Габриэль решил продолжать начатое. Он вспомнил про муштру в академии, про то, как Шамрон стоял у его плеча, побуждая работать так, будто от этого зависела его жизнь и жизни товарищей по команде. Теперь он уже слышал стук высоких каблуков по лестнице, а когда одна из женщин захохотала, у него даже сердце ушло в пятки.

Когда наконец последний шуруп выскочил, Габриэль положил руку на затвор и почувствовал движение. Он толкнул дверь и, проскользнув внутрь, снова закрыл ее, как раз когда женщины дошли до площадки. Он прислонился спиной к двери и, не имея другого оружия, кроме лобзика, затаил дыхание, а женщины со смехом прошли мимо. На миг он возненавидел их за веселость.

Он запер дверь. Достав из сумки фонарик величиной с сигару, Аллон обвел тоненьким лучиком помещение. Он находился в маленькой прихожей, за которой была гостиная. Прохладная и вся белая, с низкой удобной мебелью и обилием ярких подушек и ковриков, она слегка напомнила Габриэлю ночной клуб Мими. Он медленно двинулся вперед и вдруг остановился – свет фонарика упал на пару неоновых желтых глаз. На оттоманке лежала, свернувшись, толстая кошка Мими. Она без интереса посмотрела на Габриэля, потом положила морду на лапы и закрыла глаза.

У него был список объектов, составленный по степени важности. Первым номером шли телефоны Мими. Первый аппарат он обнаружил в гостиной на приставном столике. Второй он нашел на ночном столике в спальне; третий – в комнате, служившей Мими кабинетом. К каждому аппарату он прилепил миниатюрное устройство, именуемое на лексиконе Службы «стеклышком», – которое будет передавать все, что говорят по телефону и в комнате. Он покрывает пространство приблизительно в тысячу ярдов, что позволит Габриэлю вести прослушивание в своем номере в «Интерконтинентале».

В кабинете был номер второй по списку – компьютер Мими. Он сел, включил компьютер в сеть и вставил в него компакт-диск. Оборудование автоматически включилось и начало перекачивать то, что хранилось в памяти: почту, документы, фотографии, даже аудио- и видеофайлы.

Пока файлы скачивались, Габриэль осмотрел кабинет. Пролистал стопку писем, открыл ящики письменного стола, просмотрел файлы. Из-за отсутствия времени он мог лишь бегло знакомиться со всем, что видел, и не обнаружил ничего такого, что привлекло бы его внимание.

Он проверил, как идет перекачка, затем встал и провел лучиком по стенам. На одной было несколько фотографий в рамках. На большинстве была запечатлена Мими с какими-то красавцами. На одной он увидел молодую Мими в кафие на плечах. Снимок был сделан на фоне пирамид Гиза. Они, как и ее лицо, были цвета охры от заходящегося солнца – Мими, поклонница Новой эры, пытающаяся спасти мир от уничтожения силой позитивного мышления.

Вторая фотография привлекла внимание Габриэля – голова Мими лежала на зеленой подушке, и она смотрела прямо в аппарат. Щекой она прижалась к лицу мужчины, притворившегося спящим. Глаза его закрывала шляпа, так что видны были лишь нос, рот и подбородок, но Габриэль знал, что специалистам-физиономистам этого достаточно для идентификации. Габриэль вытащил из сумки герра Клемпа маленькую цифровую камеру и сделал с этой фотографии снимок.

Подойдя к письменному столу, он увидел, что перекачка закончена. Он вынул диск из компьютера и выключил его. Затем взглянул на свои часы. Он пробыл в квартире семь минут – на две минуты дольше, чем планировал. Он бросил диск в сумку, затем подошел к входной двери, постоял с минуту, удостоверяясь, что на лестничной площадке никого нет, и вышел из квартиры.

На лестнице никого не было, как и в вестибюле, кроме нубийца-привратника, пожелавшего Габриэлю приятного вечера, когда тот проходил мимо него на улицу. Киннелл, олицетворение безразличия, сидел на капоте своей машины и курил сигарету. Как хороший профессионал, он смотрел в землю, пока Габриэль, свернув налево, направлялся к мосту Тахрир.

