– Мне нужна идентификация голоса.
– У вас есть запись?
– Да.
– Качество?
Дина объяснила, в каких условиях была сделана запись.
– Прокрутите, пожалуйста, запись.
Она нажала на кнопку «Воспроизведение».
«Если мы в определенное время не появимся в определенном месте – твоя жена умрет. Если твои агенты попытаются следовать за нами – твоя жена умрет. Если ты убьешь меня – твоя жена умрет. Если же ты в точности выполнишь все, что мы скажем, – она останется жива».
Стоп.
– Подождите, пожалуйста.
И двумя минутами позже:
– В наших файлах такого голоса нет.
Мартино в последний раз встретился с Абу Саддиком на бульваре д'Атэн, у широких ступеней, что вели к вокзалу Сен-Шарль. Абу Саддик был в западноевропейской одежде: отутюженные габардиновые брюки и наглаженная рубашка из хлопка. Он сообщил Мартино, что из порта на большой скорости только что отплыло судно.
– Как его название?
Абу Саддик ответил.
– «Верность», – повторил Мартино. – Интересное выбрано название.
Он повернулся и пошел вверх по ступеням – Абу Саддик шел рядом.
– Шахидам дан последний приказ, – сказал Абу Саддик. – Они, как предусмотрено, направляются к своей цели. Теперь уже ничто не может остановить их.
– А ты?
– Дневным паромом в Алжир.
Они дошли до верха лестницы. Вокзал был бурый и уродливый и нуждался в серьезном ремонте.
– Должен сказать, – произнес Абу Саддик, – я не буду скучать по этому месту.
– Отправляйся в Алжир и закопайся поглубже. Мы вернем тебя на Западный Берег, когда будет безопасно.
– После сегодняшнего дня… – Он передернул плечами. – Никогда уже не будет безопасно.
Мартино пожал Абу Саддику руку.
– Maa-salaamah.
– As-salaam alaykum, брат Халед.
Абу Саддик повернулся и пошел вниз по ступеням. А Мартино вошел в вокзал и остановился перед расписанием отправления поездов. Скорый поезд отправлялся в Париж в 8.15 с пути «Ф». Мартино пересек вокзал и вышел на платформу. Он прошел вдоль поезда до своего вагона и залез в него.
Прежде чем занять свое место, он прошел в туалет и долго стоял перед зеркалом, рассматривая свое отражение. Пиджак от Ива Сен-Лорана, темно-синяя рубашка на пуговицах, дизайнерские очки – словом, Поль Мартино, благородного вида француз, известный археолог. Но не сегодня. Сегодня Мартино был Халедом, сыном Сабри, внуком Шейха Асада. Халедом – мстителем за прошлые злодеяния, мечом Палестины.
«Шахидам дан последний приказ. Теперь уже ничто не может остановить их».
И еще один был отдан приказ. Тот, кто встретит вечером Абу Саддика в Алжире, убьет его. Мартино научился на ошибках предков. Он никогда не допустит, чтобы арабский предатель погубил его.
Минуту спустя он уже сидел в вагоне первого класса – поезд выехал со станции и помчался на север сквозь мусульманские трущобы Марселя. До Парижа было 539 миль, но высокоскоростной поезд покроет это расстояние немногим более, чем за три часа. «Чудо западной техники и французской изобретательности», – подумал Халед. Затем закрыл глаза и скоро уснул.
Глава 22
Мартиг, Франция
Дом находился в арабском рабочем квартале на южной окраине города. У него была красная черепичная крыша, потрескавшиеся оштукатуренные стены и заросший травой палисадник, на котором валялись ломаные игрушки наиболее распространенных цветов. Габриэль, когда его втолкнули в разбитую входную дверь, ожидал увидеть некое семейство. Вместо этого он обнаружил разграбленные комнаты без мебели, с голыми стенами. Его ждали двое мужчин – оба арабы, оба в отличной физической форме. У одного в руках был полиэтиленовый пакет с маркой дешевого универмага, популярного у французской бедноты. Другой размахивал ржавой клюшкой для гольфа.
– Раздевайся.
Женщина произнесла это по-арабски. Габриэль стоял не шевелясь, свесив руки вдоль швов на брюках, как солдат по стойке «смирно». Женщина повторила приказ, на этот раз подчеркнуто громко. Поскольку Габриэль никак не реагировал, тот, что сидел за рулем «мерседеса», изо всей силы закатил ему затрещину.
Габриэль снял пиджак и черный пуловер. Радио и пистолетов у него уже не было: женщина отобрала их, когда они еще были в Марселе. Она оглядела шрамы на его груди и спине и приказала ему снять остальную одежду.
– А как насчет вашей мусульманской скромности?
За такую дерзость он получил второй удар по лицу – на этот раз обратной стороной ладони. Габриэль, чувствуя, как закружилась голова, вынул ноги из туфель и сбросил носки. Потом расстегнул джинсы и спустил их на голые ноги. Через секунду он стоял перед четырьмя арабами в шортах. Женщина протянула руку и оттянула резинку.
– Это тоже, – сказала она. – Снимай.
Его нагота позабавила их. Мужчины прокомментировали его пенис, а женщина совершила несколько обходов вокруг него, оценивая его тело, словно он был статуей на пьедестале. Габриэль подумал, что, наверное, он для них своего рода легенда, зверь, появлявшийся среди ночи и убивавший молодых воинов. «Вы только посмотрите на него, – казалось, говорили их глаза. – Он такой маленький, такой обыкновенный. Как же он мог убить столько наших братьев?»
Женщина буркнула что-то по-арабски, чего Габриэль не разобрал. Трое мужчин, вооружившись ножами и ножницами, взялись за его сброшенную одежду и изрезали ее в клочья. Ни один шов, ни одна подшивка, ни один ворот не избежали их резни. Одному Богу известно, что они искали. Второй радиомаяк? Спрятанный радиопередатчик? Какое-то дьявольское изобретение евреев, которое позволит ему, выбрав время и место, умертвить их всех, а самому бежать? Какое-то время женщина с самым серьезным видом наблюдала этот идиотизм, потом посмотрела на Габриэля. Дважды она снова обошла его голое тело, задумчиво прижав маленькую руку к губам. И всякий раз, как она проходила перед Габриэлем, он смотрел ей в глаза. В ее взгляде было что-то клиническое, это был взгляд профессионала и аналитика. Он чуть ли не ожидал, что она сейчас вытащит диктофон и начнет диктовать свой диагноз: «Шрам со вздутиями в квадрате верхней левой груди – след пули, выпущенной в него Тариком аль-Хурани, да восславит Аллах его доблестное имя. На большей части спины шрамы, похожие на наждачную бумагу. Происхождение шрамов неизвестно».
Обыск его одежды не дал ничего, кроме груды изрезанной хлопчатобумажной ткани. Один из арабов собрал обрезки и бросил их на каминную решетку, затем облил керосином и поджег. Когда одежда Габриэля превратилась в пепел, они снова окружили его: женщина стояла впереди, двое арабов встали по бокам, а тот, что был шофером, – сзади. Араб, стоявший справа, лениво помахивал клюшкой для гольфа.
Для подобных ситуаций существовал ритуал. И Габриэль знал, что в него входило избиение. Начала женщина с церемониального удара по лицу. Затем она отступила и предоставила право мужчинам. Хорошо рассчитанный удар по коленям клюшкой для гольфа свалил его на пол. А там началось и настоящее избиение – град пинков и ударов, нацеленных, казалось, на каждую частицу его тела. Габриэль сдержал крики. Он не хотел дать им почувствовать удовлетворение, как и не хотел заставить их изменить планы, подняв по тревоге соседей – хотя в этой части города никто не попытается вмешаться, увидев, что трое мужчин избивают до полусмерти еврея. Все кончилось так же внезапно, как и началось. В ретроспекте все выглядело не так уж и страшно – ему пришлось пережить кое-что и похуже от рук Шамрона и его головорезов в Академии. Эти по крайней мере не слишком поработали над его лицом – это дало Габриэлю основание считать, что он должен выглядеть презентабельно.
Его оставили в покое, когда он лежал на правом боку, защищая руками гениталии и подобрав колени к груди. Он чувствовал на губах кровь, и левое плечо одеревенело от того, что самый крупный из трех арабов несколько раз пинал его ногой. Женщина швырнула ему на лицо полиэтиленовый пакет и велела одеваться. Он попытался сдвинуться с места, но не смог ни перекатиться на другой бок, ни сесть, ни поднять руки. Наконец один из арабов схватил его за левую руку и заставил сесть. Раненое плечо дало себя знать, и Габриэль впервые застонал от боли. Это, как и его нагота, вызвало смех.
