— Отлично, Николай! Теперь нам надо с тобой договориться. Звание мое забудь. Не станешь же ты меня при всех майором именовать. Сцен, подобных той, какую вы разыграли в кафе, больше не устраивать: грубо. И еще учти, матросы и рыбаки редко посещают “Рим”… Как устроились в Риге?

— Числимся в рыбаках. Документы подлинные. Галине обещал Янис надежную квартиру в городе подыскать. На той квартире и будем встречаться.

Узнав, что дела у группы связи обстоят благополучно, Соколов коротко сообщил:

— Ну, а я — в той самой секретной школе. Часто бываю в городе с человеком, которого ты видел в кафе. Фамилия Левченко.

— Тот вербовщик? Не соврал он, значит?

— Да.

— Повезло нам. Заметил бы он меня в лагере, рухнуло бы все.

— Поэтому я предупреждаю тебя. И еще, Николай, появился у меня влиятельный покровитель. Только не знаю, надолго ли? Пока нет никаких оснований для беспокойства. Проверки, говорят, прошел успешно.

— Проверки? — Николай рассматривал посуровевшего за время разлуки командира. Сильно изменился он. Четкие морщины выступили вокруг глаз, скобками охватывали рот. Кожа на лице и шрамах огрубела, потемнела.

А Соколов за несколько секунд словно заново пережил предпринятую Крафтом последнюю проверку-экзамен. Она не могла изгладиться из памяти.

…Глубокой ночью Соколова вызвали к гауптману. Он пригласил его сесть поближе, достал из громоздкого сейфа топографическую карту и, аккуратно развернув ее на столе перед собой, взял карандаш.

— Двести пятьдесят шестой, — многозначительно и чуть, как показалось Соколову, насмешливо произнес он, щурясь от яркого света настольной лампы. — Настал час показать на деле преданность фюреру. Срочно, очень срочно! А теперь смотрите сюда, слушайте и запоминайте. В этом районе, — он обвел карандашом обширный лесной массив, — русские сосредоточили крупные бронетанковые и стрелковые части. Нам известно, что через шесть, максимум семь дней, они предпримут попытку форсировать вот этот водный рубеж. Как видите, чтобы совершить молниеносный бросок, враг должен воспользоваться двумя мостами, расположенными на своей территории. Вот этим и этим. Ваша задача подорвать оба моста.

— Есть! — Соколов поднялся.

— Вы возглавите группу в составе Левченко, Ухова и Остапенко. Вы несете ответственность за все. Взрывчатку, оружие, рацию и другие необходимые вам вещи получите немедленно на складе. Выполнив задание, возвращайтесь обратно. Радист Ухов знает, на каких волнах поддерживать с нами связь. Задача понятна?

— Да.

— Сутки на подготовку. Я буду сопровождать до места выброски. Идите.

На пригородный аэродром группу доставила комендантская машина. Надев парашюты, диверсанты выстроились под крылом “юнкерса”. Гауптман представил Соколова как старшего и скомандовал посадку. Самолет поднялся в воздух. Рокот моторов заглушал голоса, и поэтому все молчали. “Жаль, что не удалось довести дело до конца, — размышлял Соколов. — Только почувствовал уверенность в успехе и — на тебе… Неожиданность. Может быть, в этой неожиданности есть свои преимущества. Собрали группу разных людей и без предварительной подготовки в дело. Люди, боясь друг друга, на все пойдут, все выполнят… И все же я не без пользы провел время в диверсионной школе…”

— Приготовиться! — крикнул, перекрывая гул моторов, Крафт и сам распахнул в фюзеляже люк.

Из черного провала повеяло холодом. Ухов с опаской приблизился к люку, поправил на груди рацию и, зажмурив глаза, шагнул в пустоту. За ним выпрыгнул Остапенко. Левченко замешкался в дальнем отсеке, вытаскивая груз взрывчатки.

— Левченко! — окрикнул гауптман. — Поторапливайтесь, Левченко. Я назначаю вас заместителем Сарычева.

Майор выбросил из люка ящики со взрывчаткой. Махнул рукой заробевшему перед прыжком Левченко и взялся за вытяжное кольцо.

— За группу отвечаете вы, — еще раз повторил Соколову Крафт. — Запомнили указания? С богом!

— Я выполню все! — Соколов, чуть пригнувшись, покинул самолет.

Немного покружив по лесу, майор собрал группу, подсвечивая фонариком, открыл полевую сумку и… не обнаружил карты.

— Левченко, где карта?

— Что ты, — уныло промямлил тот, — карту Крафт тебе вручил.

— Да, да, — поспешно согласился Соколов, решив не говорить подчиненным о потере: “Так, пожалуй, будет лучше”.

— Нашел карту? Нашел? — спросил Левченко. — Порядок. Слушай, Сарычев, может быть… ну ее к черту, Великую Германию! Пусть Гитлер сам воюет! Давай заберемся в деревеньку поглуше и отсидимся. Как?

Остапенко и Ухов с интересом и явным одобрением прислушивались к его словам.

— Отсидеться хочешь? — грубо проговорил Соколов. — Не выйдет! Я диверсант двести пятьдесят шесть, ты — триста второй, Ухов — сотый, а Остапенко… — майор умышленно называл номера.

— Да, дела-а, — глухо выдавил Остапенко. — А если?.. — он посмотрел на Соколова тяжелым взглядом и замолчал на полуслове.

— Если — отставить! — вызывающе приказал Соколов. — Пошли! Ухов и Остапенко поочередно несут рацию! Левченко — взрывчатку. Я — провиант. — Майор повел группу через бурелом. “Куда исчезла карта?.. — думал ©н. — Почему Крафт проделал все это так скоропалительно?”

Боязно шагать лесом в полумраке по бездорожью. Каждый пень или корень кажутся притаившимся человеком.

Когда стало совсем светло, в кустах устроили дневку. Расположились так, чтобы сразу же при случае нападения можно было бы занять круговую оборону. Ухов, повозившись немного, настроил рацию на нужную волну и вызвал Крафта.

Гауптман поздравил Соколова с благополучным началом операции и порекомендовал действовать решительно и быстро.

— Возвращайтесь поскорее, — почему-то взволнованно приказал он. — В квадрате сорок четыре немецкие войска предупреждены о вашем возможном появлении. Пароль “Гамбург”.

Ухов свернул рацию.

“Квадрат сорок четыре, — думал майор. — Неужели я обронил карту во время прыжка?”

Пообедали галетами и пресным соевым шоколадом. Подремали до вечера, дежуря по очереди. В сумерках Соколов разбудил всех. Поеживаясь, Ухов и Остапенко упаковывали рацию. Левченко, приплясывая, закинул за спину ящик со взрывчаткой. Соколов сложил остатки провизии в рюкзак, сориентировался и повел группу на восток. Обойдя излучину какой-то речки, они углубились в лес и сразу же заметили меж стволами людей.

— Кто-то идет. И не один идет… — зашептал Левченко, распластавшись на земле. — Пар-ти-за-ны…

— Слушай, Сарычев, — низко пригнувшись, проговорил Ухов, — не вздумай сопротивляться.

— Ложись! — зло выкрикнул Соколов. — Ложись, тебе говорят! К бою!

— Не надо стрелять, Сарычев! — скулил, не переставая, Левченко. — Давай поднимем руки! Придем к партизанам и скажем, что из немецкого плена бежали. Давай, Сарыч ее…

В ответ на это Соколов спокойно вскинул пистолет и поймал на мушку ближайшую фигуру. Он еще не решался стрелять. Люди шли цепью, но слишком по-уставному. Точные интервалы, одинаково изготовленные к бою автоматы, даже ноги выбрасывались вперед, словно по команде, одновременно. “Муштра. Не люди, механизмы, — мелькнуло в голове у Соколова. — Неужели гитлеровцы?.. По времени, которое мы находились в воздухе, самолет перелетел линию фронта. Карта? Усмешка гауптмана? Неожиданное задание без подготовки. Последняя беседа со Штаубергом… А время в воздухе? Да, но самолет мог сделать круг…” Соколов выстрелил, фигура покачнулась, упала.

— Не стреляй, — крикнул, вскакивая и бросаясь на Соколова, Ухов. — Ей!..

Майор увернулся от жилистых пальцев разъяренного Ухова, привстал и рукояткой пистолета ударил радиста в висок. Ухов обмяк.

— Приведи его в себя, — приказал Соколов, полуобернувшись к Остапенко. — И не вздумай валять дурака.

Из-за коряги кто-то прокричал:

— Мы партизаны! Кто вы?

— Ответь, что военнопленные, — плаксиво ныл Левченко. — Сарычев, перейдем к ним, перейдем. Убьют ведь.

— Сдавайтесь! — опять прокричали из-за коряги. — Гарантируем жизнь и свободу. Вы русские?