Абу Саддик предложил Мартино трубку. Мартино, сдаваясь, поднял руку. Затем кивком дал понять Абу Саддику, чтобы тот продолжил рассказ о последних приготовлениях. Следующие полчаса Мартино молчал, а Саддик говорил: местонахождение команд, адреса в Париже, где собирают бомбы в чемоданах, эмоциональное состояние трех шахидов. Абу Саддик перестал говорить, когда женщина под покрывалом вошла, чтобы разлить им кофе. Когда она снова вышла, Абу Саддик сказал, что последний член команды приедет в Марсель через два дня.

– Она хочет увидеть вас, – сказал Абу Саддик. – Перед операцией.

Мартино отрицательно покачал головой. Он знал девушку – они когда-то были любовниками – и понимал, почему она хочет видеть его. Сейчас им лучше не быть вместе. Иначе Мартино может передумать в отношении нее.

– Мы держимся первоначального плана, – сказал он. – Где я с ней встречаюсь?

– В кафе «Интернет», что выходит на гавань. Вы знаете это кафе?

Мартино знал.

– Она будет там в двенадцать тридцать.

В этот момент с минарета мечети выше по улице раздался призыв муэдзина к молитве. Мартино закрыл глаза, вслушиваясь в знакомые слова.

«Бог велик. Свидетельствую, что нет бога, кроме Бога. Свидетельствую, что Мохаммед – его Пророк. Придите к молитве. Придите к преуспеянию. Бог велик. Нет бога, кроме Бога».

Когда призыв к молитве закончился, Мартино встал, готовясь уйти.

– А где Хадави? – спросил он.

– В Цюрихе.

– Он нас подставляет, верно?

Абу Саддик кивнул.

– Передвинуть его?

– Нет, – сказал Мартино. – Просто убей.

К тому времени, когда Мартино достиг площади Префектуры, голова у него прояснилась. «Как все выглядит иначе в этой части Марселя», – подумал он. Улицы здесь были чище, магазины ломились от товаров. Археолог Мартино не мог не размышлять о характере двух миров, существовавших бок о бок в этом древнем городе. Один был ориентирован на веру, другой – на потребление. В одном было полно детей, в другом дети считались финансовым бременем. Мартино знал, что французы скоро станут меньшинством в своей стране, поселенцами на собственной земле. Настанет день – и скоро, через век, быть может, немного дольше, – и Франция станет мусульманской страной.

Он свернул на бульвар Сен-Реми. Эта улица, обсаженная деревьями и разделенная посредине платной парковкой, шла слегка вверх к маленькому зеленому скверу, откуда открывался вид на старый порт. Все здания по обе стороны бульвара были одной высоты и все облицованы серым камнем. На окнах первого этажа были решетки. Многие здания занимали конторы – адвокатов, врачей, агентов по продаже недвижимости, а дальше по улице была пара банков и большой магазин дизайна интерьеров. В начале улицы, на краю площади Префектуры, стояло друг против друга два киоска – один продавал газеты, другой – сандвичи. Днем на улице размещался небольшой рыночек, но сейчас, с наступлением сумерек, торговцы уже упаковали свои сыры и свежие овощи и отправились по домам.

Дом номер 56 был только жилым. Вестибюль был чистый, лестница широкая, с деревянными перилами и новой ковровой дорожкой. В квартире было пусто, если не считать белого дивана и телефона на полу. Мартино нагнулся, поднял трубку и набрал номер. Послышался, как он и ожидал, автоответчик.

– Я – в Марселе. Позвони мне, когда сможешь.

Он положил трубку, сел на диван – и почувствовал тяжесть револьвера, упершегося ему в поясницу. Он нагнулся и вытащил его из-за пояса джинсов. Девятимиллиметровый «стечкин» – оружие отца. После смерти отца в Париже оружие много лет пролежало в полиции, собирая пыль, как вещественное доказательство для суда, который так и не состоялся. В 1985 году агент французской разведки привез его в Тунис и подарил Арафату. Арафат дал его Мартино.

Зазвонил телефон. Мартино ответил.

– Месье Веран?

– Мими, любовь моя, – произнес Мартино. – Как приятно слышать твой голос.

