В 1925 г. в рядах Ленинского комсомола насчитывался 1 млн., в 1927 г. — 2 млн, в 1931 г. — 5 млн членов. В 1932 г. численность организации возросла почти до 6 млн человек. Следовательно, задача организационного охвата рабочей молодежи оказалась успешно выполненной. Но была ли вся молодежь в соответствии с главной установкой II съезда РКСМ переструктурирована для обеспечения "собственной самостоятельности"] Ведь только около 15 % крестьянской молодежи были объединены в комсомоле и легче всего могли быть организованы. Изменение структуры характеров происходило у крестьянской молодежи по-иному, нежели у пролетарской, — ведь сексуально-политическая ситуация той и другой группы подрастающего поколения была совершенно различна.

Вовлечение молодежи в организацию прямо связано со способностью последней понять свои материальные и сексуальные потребности, сформулировать и выразить их и сделать все для их реализации. Новые формы жизни создаются только благодаря новому ее содержанию, а новое содержание должно быть облечено в новые формы.

В ходе революционного переворота возникали социальные конструкции, которые хотя и были весьма характерны для переходного времени, но не могут рассматриваться в виде зародышевых ячеек будущего коммунистического строя. Попробуем на примере ставшей знаменитой "коммуны Сорокина" понять, в чем заключается своеобразие таких организаций.

Эта коммуна представляет собой образцовый пример организации, структурированной на началах авторитарной дисциплины, антифеминизма и гомосексуальных связей и не являющейся специфически коммунистической.

Молодой рабочий Сорокин, работавший на паровой мельнице на Северном Кавказе, прочитал в газетах об «Автострое» — строительстве самого большого автомобильного завода в Советском Союзе. У него возникло желание работать на этом строительстве. Во время учебы на технических курсах в соседнем городе Сорокин организовал из сокурсников ударную бригаду. По окончании курсов все сорок два выпускника, заразившись энтузиазмом Сорокина, завербовались на «Автострой», куда и прибыли 18 мая 1930 г. Под руководством Сорокина двадцать два молодых рабочих создали трудовую коммуну. Каждый отдавал свой заработок в общую кассу, из которой финансировались все расходы. Никому из участников этой типично молодежной коммуны не было больше двадцати двух лет.

Молодой энтузиазм, с которым коммунары принялись за работу, их честолюбие и неутомимость уже вскоре начали действовать на нервы другим рабочим. К ним придирался и директор, гоняя добровольцев по разным объектам стройплощадки, вместо того, чтобы, как они желали, использовать их всех вместе на одном участке. В конце концов Сорокину удалось добиться смещения директора.

Его преемник относился к коммуне с большим пониманием. Сразу же после назначения нового директора коммунары попросили поставить их на особенно трудный участок, где план выполнялся только на 30 %. Надо было осушать болото. Из коммуны вышли четверо ее членов, в том числе единственная женщина, входившая в коллектив. Они не выдержали нагрузок. Оставшиеся же восемнадцать сплотились в крепкую группу, для которой борьба была радостью. Они работали как одержимые. В коммуне установили железную дисциплину. Коммунары решили даже изгонять из своих рядов каждого, кто отсутствовал на работе более двух часов. И действительно, один из проштрафившихся членов коммуны был безжалостно исключен, несмотря на то, что его любили все товарищи.

Вскоре план был выполнен на 200 %. Слава коммуны Сорокина распространилась по всему заводу. Теперь коммунаров уже без просьбы систематически ставили на все трудные участки. Они повсюду увлекали рабочих за собой. Случалось, что коммунары трудились по 20 часов в сутки. Эта напряженная деятельность крепко связывала их друг с другом. Им удалось обзавестись двумя палатками, где коммунары вместе жили и питались. Так трудовая коммуна превратилась в полную коммуну. Их пример оказал зажигательное воздействие. Когда Сорокин со своими товарищами прибыл на строительство, там было 68 ударных бригад, в которых трудился 1 691 ударник, коммуны же, кроме Сорокинской, не было ни одной. Через полгода существовало уже 253 ударные бригады и 7 коммун, а весной 1931 г. численность ударных бригад дошла до 339, ударников — до 7023, а коммун — до 13. Заслуги бригадира Сорокина были отмечены орденом Красного Знамени.

Эти коммуны напоминают нам о коллективистских группах в некоторых отделениях Союза красных фронтовиков в Германии (организация рабочей самообороны, руководимая компартией Германии и действовавшая в 1924–1933 гг. — Прим. пер.). Хотя исключение женщин не характеризует коммуну как образец будущих коммунистических коллективов. Ее структура чужда психологической структуре среднего человека. Героические требования, которые коммунары предъявляли к себе и своим друзьям, несомненно, необходимы для трудной борьбы в переходное время, но они, безусловно, непригодны при выработке перспективных взглядов на процесс образования коммун. (Необходимо различать коммуны, возникающие под действием крайней необходимости, как это бывало среди ударников, и такие, которые создаются на основе обычных жизненных потребностей.)

Развитию многих коммун в Советском Союзе был свойствен именно переходный характер. Совместный труд и совместно переносимые трудности становились краеугольным камнем таких коллективов на заводе, в колхозе или армии. Ударники так же привыкали друг к другу, как это происходит с солдатами в окопах. Именно примитивность жизни затушевывала различие между элементами своеобразия.

Трудовой коллектив становился коллективом в полном смысле этого слова, если к совместному труду прибавлялось и общее жилье. Но такой коллектив еще не является подлинной коммуной, так как в общую кассу вносится только часть индивидуального заработка. В некоторых коллективах все, независимо от величины заработка, делают одинаковый взнос "в общий котел". Есть и другие правила, согласно которым все члены коллектива платят минимальный взнос и сверх того определенные проценты со своих доходов.

В "полных коммунах" дело обстоит по-другому. Коммунары берут на себя обязательство отчислять в кассу коммуны весь свой заработок. Полная коммуна рассматривается как "высшая форма совместной жизни людей". Однако при создании таких полных коммун оказалось, что отсутствие внимания к вопросам структуры коллектива и личности привело к появлению авторитарных форм связи, характеризующихся известной долей принуждения.

В Государственной библиотеке в Москве сложилась полная коммуна, в которой всем коммунарам предоставлялись одинаковые пальто, обувь и даже нижнее белье. Если кто-нибудь из коммунаров хотел носить собственное пальто и белье, это осуждалось как проявление «мещанства». Личной жизни не было вовсе. Было запрещено, например, поддерживать более тесную дружбу с каким-либо одним из коммунаров. Любовь же считалась чем-то предосудительным. Если замечали, что девушка находила особое удовольствие от общения с одним коммунаром, их обоих клеймили на заседании как "разрушителей коммунистической этики". Просуществовав недолго, по свидетельству Менерта,[23] коммуна распалась.

Если коммуну одобряют в качестве "будущей формы семьи", будущей единицы общества, если есть намерение сохранять и поддерживать ее, то особенно важно внимательно проследить за ошибочными тенденциями в развитии таких коммун. Любая странность, противоречащая природе человека и его потребностям, любого рода авторитарное, моральное или этическое регулирование жизни должны ее разрушить. Основная проблема заключается в том, каким образом должна была бы развиваться коммуна, если бы она была основана на естественных, а не моральных условиях.

В качестве примера того, как противоречие между структурой и формой существования может обостриться до гротеска, стоит привести коммуну Горной академии в Москве. Там было решено планировать не только расходы своих членов, но и их время. Был составлен график, по свидетельству Менерта, выглядевший следующим образом: