«Я помню, что во время обыска мама не плакала, но очень нервно спрашивала несколько раз, куда денут ее девочку. Эти люди говорили, что девочке тоже нужно собрать вещи и ничего «с ней не сделается».

Мне собрала мама 2 чемодана прелестнейших вещей, вплоть до булавочек на колечке, отдала свои часики и потихоньку в туфель положила маленькую папину фотографию… Эта спрятанная во время ареста фотография сказала мне много о мамином отношении к отцу в те дни… мама поцеловала меня напоследок, еще раз спросила, что будет с дочерью, и ее увезли на маленькой легковой машине. Через короткое время эта машина вернулась и повезла меня… Уже в 10–м часу меня подвезли к высокому забору. На калитке было написано «Детприемник». Во дворе слева были какие–то здания, а справа стоял отдельный особнячок, в который меня и ввели. Каково же было мое изумление и радость, когда я увидела там Ветку Гамарник, Светлану Тухачевскую, Славку Фельдмана… Прожили мы в детприемнике все го 17 дней. К нам не подпускали других детей, нас не подпускали даже к окнам, к нам никого не пускали из близких… На свободе был только Петька Якир, наш герой и моя и Веткина любовь. Петька вел себя вызывающе, через воришек передавал нам варенье и папиросы, ломался перед окнами и, наконец, 15–го (сентября. — Ю. К.) появился, т. е. прибыл к нам, чему мы были страшно рады. Мальчиком он был очень живым, болтливым, все знал, все видел. Мне и Ветке тогда было по 13 лет, Петьке — 15, Свете Тухачевской — 15»12.

Потом их вызвали из камер, посадили в грузовик, потом на поезд и, в сопровождении людей в штатском, кудато повезли. О матерях ничего не сказали.

«Привезли нас в детдом под Свердловском в поселок НижнеИсетск. Привели нас в столовую, где по стенам стояли столы с перевернутыми на них стульями. Вышел к нам старенький директор и объявил нам, что никаких матерей мы здесь не увидим и что мы в детдоме… когда я мельком, наскоро вспоминаю жизнь в детдоме, то вижу серую пелену.

Первый год в детдоме был очень тяжел. Я помню, что каждый вечер, ложась в постель, брала мамину фотографию и много плакала.

Но это только вечером. Кроме того, меня очень обижали в детдоме

мальчики… К нам все чувствовали ненависть»13.

Маршрут Петра Якира был другим — ему устроили следствие и дали 5 лет исправительно–трудовых лагерей.

«Когда нас привезли в детдом, то 2 наших мальчика сбежали в Москву. Вскоре одного из них вернули. Не помню, что он рассказывал нам о Москве, по–видимому, много страшного, т. к. много лет после Москва мне представлялась очень странно.

Откуда это взялось у меня — не знаю. Когда я думала о Москве, то мысленно видела черное пространство (почему–то без улиц и домов) и бесконечный ряд виселиц или силуэтов виселиц и снег, снег» (В. Уборевич)14.

«Протокол допроса 13 сентября 1937 года. Тухачевская Н. Е.

Вопрос. Признаете вы себя виновной в предъявленном обвинении по ст. 58 пЮ и 12?

Ответ. Нет. Не признаю.

Вопрос. Вы говорите неправду. Следствие располагает данными о том, что вы будучи к. — р. (контрреволюционно. — Ю. К.) на строены по отношению к сов. власти проводили активную к. — р. деятельность.

Признаете вы это?

Ответ. Виновной себя не признаю. К. — р. деятельностью не занималась.

Вопрос. Следствие располагает данными о том, что вы, зная о к. — р. деятельности вашего мужа Тухачевского, скрывали это от органов власти и способствовали ему в этом. Признаете вы это?

Ответ. Нет. Не признаю»15.

Особое совещание приговорило Нину Тухачевскую «как члена семьи изменника Родины» к 8 годам лагерей, заключив в отделение Темниковского лагеря16. Однако уже два года спустя дело было возобновлено. В лагеря были отправлены и остальные жены участников военно–фашистского заговора.

В 1988 году В. И. Уборевич получила письмо от совершенно незнакомого человека.