Рим

Телефон разбудил его. Как у всех телефонов на конспиративных квартирах, у него не было звонка – лишь вспыхивали огни, яркие, словно на буйке в канале, у него от них краснели веки. Он протянул руку и поднес трубку к уху.

– Просыпайтесь, – сказал Шимон Познер.

– Который час?

– Половина девятого.

Габриэль проспал двенадцать часов.

– Одевайтесь. Вам надо кое-что посмотреть, раз уж вы в городе.

– Я изучил фотографии, прочел все отчеты. Мне нет нужды это видеть.

– Нет, есть.

– Зачем?

– Это вас обозлит.

– И что хорошего?

– Иногда нужно, чтобы что-то нас разозлило, – сказал Познер. – Я буду ждать вас через час на ступенях галереи Боргезе. Не заставляйте меня стоять там как идиот.

И Познер повесил трубку. Габриэль вылез из постели и долго стоял под душем, раздумывая, не сбрить ли бороду. В конце концов он решил просто подстричь ее. Он надел один из темных костюмов герра Клемпа и отправился на виа Венето пить кофе. Через час, после того как прекратился разговор с Познером, он уже шел по затененной гравиевой дорожке к лестнице галереи. Римский katsa сидел на мраморной скамье перед входом и курил сигарету.

– Славная бородка, – сказал Познер. – Но вид у вас – Бог ты мой! – просто жуткий.

– Мне нужно было оправдание, чтобы не выходить из своего номера в Каире.

– Как же вы этого добились?

Габриэль ответил: с помощью общеизвестного фармацевтического средства, который, если его заглатывать, а не принимать, как надо, производит опустошительное – правда, временно – действие в тракте.

– Сколько же доз вы приняли?

– Три.

– Бедняга.

Они пошли на север через сады. Познер шагал словно под бой барабана, который только он слышал, а Габриэль рядом с ним устало передвигался после долгих переездов и стольких волнений. По периметру парка, возле ботанических садов, был выход в скверик. Здесь после взрывов обитала, разбив лагерь, мировая пресса. Земля вокруг была все еще усеяна окурками и раздавленными пластмассовыми стаканчиками из-под кофе. Место это показалось Габриэлю похожим на поляну после ежегодного праздника урожая.

Они вышли на улицу и пошли вниз под уклон, пока перед ними не возникла временно установленная стальная баррикада, охраняемая итальянскими полицейскими и израильскими сотрудниками безопасности. Познера тотчас пропустили вместе с бородатым немцем, его знакомым.

За оградой они увидели первые следы причиненного ущерба: обгоревшие пинии, лишившиеся игл; зияющие пустотой окна соседних вилл; куски искореженного металла, валявшиеся словно выброшенная бумага. Еще несколько шагов, и появился кратер от взрыва бомбы по крайней мере десяти футов глубиной, окруженный ореолом сгоревшего тротуара. Мало что осталось от зданий, ближе всего стоявших к месту взрыва; здания немного дальше остались стоять, но стены, обращенные к взрыву, снесло, так что казалось, будто смотришь на кукольный домик. Габриэль увидел сохранившийся кабинет с фотографиями в рамках на письменном столе и ванную, где все еще висело на палке полотенце. Воздух был тяжелый от сильного запаха пепла и, как опасался Габриэль, все еще не выветрившегося запаха горелой плоти. Из глубины территории доносился скрежет и грохот порожняка и бульдозеров. Место преступления, подобно убитой жертве, выдало последние ключи к разгадке. Теперь пора было все это похоронить.

Габриэль пробыл там дольше, чем предполагал. Никакая рана в прошлом, реальная или вымышленная, никакая обида или политическое несогласие не могли оправдать убийство такого масштаба. Познер был прав – самый вид всего этого вверг Габриэля в невероятный гнев. Внушил ему ненависть. Габриэль повернулся и пошел назад в гору. Познер молча следовал за ним.

– Кто приказал вам привести меня сюда?

– Это была моя идея.

– Кто?

– Старик, – тихо произнес Познер.

– Зачем?

– Я не знаю.

Габриэль остановился.

– Зачем, Шимон?

– Вчера вечером, после того как вы прилетели из Франкфурта, заседал Вараш.[29] Возвращайтесь на конспиративную квартиру. Ждите дальнейших инструкций. Кто-нибудь скоро вступит с вами в контакт.