен из СССР... Конечно, судьбу Солженицына решали не на Пушкинской! Но полагаю, что Р. А. Руденко, опытный и изобретательный юрист, нашел такую форму, которая могла бы придать если не видимость законности, то, по крайней мере, видимость здравого смысла тому, что произошло. Мне предписали возбудить в отношении Солженицына уголовное дело по обвинению не в антисоветской агитации и пропаганде, а по обвинению в измене Родине... Здесь-то, как я думаю, и обнаруживается «юридический вклад» Руденко. Ведь доказать, что Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» оклеветал Советскую власть, было невозможно даже в то время. А задача состояла в том, чтобы его из СССР удалить. Как? Обвинив Солженицына в более тяжком преступлении — измене Родине. Прокуратура парадоксальным образом смягчила ситуацию. Политическая власть, вмешавшись и лишив Солженицына гражданства, снимала все юридические проблемы, ибо не может изменить Родине человек, не являющийся более ее гражданином. Стало быть, уголовное дело автоматически прекращается... Все это решали, конечно, не я и, думаю, не Руденко, но именно он, по-моему, мог подсказать этот вариант».

Генеральному прокурору пришлось заниматься и «проблемой» А. Д. Сахарова, действительного члена Академии Наук СССР, трижды Героя Социалистического Труда, лауреата Государственной и Ленинской премий, закончившейся высылкой известного правозащитника в январе 1980 года в город Горький.

Многие современники, хорошо знавшие Романа Андреевича Руденко отзывались о нем как о действительно «государственном человеке». Он был на порядок выше всех своих предшественников и преемников, имел высокий авторитет и среди членов Политбюро ЦК КПСС и среди руководителей Правительства Советского Союза. Ему пришлось выдержать немало «битв» за право органов прокуратуры производить расследование по уголовным делам, которое не раз подвергалось сомнению. Особенно усердствовал в этом вопросе министр внутренних дел Щелоков, который неоднократно ставил вопрос о передаче всего следствия в его ведомство. Но поддержки в этом вопросе он не получил. Вот как описывает эти события Тюрин: «Щелоков, даже оставшись в одиночестве, на этом не успокоился и, пользуясь своими особыми отношениями с Л. И. Брежневым, подбил его на то, чтобы передать в подследственность органам внутренних дел хотя бы дела о преступлениях несовершеннолетних. Этот вопрос неожиданно для всех был вынесен на заседание Политбюро ЦК КПСС. Даже Руденко об этом был извещен буквально накануне заседания. Расчет был, видимо, на то, чтобы неожиданностью вывести его из равновесия и лишить возможности даже подготовиться к новой постановке вопроса.

Надо отдать должное Р. А. Руденко в его последовательности и принципиальности. Известно, что на заседаниях Политбюро ЦК КПСС не принято было возражать против членов Политбюро. А уж что касается самого Генсека, то об этом и помыслить было невозможно. Руденко, безусловно, знал об особых отношениях Щелокова с Брежневым. Понял он, конечно, и то, почему... вопрос все же был вынесен на Политбюро, хотя и в урезанном виде.

И вот, несмотря на это, Р. А. Руденко на заседании Политбюро решительно выступил против предложения Щелокова о передаче дел несовершеннолетних в подследственность органов внутренних дел. Его, к сожалению, никто из членов Политбюро не поддержал. Промолчали даже и те, кто был против этого предложения. И Брежнев, как бы оправдываясь перед Руденко, развел руками и сказал: ну вот видите, Роман Андреевич, никто вас не поддерживает. Правда, Брежнев, как бы желая смягчить ситуацию, тут же заверил, что мы, мол, вас, Роман Андреевич, все уважаем и ценим.

Авторитет Руденко как Генерального прокурора СССР был настолько силен, что даже открытое выступление с особым мнением на заседании Политбюро не поколебало его положения. И хотя было принято решение, не совпадающее с его мнением, никто не мог усомниться в том, что Генеральный прокурор СССР отстаивает интересы законности и исходит из твердого убеждения в правильности своей правовой позиции».