«Я долго не решалась написать Вам, но потом подумала, что даже то немногое, что я могу рассказать о Вашей маме, не может быть Вам неинтересным. Сужу по себе — каждое слово о моем отце и брате, расстрелянных в кровавом 38, для меня было бы бесконечно дорого…

С Ниной Владимировной мы познакомились только в конце лета 38 года. За 5 лет в лагере мне посчастливилось встретить немало интересных, образованных людей, среди них глубокий след в моей душе оставила встреча с Ниной Владимировной. Все мы, конечно, знали о страшной судьбе Вашего отца. Поэтому особенно запомнились мужество, стойкость Нины Владимировны, ее жизнелюбие, оптимизм, внутренняя энергия… Она удивительно просто, без малейшей снисходительности старшей, увлеченно беседовала со мной о литературе, читала стихи, но почти никогда не касалась прошлого… Не знаю, писала ли Вам мама, что она работала водовозом? …На фоне темных силуэтов бараков, освещенным оказался колодец, покрытый мерцающим льдом, и фигура Нины Владимировны, также покрытая коркой льда, переливающегося радугой льда. Она с упорством тянула трудно поддающееся скользкое ведро и громко, как–то особенно страстно и выразительно, по–французски читала стихи Верлена. Это было не только фантастично, но она была, главное, прекрасна силой своего духа, своей огромной волей, преодолевающей весь мрак нашего положения, нашего бытия»17.

Владимира Уборевич получала от матери письма из лагеря в первые два года.

«Последнее письмо было от 20–го августа 1939 года из Темниковских лагерей. Мама писала, что ее куда–то увозят и потому месяцев 6 писать она не будет, чтоб я не волновалась. Это было ее последнее письмо»18.

Началось следствие.

Бутырская тюрьма.

«8 сентября 1939 года Постановление (о принятии дела к производству) Тухачевская–Аронштам Н. Е. обвиняется как участница террористической организации, состоящей из числа жен репрессированных врагов народа»19.

«Постановление (о возобновлении дела) …По вновь поступившим данным выявлено, что ТухачевскаяАронштам Н. Е. в 1937 году на следствии скрыла свою принадлежность к террористической группе, которая подготавливала совершение террора против руководителей ВКП(б) и советского правительства.. .»20.

О самих данных — ни слова, не говоря уже о доказательствах.

«Протокол допроса Тухачевской Нины Евгеньевны от 1.XI 39.

…Вопрос. При посещении вашей квартира, а также вами перечисленных лиц велись у кого–либо из них антисоветские разговоры?

Ответ. Никогда никаких антисоветских разговоров я ни от кого не слышала.

Вопрос. Неправда. Следствию известно, что у одного из ваших знакомых, где вы тоже присутствовали, велись разговоры антисоветского характера, намерены вы говорить правду?

Ответ. Я говорю правду, что при мне никаких антисоветских разговоров никто не вел.

Вопрос. Вы скрываете от следствия правду. Тухачевский М. Н., говоря о своих преступлениях, показал, что на квартире у одного из соучастников, где присутствовала жена, велись антисоветские разговоры. Вспомните, у кого был такой разговор?

Ответ. Я точно помню, что при мне никогда никаких антисоветских разговоров не велось.

Вопрос. Вы не хотите следствию сказать правду, тем самым вы подтверждаете, что вы сопротивляетесь…»21 Допрашивали в основном по ночам.

«От 9 мая 1940 года. Допрос Тухачевской Н. Е.

Начало допроса 21 час Конец допроса 2 ч. 15 Вопрос. На следствии в 1937 году вы скрыли от следствия вражескую деятельность, как свою, а также и своего мужа Тухачевского М. Н. Предлагаем правдиво рассказать об этом теперь.

Ответ. Я ничего от следствия не скрывала и не скрываю, так как никакой вражеской деятельностью я не занималась, а также и не знаю о изменнической и шпионской деятельности своего мужа.

Вопрос. Неправда, вы пытаетесь уйти от ответственности, но вам это не удастся. Говорите правду.

Ответ. Я говорю только правду»22.

Желаемый результат достигнут две недели спустя.

«Протокол допроса Тухачевской Нины Евгеньевны — от 22 мая 1940 года Допрос начат в 23 час. 30 мин.

Окончен в 2 час. 30 мин.