На другое утро герр Клемп заболел. Мистер Катуби, получив крайне неприятное описание симптомов во всех подробностях, изрек, что это бактериальное заражение, и предсказал, что болезнь будет тяжелой, но недолгой.

– Каир предательски отнесся ко мне, – жаловался герр Клемп. – Я был так очарован этой столицей, а она отплатила мне местью за доброе отношение.

Предсказанное мистером Катуби быстрое выздоровление оказалось ошибкой. Буря, разразившаяся в кишках герра Клемпа, не утихала много дней и ночей. Были призваны доктора, были прописаны лекарства, но ничто, казалось, не действовало. Мистер Катуби отбросил свои недобрые чувства к герру Клемпу и принял на себя ответственность за его выздоровление. Он прописал больному проверенное временем лекарство – вареный картофель с лимонным соком и солью – и трижды в день самолично приносил это варево.

Болезнь смягчила характер герра Клемпа. Он мило держался с мистером Катуби и даже извинялся перед горничными за безобразное состояние своей ванной комнаты. Порой, заходя к нему в номер, мистер Катуби обнаруживал герра Клемпа в кресле у окна – он сидел там и устало смотрел на реку. Однако большую часть времени апатично лежал на кровати. Сглаживая скуку своей затворнической жизни, он слушал по своему приемнику музыку и «Новости» на немецком языке через крошечные наушники, чтобы не тревожить других постояльцев. Мистер Катуби обнаружил, что ему недостает старого Иоханнеса Клемпа. Иной раз он посматривал со своего поста в вестибюль, и ему так хотелось увидеть вздорного немца, шагающего по мраморному полу, хлопая по ногам фалдами.

Однажды утром, ровно через неделю после того, как герр Клемп заболел, мистер Катуби постучал в дверь его номера и, к своему удивлению, услышал сильный голос, приказавший ему войти. Он вложил свой ключ в замок и вошел. Герр Клемп укладывал чемоданы.

– Буря окончилась, Катуби.

– Вы уверены?

– Настолько, насколько можно быть уверенным в подобной ситуации.

– Мне очень жаль, что Каир так плохо к вам отнесся, герр Клемп. По-видимому, ваше решение продлить свое пребывание было ошибочным.

– Возможно, Катуби, но я никогда не живу прошлым и вам не советую.

– Это арабская болезнь, герр Клемп.

– Я не страдаю этим недугом, Катуби. – Герр Клемп поставил в сумку свой коротковолновый приемник и закрыл молнию. – Завтра будет новый день.

В тот вечер во Франкфурте шел дождь – пилот многословно и ясно сообщил об этом. Он сказал про дождь, когда они все еще были на земле в Каире, и дважды во время полета довел до их сведения нудные подробности. Габриэль для разнообразия вслушивался в настырный голос пилота, чтобы не смотреть все время на часы и не считать, сколько еще осталось времени до очередного массового убийства Халедом невинных людей. Они подлетали к Франкфурту, и он, припав головой к стеклу, стал смотреть, когда появятся первые огоньки на юге германской равнины, но видел лишь черноту. Самолет нырнул в облако, и окно залили горизонтальные потоки дождя, а Габриэль в этих текущих каплях увидел команды Халеда, выдвигающиеся на позиции для нанесения очередного удара. Затем вдруг появилась взлетно-посадочная полоса – широкая полоса полированного черного мрамора медленно стала подниматься им навстречу, и они сели.

В аэропорту Габриэль подошел к телефонам и набрал номер компании по грузоперевозкам в Брюсселе. Он назвался Стивенсом, одной из фамилий, какими пользовался для телефонных переговоров, и попросил соединить его с мистером Парсонсом. Послышалась серия щелчков и шумов, затем женский голос, далекий, со слабым эхом. Габриэль знал, что ответившая ему девушка сидит на бульваре Царя Саула на контроле операций.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Опознать голос.

– У вас есть запись?

– Да.

– Качество?

Габриэль на иврите, который ни один прослушиватель не мог бы понять, вкратце сообщил девушке, какой техникой он пользовался, чтобы уловить и записать голос.

– Проиграйте, пожалуйста, пленку.

Габриэль нажал на «Воспроизведение» и поднес свой магнитофончик к трубке. Мужской голос, безупречный французский язык: «Это я. Позвони мне, когда сможешь. Ничего срочного. Чао».